Кирилл Григорьев - Лекарство для безнадежных
Нужен он ему, видите ли. А мне нужны мои деньги обратно. Которые я, кстати, так и не получил.
— Снялись наверное, — равнодушно ответил Голос на вполне объяснимую претензию. — Бомжи постоянно кочуют.
— Там четыре обозначенных тобой товарища присутствовало, — заметил Немченко. — Только в виде хорошо прожаренных трупов.
— Надо же, — совсем не удивился Голос.
— Вот и я о том же. А не спалил ли этих красавцев лично ты и не загреб ли мои денежки?
— Ты о чем, Вадим? — холодно осведомился Голос. — Желал бы я твои деньги, они бы давно у меня в сейфе лежали.
— В аду есть сейфы?
— В аду есть все. Возможно, был пятый бомж?
— Мы тоже так решили. Но ты же все знаешь, — ядовито напомнил Немченко. — Вот и дал бы новый адресок.
— Я сейчас занят, — отрезал Голос.
— Смотри, как бы и я для твоего дела не оказался занятым, — со злостью бросил трубку Немченко.
Имя, подумал Вадим. Голос назвал имя своего интереса.
Где-то я его слышал…. Хм…. Где же я его слышать-то мог?… Передать все-таки Гарину? Или сам?… Попробуем сами, пожалуй, для начала.
Зачтено, подумал Вадим и одним большим глотком допил остатки в стакане. За мои успехи. А с опасным беглецом завтра… Все — завтра…
Он помахал пальцами фотографии Натальи и поднялся на второй этаж. У комнаты дочери он остановился около двери и прислушался. Там все было тихо. Очевидно, обозленная на весь белый свет Маша, угомонилась-таки на сегодня, сморенная алкоголем, слезами и обидой. Характером Машка пошла в маму, подумал он. Мягкостью и податливостью… Жаль…
Он поставил на зарядку мобильник и придвинул поближе к кровати домашний телефон. Так Вадим обычно и проводил свои одинокие ночи — в обнимку с двумя телефонами. Просто он любил узнавать обо всем первым.
Надеюсь, подумал он, сегодня плохих вестей не намечается.
Когда же, уже после душа, завалившись в постель, Вадим услышал размеренный скрип кровати над головой, в гостевой комнате, его сомнения рассеялись. Дочка характером пошла все-таки в папу. Что может быть лучше всего на свете после хорошей ссоры?
Немченко ухмыльнулся.
Только хороший секс.
Часть вторая
Поиски
Максим Дронов
У подъезда стояло несколько машин.
Ведомый своими воспоминаниями, как автопилотом, Максим обогнул крайнюю и остановился оглядываясь.
Этот подъезд он видел раньше.
Именно этот, ни какой-то другой, с зеленой стальной дверью и кривой черной надписью у панели домофона: «Ванька — дурак!»
И тут случилось странное.
На широких ступенях лестницы лежали две собаки — крупные рыжие шавки неопределенного вида, лежали, посверкивая на него глазами. Он сделал шаг на лестницу.
Ближайшая глухо заворчала, поднимая голову.
Максим остановился, совершенно не представляя, что надо делать. Собак он никогда особенно не любил, предпочитая поддерживать строгий нейтралитет. Впрочем, подумал Дронов, намечается явный перебор в приключениях. Проснуться без памяти избитым в лесу, чудом доехать до места назначения и, наконец, столкнуться с голодными дворнягами у подъезда — надоело, хватит!
— Тихо, — поднял он руку. — Мне просто надо пройти.
Собаки очень странно отреагировали на его жест. Та, рычавшая, внезапно отскочила в сторону, а вторая быстро отползла с прохода, выжидательно, даже как-то подобострастно на него уставившись. А он вдруг всем телом ощутил их внутреннее напряжение. И готовность. Готовность следовать за ним на край света.
Он взмахнул рукой.
Собаки разбежались в стороны, шерсть их встала дыбом, клыки обнажились. Они выжидали, но явно готовились атаковать.
Максим, повернувшись к ним лицом, попятился к двери.
— Спокойно, собачки, — пробормотал он. — Спокойно.
Внезапно ему вспомнился лес и холодное пробуждение. Ненависть захлестнула его. Его и почему-то собак, преданно ловивших его взгляд. Неожиданно Максим почувствовал странное единение с этими бродячими тварями. Обычное отвращение и настороженность, которые он испытывал к собакам прежде, бесследно исчезли, и им на смену пришло новое, неведомое чувство. Как будто рядом с ним были какие-то близкие существа. Можно даже сказать — родные. Братья.
Подъезд и дом на мгновение перестали для него существовать. Остался только он и собаки. Только они втроем в нереальной серебристой пустоте.
Максим видел их гнев и страх. Его тело словно превратилось в огромный приемник. И он выплеснул на них накопившуюся ненависть. Из его глаз метнулось ярко красное пламя, жадно лизнувшее поджарые собачьи тела. Тонкие пульсирующие нити протянулись от пальцев к собакам и окутали их словно коконом. Он поднял их в воздух.
Что, закричал кто-то незнакомый внутри него. Справились?
И внезапно все кончилось.
Окружающая реальность вдруг нахлынула со всех сторон, обретая цвет, контрастность и резкость, как на фотографии, опущенной в проявитель. Нитей больше не было. Исчезло и красное пламя. А прямо напротив него где-то на высоте метра две большие собаки, утробно поскуливая, висели в воздухе.
Ошеломленный, Максим разжал до боли стиснутые пальцы.
Собаки с ревом рухнули вниз. Упав на асфальт, завизжали и побежали прочь от непонятного им страшного человека.
Максим посмотрел на свои грязные руки. Повертел, изучая. Ничего особенного в них не было, если не считать черного сломанного ногтя на среднем пальце правой руки.
Ему стало страшно.
Он почти подбежал к домофону. Набрал номер квартиры.
Через несколько минут пронзительной трели, там, наконец, подняли трубку.
— Да? — спросил молодой сонный женский голос.
Он где-то слышал его, в прошлой жизни. Раньше этот голос был для него близким и родным. Мама? Нет, слишком молодой. Тогда кто же?! Черт возьми, куда я попал?!
— Это Максим, — рискнул он.
— Какой такой Максим?
— Максим Дронов.
На том конце повисла мертвая тишина.
— Максим? — переспросила девушка после продолжительной паузы. В ее голосе звучало настоящее потрясение. — Ты что, сдурел?
— Мне очень нужна помощь.
— Прямо сейчас?!
— Да.
Там замолчали. Налетевший холодный порыв ветра ощупал его продрогшее тело.
— Алло? — поежившись, спросил он.
И вместо ответа домофон запищал, открываясь. Он толкнул тяжелую подъездную дверь.
— Второй этаж, если ты не забыл, — произнес динамик на прощание.
Бегом он поднялся по темной лестнице. Второй этаж, подумал Максим нетерпеливо. Кто же это?
Он остановился на площадке, переводя дух.
Дверь квартиры открывали.
Лязгнула цепочка, щелкнул первый замок, второй.
Максим ждал.
Наконец дверь распахнулась, выпуская свет прихожей из заточения. Там, в проеме стояла, заспанно морщась и кутаясь в синий махровый халат, очень красивая девушка с длинными светлыми волосами.
Он шагнул в круг света.
— Боже мой, Макс, — только и сказала она, потрясенно отступая в коридор. — Боже мой! Что с тобой случилось?
А Максим знал уже, кто перед ним.
Это была девушка из его сна в машине. Девушка, подарившая ему записную книжку (форзац, где зелеными чернилами написан телефон некого Тараса Петровского) и девушка, давно уже вышедшая замуж.
Девушка, имеющая мужа и ребенка. Алена из сна.
2Максим сидел на кухне за круглым столом, помешивая ложкой благоухающий горячий чай. Чашку ему выдали солидную — большую, сочного красного цвета и надписью: «Daddy» Наверное, как и махровый халат, который ему оказался явно не по размеру, это была именная кружка Алениного мужа. Хотя, какая мне разница, подумал Максим отстраненно. После ванной и ужина ему нестерпимо хотелось спать.
За его спиной утробно гудела стиральная машина, изо всех сил пытающаяся расправиться с его грязной окровавленной одеждой, прямо перед глазами на полке размерено тикали часы, а сбоку, подперев руками подбородок, сидела Алена с кучей вопросов на красивом лице.
Все как в добрые старые времена, подумал Максим.
Вот только чужой халат не по размеру. Да чашка с надписью. И еще одно. Собаки около подъезда.
Его передернуло при воспоминании. Что же со мной происходит? — Ты так и будешь молчать? — не выдержала, наконец, Алена.
— Я очень устал, — ответил Максим.
— Здорово! — всплеснула она руками. — Не виделись два года, он заявляется ранним утром весь в кровище и говорит, что очень устал! Что с тобой, Максим?
— А что со мной? — пожал он плечами. — Очнулся с лесу. Поймал машину и приехал. Вот, собственно, и вся история.
— В лесу? Как же это ты в лесу оказался?
— Не помню, — буркнул он.
— Напился что ли?
Его передернуло.
— Слушай, Ален, — проникновенно произнес он. — Мы с тобой вместе два года были. Я хоть раз так напивался, чтобы ничего не помнить?
