Яна Левская - За тёмными окнами
В пятницу после закрытия ресторана парень в форме официанта доставил заказанную бутылку «Совиньон Блан», получил оплату и удалился, пряча глаза. Проводив его взглядом, Лиам поймал себя на том, что идея заказать вино именно в этом ресторане кажется ему всё менее удачной. Теперь ещё и работники винной лавки будут знать, что на последнем этаже прямо над их головами обитает белокожий выродок: «Чудо чудное, вот бы глянуть одним глазком». Моральные установки современного общества не позволяли нарушать личное пространство человека, но ничто не способно было удержать людей от перемывания костей друг другу, а уж кому-нибудь вроде альбиноса со странностями… О да, утро в ресторане, когда официантик выйдет на работу и примется делиться впечатлениями, будет горячее некуда.
Пав жертвой приступа мизантропии, Лиам решил повременить с визитом вежливости к соседке. Он зайдёт к Фрэе завтра. Или послезавтра… Когда станет уверен в том, что контролирует мимику и нервы.
* * *В доме Торстена Фрэйма тикали часы. Казалось, разнообразным тиканьем напитан воздух, пронизаны стены, тиканью подчинено каждое движение хозяина, и сама жизнь Фрэйма подразделена на часы и четверти, когда десятки ходиков разражаются звоном, боем и стуком молоточков.
Старик Торстен собирал часы последние лет двадцать или дольше. В трёхэтажном доме не осталось свободных поверхностей – стены, витрины, полочки и подоконники были увешаны и уставлены часами. Каждое утро Фрэйма начиналось с того, что он выпивал чашку кофе и шёл заводить часы, на что требовалась уйма времени. Пока была жива Лизбет, супруги тянули эту лямку вместе, теперь же овдовевшему Фрэйму приходилось управляться со всей коллекцией самому.
Итак, ежедневно он заводил почти четыре сотни механизмов разной степени хитрости, дважды в неделю пушистой метёлкой смахивал с экспонатов пыль, и, наконец, раз в полгода проводил ритуал полирования, занимавший порою до пяти дней.
При этом ни один аукцион, ни одна тематическая выставка не ускользали из поля зрения старика Торстена. Он всюду успевал, был в курсе самых свежих новостей в мире коллекционеров, иногда даже создавал эти новости, становясь их центральной фигурой. Уму непостижимо, как он находил время для всех этих дел! Ещё и умудрялся, как он сам говаривал, «скучать вечерами».
Увлечение деда привлекало Лиама с юных лет. Он смутно помнил, как появились первые ходики – латунные круглые часы на коротких растопыренных ножках, с молотком, дёргавшимся между двумя полукружьями колокольчиков. Кажется, Торстен купил их на каком-то аукционе в Риме во время отдыха. С тех пор с каждым визитом к деду Лиам наблюдал растущее число экспонатов и слушал растущее число историй о том, откуда были добыты те или иные часы, в чём заключалась их особенность, под рукой какого мастера они родились и к какой эпохе технического прогресса принадлежали. Трепет к вещам старинным и редким уже тогда зародился в душе мальчишки, и Лиам, повзрослев и разочаровавшись во многих вещах, всё же не утратил этого чувства благоговения и восторга перед раритетом, которое в будущем сыграло не последнюю роль при выборе им профессии.
Переехав в Копенгаген, Хедегор смог навещать деда чаще, что и делал с удовольствием. Ночи Лиама не были пресыщены общением, и он не стремился что-либо менять в этом аспекте своей жизни. Тем более теперь, когда знакомый с детства, всегда открытый для него, уютно и мирно тикающий дом Торстена стал так близок.
* * *Лиам мог доехать на машине, но предпочитал ходить пешком. Дорога занимала чуть более четверти часа. Дед жил в Кристиансхавн вблизи бывшего бастиона то ли Льва, то ли Слона – Лиам никак не мог запомнить. Трёхэтажный дом с фасадом антрацитового цвета и белыми оконными рамами здорово выделялся среди нелепого цветного ряда соседних домов: жёлтый, красный, оранжевый – чёрный – голубой, красный. В темноте, особенно когда в окнах не горел свет, дом и вовсе выглядел провалом в бездну. Он напоминал Лиаму его самого среди людей: симпатичный, страшненький, красавчик – выродок – обычный, симпатичный… Это сравнение отчего-то всегда веселило Хедегора. Хотя нельзя было сказать, что он любил иронизировать на тему своей инаковости.
Напротив этого, не похожего ни на один другой, чёрного дома весной цвела сирень. Дерево, росшее у соседей во внутреннем дворе, словно бы устав, прилегло на плоский скат крыши гаража и раскинуло ветви так далеко, что пушистые гроздья цветов свешивались с карниза на стороне улицы. Ночью они выглядели совсем иначе, чем на фотографиях или в фильмах, захваченные в замкнутое кольцо кадра при свете дня. Если остановиться, не доходя до дома, и взглянуть на фонарь через гроздья сиреневых цветов, то можно было полюбоваться на пронизанные холодным светом аметистовые лепестки. Лиам всегда останавливался, когда гостил у деда.
Сейчас сирень не цвела – было слишком холодно. Но Лиам, зная, как она выглядит в мае, не смог просто пройти мимо: присмотрелся к завязи бутончиков, втянул горьковатый, пока ещё едва уловимый запах – и только тогда приблизился к двери.
Торстен, отворив на стук, впустил внука и похлопал по плечу, когда тот шагнул от порога к лестнице. Лиам стянул капюшон и дёрнул молнию толстовки: пока шёл, вспотел, а у деда в доме было натоплено – от изразцовой печи в прихожей растекались душные волны жара.
– Не вздумай забросить старика – я уже привык видеть тебя каждую неделю, парень.
Лиам чувствовал, что дед усмехается, хоть и не видел его лица, поднимаясь по лестнице.
– Разбаловал Фрейма вниманием, – растягивая слова, продолжал дурачиться Тор. – Если вдруг пропадёшь, не знаю, как буду коротать вечера.
– Куда мне пропадать? За работой разве что… И то – не повод.
Торстен ничего не сказал, но Лиам, почувствовав минорную ноту в этой тишине реплики, оставленной без ответа, оглянулся: дед хмурился.
– Что?
– Эх, парень, мы оба знаем, что я бы перетерпел вечерок-другой, если бы у тебя нашёлся повод не прийти.
Лиам дёрнул щекой в пародии на улыбку и отвернулся, продолжив подниматься. До сих пор Торстен ни разу не позволил себе ни намёка, ни полунамёка на проблемы Лиама с общением. Хотелось надеяться, что эта фраза не была началом череды бессмысленных разговоров об очевидных, неприятных и непоправимых реалиях существования Хедегора. В противном случае у Лиама появится не повод, а причина не приходить.
Как видно, Торстен подумал примерно о том же, потому что не стал продолжать сокрушаться об одиноком и предоставленном самому себе внуке. Вместо этого он предложил кофе, увлекая гостя по тикающему коридору в тикающую столовую.
– Как твой первый заказ на новом месте?
– Уже взялся за второй.
– Мне нравится твой подход! Ты, как ястреб, – Тор прищурил глаз, поднял руку к груди и выпрямил ладонь наподобие копья, – видишь цель, настигаешь, – рука выстрелила вперёд, – берёшь следующую.
Лиам рассмеялся, качая головой.
– Что это за выверт такой? Тебя покусал писатель?
Торстен хохотнул, выставляя на стол кувшинчик с молоком и сахарницу.
– После укуса часовщика меня ничем другим не прошибёшь. Иммунитет.
Он открыл буфет и озадачено хмыкнул; просмотрел полки – чертыхнулся.
– Кофе кончился. Твою ж… Какао есть. Будешь?
Лиам фыркнул, но согласился. Пока дед подогревал молоко, он подтянул к себе газету, лежавшую на краю стола. Страница, на которой остановился Торстен, привлекала взгляд громким названием статьи: «Череда убийств в Христиании [8]. Справится ли коммуна без помощи полиции?»
– Что у них там, в вольном городе?
– Люди пропадают.
– Тут написано – убийства.
– Эта газетёнка жёлтая, как лимон, – отмахнулся Торстен. – Трупов нет. Не нашли пока.
– Думаешь, найдут?
Фрэйм пожал плечами.
– Если их разобрали на части и сплавили по течению одним из каналов, то вряд ли.
Лиам неопределённо хмыкнул и отложил газету, а дед как раз поставил на стол ковшик с разогретым молоком.
Наполнив чашку и ухнув туда пару ложек какао, Хедегор замер – память подкинула пару картин: взлохмаченные каштановые волосы, банка с синей крышкой, прижатая к груди, рассеянный взгляд серых глаз… Улыбнувшись, Лиам начал медленно помешивать напиток.
«Так вот, чем от тебя пахнет, Фрэй-йа».
Всё ещё улыбаясь, он подумал, что надо было, судя по всему, вместо вина дарить какао и набор полосатых трубочек. Что ж, идея полежит до следующего раза.
– О чём замечтался?
– Да так, неважно… Запах какао навеял.
– Воспоминания о детстве что ли?
– Вроде того.
– Ну, давай допивай и пойдём, покажу тебе новинку. То есть – старинку. Мне за неё знатно пришлось побороться на аукционе у Брюна [9]. Был там один… с деньгами и неуёмным желанием потягаться со мной за эти часики.
Лиам потянул из кружки тёплое-сладкое-густое, заставил себя проглотить. Нет. С детства ничего не изменилось – он по-прежнему терпеть не мог молоко. Не спасла даже шоколадная нотка какао. Отставив напиток, он кивнул Торстену:
