Яна Левская - За тёмными окнами
– Благодарю. Ещё раз, простите.
– Всё в порядке, – Фрэя пожала плечом, отставляя банку на комод в прихожей.
– Тогда спокойной ночи, – Лиам, досадуя на себя самого, отвернулся. Тридцатипятилетний мужик! А стоило увидеть по-домашнему растрёпанную, пахнущую молоком девчонку – и кровь от головы отхлынула, будто ему семнадцать. Воздержание давало о себе знать. На мгновение он даже подумал, не заказать ли девушку на вечер, но тут же отмёл эту идею. Дрянной осадок, накопившийся за годы платных свиданий, в конце концов, отравил всё желание связываться с леди, «влюблявшимися» в него строго на оговорённое время и исключительно за деньги.
Уже уходя, он оглянулся – Фрэя надевала кроссовки.
– Гуляете перед сном? – сорвалось само собой.
– Надо вынести мусор, раз уж… – она не договорила.
Раз уж кое-кто разбудил, выволок из постели и заставил перерыть всю кухню в поисках соли. Лиам дёрнул уголком рта, обронив скупое:
– Ясно, – и, не желая продлевать натянутый диалог, ступил на лестницу.
Поднявшись к себе, он задержался у двери и, немного помедлив, нажал звонок. Нелепое тилинькание точно такое же, как этажом ниже, разнеслось по квартире. Фыркнув второй раз за вечер, он переступил порог и затворил дверь.
* * *На встречу он всё же опоздал, но клиент отнёсся с пониманием. Они работали вместе уже четыре года. Этот человек – обладатель солидной коллекции старинных морских и сухопутных карт – был одним из немногих, кто знал Хедегора в лицо. Приняв заказ и обсудив предварительный гонорар, Лиам получил из рук в руки плоскую коробку с каталонским портуланом [5] шестнадцатого века и покинул виллу. Около трёх ночи он уже вернулся домой и до рассвета просидел над гравюрой Лорихса, пока не довёл её до ума. Завтра останется только упаковать и договориться с музеем, когда подъехать и сдать экспонат. Записав в график новую задачу и отметив предполагаемые две недели на работу с картой, Лиам удовлетворённо кивнул. Дела продвигались в соответствии с планом. День в день, час в час.
Вся жизнь его была подчинена правилам и шла по расписанию. В его случае, следовать заданному графику – было единственным способом выжить.
Смартфон ожил, пронзительно запиликав. Странно – этот будильник не сбился.
Быстро приведя в порядок рабочий стол и выключив лампу, Лиам достал из шкафа аптечку, подкатил к дивану стойку для переливания и сходил на кухню за подготовленным пакетом донорской крови. Правильной крови с правильным количеством гемоглобина.
Охватив плечо жгутом, он быстро нашёл вену, протёр кожу спиртом, ввёл иглу катетера чуть ниже локтевого сгиба, закрепил пластырем, ослабил жгут, повозился с пакетиком для забора крови, воткнул в катетер иглу с трубкой и проследил, как густая тёмная жидкость заполняет ёмкость до нужной отметки; остановив кровоток, он подвесил пакет с эритроцитной массой [6] на крючок стойки, сменил иглу в катетере, вторую иглу на другом конце трубки воткнул в пробку капельницы и повернул зажим в нужное положение.
Вытянувшись на диване, Лиам, наконец, глубоко вздохнул и смежил веки.
С герром Ольсеном – лечащим врачом Хедегоров – приключилась истерика, когда Лиам заявил, что будет самостоятельно проводить переливание в домашних условиях. Закон Дании, как и любой другой страны, запрещал подобное. Но деньги снимали многие запреты. Почти все. Или абсолютно… все. В конце концов, кому есть дело до богатого урода, решившего рисковать жизнью, только бы избежать визитов в клинику, изнурительной череды одних и тех же тестов и докучливого контроля? Лиам взял на себя всю ответственность в случае фатальных последствий от процедуры. Подписал пару бумажек со всякими «Мне известно, что…» и «Не имею претензий, в случае если…»
Ему делали переливание несчётное количество раз. У него был персональный проверенный и перепроверенный донор, а последовательность действий стала настолько рутинной, что он, казалось, может воспроизвести её с закрытыми глазами. И кроме того… даже если однажды что-то пошло бы не так… Лиам не стал бы сожалеть.
Он лежал на диване, вытянув руки по швам – эта поза вошла в привычку, тело само принимало её даже во сне – и бездумно смотрел на трёх белоснежных скалярий, зависших в прозрачной воде аквариума. Голубая подсветка окрашивала их тела и серую гальку на дне в бледные оттенки лазоревого.
«Почему животные-альбиносы так красивы, – спрашивал он себя иногда, – в то время как люди… в то время как я…» – здесь он всегда обрывал фразу, не желая додумывать мысль. Жалеть себя было гадко. Злиться Лиаму нравилось куда больше, хоть и не имело смысла. Но, сам едва ли заметив, он уже в который раз двинулся по натоптанной, замкнутой в кольцо дорожке одних и тех же вопросов, не имевших ответа.
Кто решил так злобно пошутить и затянул в одном существе уродливый узел бракованных генов? Этому ненасытному экспериментатору словно бы всё казалось мало, всё будто бы недостаточно занимательно. И вот он – итог: альбинизм, гемофилия и болезнь Гюнтера [7] – три лика персонального кошмара Лиама Хедегора длиною в жизнь.
С младенчества, едва диагноз был определён, Лиама оградили от мира, создав вокруг него иную реальность – плоскость, сдвинутую относительно общей системы социальных координат на двенадцать часов, на минус бесконечность контактов, на плюс бесконечность ограничений-предписаний-медикаментов. Ультрафиолет был губителен для его тела, причинял боль и запускал процесс саморазрушения. Лишь благодаря родителям, которые отнеслись к проблеме серьёзно и поставили на уши именитых врачей, а потом неукоснительно следовали всем рекомендациям, Лиам ещё сохранил человеческий облик. Хрящевые ткани лица и конечностей не успели значительно измениться, переливание крови позволяло поддерживать минимально необходимое количество гема в крови и замедляло накапливание порфирина, а горсти таблеток удерживали его разум по эту сторону нормальности.
Из-за плохой свёртываемости крови о детских забавах можно было не мечтать. Ни тебе бега, ни лазания по деревьям, ни беззлобной потасовки с друзьями – каждый ушиб перетекал в опасную гематому, царапины кровили слишком долго, а банально подвернув ногу, легко было заработать кровоизлияние в сустав.
Худощавый от природы, в зеркальном отражении Лиам напоминал себе ленточного червя: мягкое, белое, длинное тело. Дрянь ещё та… Родители так тряслись над ним всё детство и юность, что ни о каком виде спорта, кроме лечебной гимнастики, и речи не заходило. Однажды, действуя тайно, пока отец с матерью и Агнете были в недельном отпуске, он купил многофункциональный тренажёр и с яростью набросился на своё немощное тело. Но уже на второй тренировке вывихнул плечо – просто не удержал слишком тяжёлый вес; неподготовленные мышцы и слабые суставы не вынесли нагрузки.
Больница, пункция, вывод крови из сустава, недвусмысленная реакция родителей на его «безответственность и эгоизм» – мигом отбили у подростка тягу к спорту. И хотя врачи объяснили горемыке, что если нанять тренера и подойти к делу с умом, то даже из такого вдоль и поперёк больного задохлика, вроде него, можно слепить человека – желание что-то делать с собой уже умерло и реанимации не подлежало. Зато неудача со спортом подтолкнула Лиама приложить все усилия в другой области, где он и преуспел. В деле реставрации стародавней бумажной продукции ему не было равных, и осознание этого факта дарило чувство удовлетворения. Почти счастья. Почти.
Да чего ещё ему было хотеть? Лиам знал только такую жизнь, во тьме, в изоляции от общества. Как он мог желать иного? Иное было чуждо и опасно. Иное лежало вне его зоны комфорта.
Разве что…
Временами, ему хотелось коснуться солнца. Держать горячий свет в руках и не испытывать боли. Иногда оно снилось ему. И это было почти чудесно. Почти.
* * *Следующей ночью в паузах между работой Лиам понемногу разбирался со всякими мелочами. Подписал звонок, закинул в почтовый ящик ресторана записку с заказом и просьбой о доставке. Раздумья над тем, как отблагодарить соседку за соль, заняли не больше минуты. Хорошее вино всегда было правильным выбором: сама не выпьет, так передарит – Лиаму было не интересно. Он просто не любил оставаться должным кому-либо.
В полдень его разбудил телефон – звонили из ресторана. Как Лиам и ожидал, такая форма заказа сбила работников с толку, и они воспользовались оставленным в записке номером, чтобы подтвердить существование «герра Хедегора из квартиры двумя этажами выше». Досадуя, что не обозначил допустимое время для звонков, Лиам уже не смог уснуть и провёл остаток дня, наблюдая в телескоп за городом. Видел Кьёр, перебежавшую дорогу перед велосипедистами и остановившуюся у перил набережной. Она обернулась и подняла лицо, посмотрев на его окна как раз в тот момент, когда он навёл объектив на её глаза. Кажетcя, она заметила блик – между бровей пролегла вертикальная складка – и Лиам задёрнул шторы. Даже на расстоянии ему с трудом удавалось выдерживать прямой взгляд. Хотя Фрэя не могла его видеть.
