Бернар Миньер - Круг
На сей раз он сумел привлечь внимание молодого человека.
— Марго — ваша дочь?
— Ты ее знаешь?
Юноша пожал плечами:
— Кто же не знает Марго? В Марсаке все ее знают… Марго хорошая… Она нам не сказала, что ее отец — сыщик.
Голубые глаза Юго пристально смотрели на Серваса. Полицейский понял, что ошибся: парень не боится, просто решил молчать. Ему семнадцать, но он выглядит куда более зрелым.
— Почему ты отказываешься говорить? Ты понимаешь, что тем самым усугубляешь свое положение? Вызвать к тебе адвоката? Пообщаетесь, мы вернемся к разговору.
— Зачем мне адвокат? Я был там, когда она умерла, или появился чуть позже… У меня нет алиби… Все против меня… Выходит, я виновен?
— А ты виновен?
По глазам Юго майор ничего не сумел определить, если в них что и было, то только ожидание.
— Вы ведь для себя все уже решили… Так какая разница, правду я говорю или вру?
— Разница очень большая, — ответил Сервас.
Сказанное не соответствовало действительности, он и сам это знал.
Во французских тюрьмах сидит множество невиновных, а по улицам расхаживают преступники — и немало. Судьи и адвокаты рядятся в мантии, кичатся принципами, произносят речи о морали и праве — и мирятся с системой, прекрасно зная, что она плодит море юридических ошибок.
— Ты позвонил матери и сказал, что проснулся в доме и нашел мертвую женщину, так?
— Да.
— Где именно ты проснулся?
— В гостиной, внизу.
— В каком месте гостиной?
— На диванчике. Я сидел. — Бохановски взглянул на Бекера. — Я им уже говорил.
— Что ты сделал потом?
— Позвал мадемуазель Дьемар.
— Ты остался сидеть?
— Нет. Двери в сад были открыты, шел дождь, вода заливалась внутрь. Через одну из них я и вышел.
— Ты не спросил себя, где находишься?
— Я узнал дом.
— Ты там уже бывал?
— Да.
— Итак, ты узнал место: ты часто там бывал?
— Достаточно часто.
— Что значит «достаточно»? Сколько раз?
— Не помню…
— Попробуй вспомнить.
— Не знаю… может, десять… или двадцать раз…
— Почему ты так часто приходил к ней? Зачем все время звонил? Мадемуазель Дьемар принимала у себя всех учеников?
— Это вряд ли.
— То есть для тебя она делала исключение? О чем вы разговаривали?
— О том, что я пишу.
— Что, прости?
— Я пишу роман… Я рассказывал об этом Клер… мадемуазель Дьемар… Ей было интересно — действительно интересно, она попросила дать ей почитать… И мы все время это обсуждали. И по телефону тоже…
Сервас посмотрел на Юго. Ему стало не по себе. Учась в Марсаке, он тоже начал писать роман. Современную эпопею… Честолюбивая мечта любого начинающего литератора… Произведение, о котором издатели и читатели скажут: «Браво, Мастер!» История больного тетраплегией[8] человека, в котором живым остается только мозг, но его напряженная, пламенная духовная жизнь богаче жизни большинства людей. Сервас бросил сочинительство на следующий после самоубийства отца день.
— Ты называл ее Клер? — задал он следующий вопрос.
— Да… — с секундной задержкой ответил Юго.
— Какой характер носили ваши отношения?
— Я же объяснил — ее интересовал мой роман.
— Она давала тебе советы?
— Да.
— И ей нравилось написанное?
Еще один взгляд исподлобья. Гордость в глазах.
— Она говорила… говорила, что давно не читала ничего подобного.
— Могу я узнать название?
Юго колебался. Мартен мысленно поставил себя на его место. Начинающий автор явно не хотел делиться сокровенным с незнакомым человеком.
— «Круг»…
Сервасу хотелось задать вопрос о сюжете сочинения, но он промолчал. Сыщик был в замешательстве, он чувствовал, что начинает сочувствовать юноше. Возможно, он не совсем объективен: Юго — сын Марианны и очень похож на него самого, такого, каким он был двадцать три года назад. Зачем парню убивать единственного человека, который мог понять и оценить его работу? Ответа на этот вопрос у Серваса не было.
— Поговорим о том, что ты делал после сада.
— Вернулся в дом. Звал ее. Искал повсюду.
— А позвонить в полицию тебе в тот момент в голову не пришло?
— Нет.
— Что было дальше?
— Я поднялся, обыскал комнаты — одну за другой. Дошел до ванной… И… увидел ее. — У него судорожно дернулся кадык. — Я запаниковал… Не знал, что делать. Попытался вытащить ее голову из воды, бил по щекам, чтобы привести в чувство, кричал, пытался развязать узлы. Но их было слишком много, и такие тугие… Я ничего не мог сделать, веревка разбухла от воды. Я почти сразу понял, что уже слишком поздно…
— Говоришь, пробовал привести ее в чувство?
— Пробовал.
— А фонарик? — Сервас заметил, как дрогнули веки Юго. — Ты видел зажженный фонарик у нее во рту?
— Конечно, видел…
— Так почему не попробовал… вытащить?
— Не знаю… скорей всего, потому, что… — Юго запнулся. — …мне было противно лезть пальцами ей в горло…
— Ты хотел сказать: в горло покойнице?
Майор заметил, как бессильно опустились плечи Юго.
— Да. Нет. Не только. В горло Клер…
— А что происходило до того? Ты сказал, что очнулся у Клер Дьемар, я правильно понял?
— Да. Я пришел в себя в гостиной.
— Хочешь сказать, что терял сознание?
— Д-да… Кажется… Я уже объяснил все это вашим коллегам.
— А теперь объясни мне: ты помнишь, что делал перед тем, как вырубился?
— Нет… Не совсем… Я не уверен… Какой-то провал образовался…
— Провал в распорядке дня?
Сервас почувствовал, что Бекер смотрит не на Бохановски, а на него. Взгляд жандарма был весьма выразителен. Заметил он и то, что парень с трудом сохраняет видимость спокойствия. Он достаточно умен, чтобы понимать: провал работает против него.
— Да, — нехотя признался он.
— Последнее по времени из того, что ты помнишь…
— Помню, как сидел с друзьями в «Дублинцах», вечером — до того…
Сервас стенографировал ответы. Он не доверял веб-камере — как, впрочем, и всем прочим гаджетам.
Он знал это место. Во времена его учебы паб уже существовал. Сервас и его друзья устроили там свой генеральный штаб.
— Да.
— Что вы там делали? Который был час?
— Смотрели Чемпионат мира по футболу, матч открытия, ждали, когда будут играть наши.
— «Ждали»? Значит, ты не помнишь, видел матч Франция — Уругвай или нет?
— Нет… возможно… не могу сказать, что делал в течение вечера. Это прозвучит странно, но я не знаю, сколько это продолжалось… и не помню, в какой именно момент потерял сознание.
— Считаешь, тебя оглушили? Кто-то тебя ударил?
— Да нет, я проверял… шишки нет, голова не болит… Но я был как в тумане, когда очнулся, ничего не соображал…
Юго «сдувался» прямо на глазах: он осознавал, что все указывает на него как на виновного.
— Думаешь, тебя накачали наркотой?
— Очень может быть.
— Мы проверим. И где это случилось, в пабе?
— Да не знаю я ничего!
Сервас переглянулся с Бекером и прочел в его глазах приговор: виновен.
— Так, понятно. Память может вернуться в любой момент, и тогда ты немедленно все мне расскажешь, это важно.
Юго обреченно кивнул.
— Ясно, я не идиот.
— У меня к тебе последний вопрос: ты любишь футбол?
В голубых глазах юноши промелькнуло удивление.
— Люблю, а что?
— Твой кофе остынет, — бросил Сервас. — Пей, ночь может оказаться очень долгой.
— Женщина, одна, в незапертом доме, — сказала Самира.
— И никаких следов взлома, — добавил Эсперандье.
— Очевидно, она сама его впустила. В конце концов, он — ее ученик, у нее не было причин опасаться. Он сам признался, что бывал в доме. И звонил — восемнадцать раз! — за две последние недели… Хотел «поболтать о книгах»? Не смешите меня!
— Это он, — подвел итог Венсан.
Мартен взглянул на Самиру, и она кивнула в знак согласия.
— Допустим. Его задержали в доме жертвы. Нет ни малейшего следа присутствия кого бы то ни было еще. Ничего. Нигде. Зато его следы повсюду. Тест на содержание алкоголя в крови дал результат ноль целых восемьдесят пять сотых промилле. Анализ покажет, принимал ли он наркотики — что вполне вероятно, учитывая состояние, в котором его нашли, — и какую именно дозу. Жандармы заявляют, что в момент обнаружения он находился в полной прострации и зрачки у него были расширены.
— Он сам сказал нам, что его накачали, — напомнил Сервас.
— И кто же это сделал? Его машина была припаркована недалеко от дома жертвы. Получается, за рулем был не он? Допустим, это так, но парень признался, что очнулся внутри, то есть настоящий убийца рискнул тащить его от машины к дому Клер? И его никто не видел? Чушь собачья! На улицу выходит много домов, три стоят прямо напротив жилища жертвы…
