Илья Деревянко - Предъява
Горыныч на миг онемел от подобной дерзости, затем… громогласно расхохотался. Правда, смех пахана больше напоминал истерику: Ярошевич дергался, икал, брызгал слюной, взвизгивал и действительно походил на сумасшедшего. Так продолжалось минуты две. Наконец он угомонился, вытер взмокшее лицо. Приступ бешенства сошел на нет. Взгляд Константина Павловича приобрел осмысленное выражение.
— Наверное, я излишне погорячился, — почти спокойно произнес он. Прав ты или не прав… не знаю! Выясним со временем. Кстати, мы совсем забыли о пацанах. Вдруг они живы?! Звякну-ка я на мобильник Борову. А дальше… посмотрим по обстоятельствам.
Горыныч достал из барсетки сотовый телефон, нажал кнопку включения, однако набрать номер не успел. Телефон неожиданно зазвонил сам!
— Слушаю, — с некоторым удивлением сказал пахан (в настоящий момент он не ждал ни от кого звонка).
— Ярошевич? Константин Павлович? — донесся из тубки незнакомый, бархатистый баритон.
— Да.
— Очень приятно! А я — Никонов Андрей Иванович. Тот самый, которого ты подозреваешь в похищении общака. Между прочим, совершенно безосновательно.
— А-п-х-х! — задохнулся ошарашенный Горыныч. — Пх-пх-ап!!!
— Понимаю твое недоумение! — В голосе Никонова послышался сдержанный смешок. — Нам с тобой необходимо побеседовать. Расставить точки над «i». Но сейчас ты, полагаю, не в форме. Поэтому я позвоню позже, а пока пришлю к тебе твоих архаровцев: Хилого и Борова. Выслушай их внимательно, пошевели извилинами. Только больше не отключай телефон. До скорого! — трубка запищала короткими гудками.
— Ядрена корень! — растерянно пробормотал пахан, бессильно опустив руку с мобильником. — Чертовщина какая-то!!! Или… я сплю?!.
6
Валерий Осьмухин — круглолицый, скуластый мужчина с длинными, сальными, стянутыми в «конский хвост» волосами — расслабленно полулежал на заднем сиденье «девятки». Рядом с ним устроился попыхивающий сигаретой Глухарев. Машину вел Полянский. Город остался далеко позади. За запотевшим окном мелькали подмосковные пейзажи: по причине ранней весны — унылые, непривлекательные. Не успевшие одеться первой листвой деревья лесопосадок угрюмо чернели голыми, прозябшими за зиму стволами. Кое-где между ними сохранялись остатки пористого, грязноватого снега. Дачные поселки светились редкими, тусклыми огоньками. (Наплыв отдыхающих еще не начался.) Из-под колес «девятки» летела жидкая грязь.
— Долго нам? — лениво спросил Валерий.
— Нет, чуток осталось, — не отрываясь от дороги, ответил Эдуард.
Полянский с Глухаревым явились на квартиру Осьмухина примерно час назад. Минут за пять до их прихода Валерий вколол в вену очередную дозу героина, ловил пресловутый кайф наркомана (заключавшийся всего-навсего в отступлении ломки[18]), а посему дверь отворил с большой неохотой. Однако, узнав о цели визита сообщников, Осьмухин мгновенно стер с лица неприязненное выражение. Наконец-то вспомнили о своем обещании! Давно пора отдать причитающуюся ему долю, да и жилье поменять. На всякий пожарный!
Валерий изначально считал себя одной из ключевых фигур в операции с общаком Н…й группировки. Кто, кроме него, смог бы так лихо угнать оснащенный суперсовременной сигнализацией «Мерседес»?! Угнать тихо, незаметно, прямо от дверей какого-то шикарного офиса! (Эдуард попросил завладеть автомобилем ровно за два часа до нападения на дом Гаврилова.) Осьмухин справился с заданием блестяще и отогнал «мерс» в заранее оговоренное место на окраине Москвы. Подельники сноровисто поменяли номера, подъехали к особняку Хранителя точно в запланированные сроки (ни минутой раньше, ни минутой позже) и успешно выполнили задуманное. Непосредственно в «боевых действиях» Валерий не участвовал, оставался в машине, зато потом он быстро увез налетчиков на безопасное расстояние и помог перегрузить мешки с долларами в сугробовскую «девятку». Ставший ненужным «Мерседес» Полянский облил бензином и поджег, а бывшему однокласснику сказал: «Вот тебе тысяча баксов на дурь.[19] Остальное получишь завтра. Максимум — послезавтра! Надо ведь подсчитать общую сумму, разбить по долям… Не бойся! Не обманем!!!»
Признаться честно, Осьмухин и тогда-то не очень поверил Эдуарду, а дальше, с каждым часом, его сомнения все усиливались. «Продинамят, сволочи! Сто пудов — продинамят! Эдька, сучара, с детства до денег жаден! Ну погодите, козлы! Не рассчитаетесь — подброшу братве про вас информацию! Посмотрим, как вы запляшете!.. Ох, дурак я! Ох, недотепа! Задарма рисковал! И голову конкретно подставил! Для бандитов я теперь — лакомая добыча!!! Узнают про мое участие — заживо в кипятке сварят!» и т. д. и т. п.
Но сегодня мрачные подозрения Валерия бесследно испарились.
— Собирайся, дружище! — буквально с порога заговорщицки прошептал Полянский. — Отправляемся в твой новый загородный дом. Немедленно! Оставаться в Москве небезопасно!!!
— А доля? — хмуро осведомился Осьмухин.
— Там! Тебя дожидается! — расцвел в белозубой улыбке Эдуард. — Ровно миллион зеленых. Ты же знаешь — я человек слова!
— Давно бы так! — подобрел Валерий. — А то я нервничать начал!
— Зря, братан, зря!..
«Девятка» свернула на заброшенный, пустынный проселок и затряслась на ухабах. Деревья по сторонам сгустились, потолстели. (Лесопосадки сменились настоящим лесом.) Жилые дома больше не попадались. Райончик был явно не из многолюдных. Проехав около километра, Эдуард заглушил мотор.
— Вылазь, Валера! — бодро гаркнул он. — Дальше придется пешком. Тут недалеко.
Осьмухин, кряхтя, выбрался наружу. Вокруг стояла мертвая тишина. Высунувшись из-за тяжелых туч, воровски подглядывал за происходящим белесый краешек луны. Воздух пропитался сыростью. В глубь чащи вела узенькая, грязная тропинка.
— Шагай по ней! — скомандовал экс-омоновец. — Время поджимает!
— Почему же? — насторожился Валерий.
— У нас в Москве дела, — вкрадчиво пояснил Эдуард. — Надо вернуться обратно не позже двенадцати. Поторапливайся, братишка. Не задерживай корешей!
Успокоенный Осьмухин послушно двинулся вперед. Он не заметил, как Вадим Глухарев, отвратительно ухмыльнувшись, достал из багажника канистру с бензином.
По мере продвижения тропинка расширялась и минут через десять уперлась в просторную поляну, местами покрытую клочьями увядшей, прошлогодней травы.
— Здесь! — рявкнул за спиной голос Эдуарда.
Пораженный Валерий резко обернулся и с ужасом увидел в руке кореша пистолет с глушителем.
— Конечная остановка, дружок! — мерзко хихикнул Вадим, поставил на земле канистру и просительно обратился к Полянскому: — Слышь, Эдик, не стреляй! Дай я чуть-чуть развлекусь!
— Ладно, но недолго! — посмотрев на часы со светящимся циферблатом, разрешил тот.
— Ки-й-я-я!!! — высоко подпрыгнув, Глухарев всадил мощный ёкo-гepи[20] в грудную клетку Осьмухина. Захлебнувшись воздухом, Валерий отлетел в сторону.
— Вставай, говнюк, дерись как мужчина! — злобно прокаркал Вадим. — Или заживо сожгу!
Осьмухин с грехом пополам поднялся, тут же получил безжалостный удар носком ботинка в кишечник и со стоном согнулся в дугу.
— Закругляйся, — поторопил приятеля Эдуард.
— Погоди малость, — отмахнулся вошедший в раж садист, засучил рукава и принялся со вкусом избивать беспомощного человека. Остановился он только, когда Валерий превратился в бесформенный, распластанный на земле кусок мяса.
— Живой, — пощупав пульс, бесстрастно констатировал экс-омоновец и поднял пистолет, прицеливаясь.
— Не трать понапрасну пулю! — с дьявольской гримасой прошипел Глухарев. — Мы его так, хе-хе, без выстрелов!
— Шумно будет, — усомнился Полянский.
— Не-а! Я ему кадык разбил да грудину поломал. Не сможет вопить!!!
— Ну… как знаешь.
Вадим старательно облил скорченное тело бензином и, демонически хохоча, бросил зажженную спичку. Осьмухин действительно не кричал (мешала поврежденная гортань). Он лишь извивался в чудовищных страданиях и надсадно хрипел. Оба убийцы наблюдали за ним с безопасного расстояния. Глаза Глухарева горели адским восторгом. Полянский флегматично жевал «Орбит без сахара»…
В это же самое время. Москва. Ночной клуб «Земфира»Темноту прорезывали разноцветные лучи прожекторов. На эстраде, прилипнув к микрофону, сипло надрывался некий молодой певун. Бездарный, безголосый, но благодаря стараниям продюсеров считающийся популярным. Вместительный зал был на две трети пуст. Большинство завсегдатаев еще не подошли. Горыныч и Хилый сидели за отдельным столиком в дальнем правом углу. Пахан недовольно морщился. Противные завывания певуна его не на шутку сердили, а грохочущий рок-аккомпанемент болезненно долбил по барабанным перепонкам. (Константин Павлович обладал врожденным музыкальным слухом.) Зато Михаил, которому, как говорится, медведь на ухо наступил, ничуть не смущался творящимся на эстраде безобразием и спокойно потягивал апельсиновый сок со льдом.
