Филип Джолович - Стены молчания
— Моя мать все еще жива, — заметил я.
— Она женщина. Это не в счет.
— У тебя же была мать, Эрни.
— Может быть, — сказал он, но, казалось, он не хотел на этот раз следовать своей обычной философии добродушного женоненавистника.
— Мы говорили о «Сарацен Секьюритиз» сегодня на собрании по разбору клиентов.
Я знал, что не должен рассказывать Эрни об этом. В любом случае он не особо заинтересовался.
— Металлы, драгоценные, не драгоценные — в любом случае все предсказуемо, золото у них в почете. Турки, ты же знаешь. Но они много курят и благосклонно относятся к гомосексуализму, поэтому нам не надо быть очень строгими к ним. Кто был на собрании?
— Эллис Уолш.
— Уолш — сука.
Я поднял свой стакан:
— Я за это выпью.
— Над чем вы еще работали, — спросил Эрни, — перед тем как эта гитлеровская молодежь отобрала у тебя клиентов?
Я рассказал ему.
Он выглядел обеспокоенным.
— Да у тебя там полна кормушка клиентов, Фин. Шелдон собирается справиться со всем этим сам?
— Он собирается разделить их между Ламберхерстом, Сильверманом и Терри Вордманом. Этого-то я и боюсь, Эрни. Я могу получить дела назад довольно быстро. Но в каком состоянии они будут, после того как эта троица только посмотрит на них?
— М-да. Терри позаботится о них, — сказал Эрни. Я знал, что он с Терри уже пересекался, но для остальных Терри оставался загадкой: тихий, разборчивый человек, который имел дело лишь с вопросами правового регулирования и разбирался с ними безжалостно и успешно, что полностью шло вразрез с его скромной и аккуратной «мышиной натурой». Я всегда чувствовал, что у меня не получилось найти общий язык с Терри. Он всегда был вежлив со мной, но тем не менее казался враждебно настроенным по отношению ко мне, и причины этого я никак не мог понять.
— Что касается Сильвермана и Ламберхерста, — продолжал Эрни, — ты можешь быть уверен, они все завалят. Это не право, это детсадовская арифметика. За ними надо присматривать, когда они ведут дела для взрослых. Если хочешь, я еще раз поговорю с Чарльзом. Хотя я и не думаю, что это принесет тебе пользу.
Это было уже что-то.
— Я не понимаю, почему он это сделал.
Эрни прикурил сигарету:
— Ты имеешь в виду Карлсона?
— У него было все. Всего три недели назад он был на обложке ежемесячника «Слияния и приобретения», — конечно, его фотографию подретушировали, подкорректировали его волосы и зубы, но сходство было очень сильным. — Да еще у него жена и двое детей.
Эрни улыбнулся как-то зловеще.
— Ладно, Эрни, — сказал я, — мы все знаем, как ты относишься к семейной жизни.
Джей Джей редко упоминал о своей семье. На самом деле мне казалось, что у него дети не от своей жены. Но даже когда он напивался, нельзя было сказать, что его взгляд останавливался на каждой симпатичной попке или что он подмигивал какой-нибудь барной шлюхе.
— Возможно, ему надоела его популярность, — сказал Эрни, — двадцать миллионов в наши дни — опасная сумма.
Нет, не то. Конечно, Джей Джей: любил деньги. Но он говорил, что готов променять все это на свободу. Он чувствовал, что Уолл-стрит душит его. Бывало, он говорил: «Никакой тишины и пространства». Я обычно советовал ему: «Тогда брось всё это, ты же можешь себе это позволить. Купи остров и валяйся на нем». Но Джей Джей отвечал мне: «Нет, там охрана у дверей», и заказывал еще один бокал выпивки.
— И почему меня? Почему он пригласил меня посмотреть на это?
Эрни передернул плечами:
— Возможно, он любил тебя, малыш. Разве ты однажды ночью не убрал его руку со своей промежности, а? Даже в аду нет столько злости, сколько в сердце у отвергнутого банкира.
Эрни был расстроен. Он тупел.
— По-моему, ему было одиноко, — сказал я. Но почему? Люди готовы были заплатить за то, чтобы провести с ним вечер. И почему он постоянно был со мной? Я тешил себя мыслью, что это была какая-то дань уважения, что-то, превращающее партнерство в дружбу. Но это ведь не было дружбой, не так ли? Джей Джей говорил, я слушал. Я болтал, а он все больше напивался, его решительное, чисто выбритое лицо превращалось в ничто, его невозмутимая голова падала на руки, его темные выпуклые глаза блуждали от стакана к рядам бутылок. Возможно, он лишь смотрелся в зеркало за бутылками. И видел там что-то, чего я не мог увидеть.
— И злоба, — сказал я. Надо быть действительно злым человеком, чтобы убить еще пятнадцать человек. Это был хорошо продуманный план с очевидными последствиями.
К кому обратится полиция, чтобы разобраться с миром отрешенности и злобы Джей Джея? К Миранде, его жене? К его друзьям банкирам? К Кэрол Амен, главному консультанту по вопросам инвестиций «Джефферсон Траст», любимому устроителю его дел? Такому же любимому, как и я, консультанту из соседней компании? К остальным членам семьи? Какой семьи? Я не знал, были ли его родители живы, были ли у него братья или сестры, был ли у него кузен в Балтиморе? Я ничего не знал о Джей Джее.
Эрни заерзал на месте и подозвал официанта:
— Повторить. — У него был вялый голос, двойной подбородок лежал на груди, как липучка, прикрывая узел галстука. Он взял перечницу и припудрил сигарету. Несколько искр, а потом снова поднялся столбик голубого дыма.
— Ты должен знать, где искать, — сказал Эрни. — Следуй своим страхам. Он заползает в незаметные расщелины, как пыль.
— Что ты имеешь в виду?
— «Я покажу тебе страх в горке пепла», — Эрни начал опять перчить сигарету, пока она не потухла. Он выпрямился, и его подбородки оторвались от груди. — Томас Элиот.
Кто же еще? Эрни нравилось временами погружаться в поэзию, переходить от болтливости к почти болезненному молчанию.
Страх. Что было общего у страха со всем остальным?
— Мне кажется, ты меня недопонял.
Эрни нахмурился:
— Природа страха. Твой страх за карьеру. Шелдон Кинес и его страх передо мной. Мистер Чарльз Мэндип и его страх перед слиянием, страх за свое королевство. «Джефферсон Траст» и их страх перед уходом с рынка из-за воздушных трюков мистера Карлсона. «Шустер Маннхайм» тоже почувствует это. Он влезает во все. Возможно, Карлсон боялся. — Эрни прикурил следующую сигарету и засмеялся, он приободрился, и его подбородки раздулись.
— А геи боятся сифилиса. Что важно — так это твой страх. Почувствуй его. Заляг. Не паникуй. Твой папа паниковал, Бог успокоил его. Не влезь в ту же проблему, что и он. — Эрни потормошил мои волосы. — Ну а ты, тоже чувствуешь себя одиноко? Разве нет какого-то сигнала, который оживляет твой прекрасный член под складками простенького костюма?
Прошло уже много времени с тех пор, как кто-нибудь тормошил какую-либо часть моего тела, а про мой член и говорить нечего. В офис в восемь утра, домой в одиннадцать вечера, а чаще даже позже. Сон в промежутках. Дорога к партнерству была узкой и невыразительной. Правда, был поход на странный фильм с Сильверманом и Ламберхерстом или безумная поездка по Манхэттену с пучеглазым гостем из Лондона. Большинство клиентов из Англии знали Нью-Йорк и не нуждались в провожатом. Работай и отваливай, потом работай больше.
Отношения с противоположным полом, как я понимал это теперь, не являлись чем-то особенным. Несколько сомнительных ленчей, чувство вины за прогулы стояли комком у меня в горле и не давали мне спокойно жить. Шесть раз у меня была возможность позаниматься сексом, каждый раз с презервативом и каждый раз в разных квартирах — встретились за ужином, а за завтраком оба уже в разных местах. Сомневаюсь, что рассказ о моих любовных похождениях мог заполнить хотя бы одну рекламную паузу в серии «Секса в большом городе».
Я сблизился только с Кэрол Амен. Если бы только наша связь стала прочнее и она разрешила бы мне гладить ее волосы карамельного цвета, позволила бы мне почувствовать жар ее карих глаз! Такая ничтожная дистанция, меньше ее ладони. Ближе, еще ближе, словно волна на пляже, которая омывает ступни, и ничего больше.
Эрни поднялся со своего места и кинул стодолларовую банкноту на стол:
— Найди себе женщину, Фин. Сдуй пыль, окунись со своей возлюбленной в миндальное масло и займитесь сексом до забвения. — Он закрыл глаза, — а я… — пробормотал Эрни.
— Ты неисправим.
Он затянулся в последний раз и бросил сигарету в пепельницу, дым медленно пополз из его ноздрей, словно у него там была двойная выхлопная труба. Я заметил, что у него не было ни волоска в носу.
— Слишком много событий для одного дня, — сказал Эрни. — Теперь тебе надо отдохнуть, а я пойду спасать интересы компании и пить каберне.
Когда мы вышли из бара, он положил руку мне на плечо.
— «Божественная комедия» Данте, — сказал он, — я всегда нахожу что-либо подобное, когда кто-нибудь убивает пятнадцать человек на моих глазах и у меня отбирают всех моих клиентов. Чтение «Божественной комедии» помогает увидеть вещи в перспективе. И еще бутылочка бочкового солодового крепкого дэлуианского виски 1980 года. А теперь вали в свою крохотную квартиру в ужасном небоскребе.
