Катерина Кириченко - Вилла Пратьяхара
До отрезания пальчиков остаются минуты. Дельных мыслей никак не появляется в моей голове. Ну пожалуйста! Ну хоть одну? Тянуть время!
— Сколько сейчас времени? — обращаюсь я к Тащерскому.
— Сейчас узнаешь, — отвечает он, закрывая ставни.
Судя по всему, убивать меня будут в ванной. Я такое уже видела. В кино.
— Ну я серьезно.
— И я очень серьезно.
Гадалка сказала, что она ничего не решает. Пойди я к ней или не пойди, это ничего бы не изменило. Решает Бог.
— А вы в Бога верите? — спрашиваю я.
— А оно тебе важно?
— Ну почему вы мне ни на один вопрос не отвечаете?
— Почему?! А ты мне ответила, где денюжки?!
— Ответила, — искренне говорю я. — В чемодане под ванной должны были быть. Если бы я так не думала, то не звонила бы вам.
— Ну и где ж они теперь, раз там их нет?
— Не знаю.
— Ну вот и я не знаю, верю ли я в бога. Все? Поговорили? Довольна? Толян! Давай быстрей!
— А милиция не придет? — неожиданно спрашивает Петёк.
— На вопли-то? — Тащерский смотрит на меня с интересом, будто это зависит от меня. — Да нету тут никакой милиции. Глухомань. А шизик этот из гостиницы точно не сунется. Зассыт.
— А если позвонит, по телефону вызовет власти? Должны ж у них тут быть какие-то… не знаю, менты, тайский омон?
— И что? Сам знаешь, дороги сюда нету. Пока они там приплывут… мы уж на яхте уйдем в нейтральные воды. Что я, по-твоему, зря на яхту тратился?
В дверях появляется Толян. В его руках мой кухонный нож. То, что меня убьют моим же ножом, кажется мне особенно диким.
— Иди, на шухере постой на улицу, — говорит Толяну Тащерский. — Если что, уходим по-быстрому.
— Он тупой, — говорю я.
Все смотрят на меня, не веря в мою наглость.
— Да не Толян, — поясняю я. — Нож мой тупой.
— А-а-а! — Тащерский оскаливает идеальные зубы. Наверняка, металлокерамика, откуда у него такие свои? — Ну это только к лучшему. Больнее будет. Приступаем? Или ты передумала?
Последний раз посмотрев сначала на нож, а потом на Тащерского, я вздыхаю. Решает Бог? На том и остановимся. Все равно ничего более дельного мне в голову уже не успевает прийти. Тащерский похож на Бога? Нет, а значит, не ему и решать, жить мне или нет.
— Передумала.
— Да? — Мой палач оживляется. — И какие же у нас будут идеи? Вернешь денюжки?
Я киваю на Петька с Толяном:
— Пусть выйдут.
Сощурив глаза, Тащерский на миг задумывается, но все-таки, решив, что если что, то и один со мной справится, отсылает прихвостней из ванной.
— Ну? — говорит он, прикрыв дверь. — Знаешь, где деньги что ли?
— Да.
— И?
— В пещере.
— Ого! — улыбка озаряет его лицо и Тащерский даже как-то на секунду молодеет. — Вот это уже лучше! А где пещера?
— Рядом. Я отведу. Но у меня два условия. Во-первых, получив деньги, вы оставляете меня в покое и не трогаете квартиру. Во-вторых, пойдете со мной только вы один.
— Э-э-э, не-е-е! Опять хитришь? Какие-такие условия? Ты вообще не в тех обстоятельствах, чтоб ставить мне условия!
Тащерский помахивает перед моим носом ножом. Грязным, прямо из мойки, с прилипшим к лезвию кусочком петрушки.
Я пожимаю плечами:
— Тогда ищите пещеру сами. Обшарьте горы, джунгли… Ночью. Ноги только не сломайте. И поторапливайтесь. Вы настолько не понравились Лучано, что к утру тут будет батальон полиции.
— А тебе не кажется, что сейчас Петёк отрежет тебе один ма-а-ленький пальчик, — Тащерский разводит большой и указательный (с лиловым ногтем) пальцы, показывая мне, сколько он собирается отрезать, — и ты без всяких условий отведешь нас в эту гребаную пещеру?
— Не кажется. Я истеричка. И к тому же у меня астма. А лекарство уже месяц назад, как закончилось. Я с первого же ма-а-ленького пальчика грохнусь тут у вас в обморок, начну задыхаться и через пять минут умру. И вы никогда не найдете ваших денег.
— Пиздишь!
— А вы проверьте. Клянусь, я умру! Вон, флакон от лекарства валяется пустой.
Я киваю на закончившийся спрей от комаров. Тащерский берет его в руки, подносит к носу и внимательно рассматривает. Белая пластиковая бутылочка, очень вовремя закончившаяся у меня пару дней назад, оказывается нетипичной формы, маленького размера, и на ней нет ни одного изображения комара, а все надписи сделаны исключительно тайской вязью. Купив его в аптеке, я сама долго не верила продавцу, что он продал мне то, что нужно.
— Пустой, — констатирует Тащерский, кидая его обратно.
Я развожу руками.
— Вот видите. Очень вам сочувствую, но долго пытать меня у вас не выйдет.
Тащерский сомневается, не зная, верить ли мне.
— Ну допустим… — говорит он после паузы, — мы тебя оставим в покое и даже квартиру не тронем. Но почему второе условие, что с тобой пойду один я?
Я вздыхаю. Теперь все зависит от того, удастся ли мне выглядеть убедительной.
— Потому что иначе ничего не выйдет. Если Стас увидит, что мы все пошли туда, он все поймет, опередит нас верхней тропой и заберет чемодан. Он прожил тут две недели и прыгает по скалам не хуже горной лани, а вы… — я оглядываю Тащерского, — точно туда вовремя не успеете. Я знаю Стаса семь лет. Если он увидит, что я отдаю вам деньги, он заберет их первый и бросит меня вам. Он предатель, мерзкая сука и сволочь!
Последнее является полной правдой и мне не приходится имитировать интонации. Их натуральность, похоже, впечатляет Тащерского. Теперь он смотрит на меня с интересом, словно впервые начав прислушиваться к моим словам. Он лезет в карман брюк и вытаскивает пачку сигарет. Задумчиво закуривает, сощурившись от дыма, потом берет мой подбородок в свои пальцы.
— Так, значит, выясняется, что наш Стасик все-таки еще жив?
Я киваю:
— Да. И наблюдает сейчас за домом. Мы должны были бежать сразу же после того, как вы поверите мне, что денег нет и уедете. Весь этот спектакль с якобы украденным чемоданом — для того, чтобы вы нас не искали.
Тащерский недоверчиво щурится:
— Что-то на Стаса не похоже думать, что я такой дурак. Мы как-никак давно друг друга знаем… И хоть я американских институтов и не заканчивал, но в жизни разбираюсь получше многих, оч-чень многих… И он это знает.
Меня снова сковывает липкий страх, что если мне сейчас не поверят, то начнутся отрезания пальчиков, мое вранье про астму моментально вскроется, и ожидающая меня смерть будет ужасна. Лихорадочно соображая, я вспоминаю, что если хочешь, чтобы тебе поверили, надо добавлять во вранье частички правды.
— Это была моя идея. Стас был не согласен, но я его шантажировала, что на других условиях не сниму деньги из банка. Они пришли на мой счет, и сам он снять их не мог. Я не оставила ему другого выхода. Дайте мне, пожалуйста, закурить?
Мне протягивается пачка, зажатая в массивном волосистом кулаке, толстый ребристый ноготь стучит по ней, вытряхивая сигарету.
— Ну допустим. А что сейчас? Ты решила его кинуть?
— А вы оставили мне выбор?
— Ну выбор-то есть всегда, вон ты и выбрала… Молодец, не ссы, нормально выбрала. Деньги — зло. Одна морока от них! Прыгаешь тут, понимаешь ли, как дурак по континентам, а у меня, между прочим, у внучки вчера день рождения был. Два годка. А деда не пришел. Деда, бля, в Тайланде херней страдает, бабам пальцы режет как мальчик… Толян! — кричит Тащерский. — Сюда пойди!
Дверь открывается.
— Посиди тут с мадам. Я сейчас вернусь, надо кой-чё обсудить с Петьком.
Тащерский выходит и мы остаемся вдвоем. Время тянется, каждой секундой пульсируя у меня в висках. Что, если Тащерский пошел искать Стаса, и скоро вернется, не обнаружив того и решив мне не верить? Но минут через пять, когда дышать от страха становится уже настолько трудно, что я начинаю действительно подозревать у себя астму, он возвращается.
— В чем твой план? — по-деловому спрашивает он, и я понимаю, что мне поверили.
— Эти двое, — киваю я на Толяна, — должны остаться у дома. Быть на виду. Двери и окна надо закрыть, свет оставить включенным, чтобы Стас думал, что мы все еще внутри. А сами мы выбираемся из окна на кухне и тихо, прячась за камнями, уходим. Там типа тропы. По камням. Особой сноровки не требуется. Если боитесь, что я сбегу, можете прихватить нож. Но я не сбегу. Мне просто некуда. Быстро идем в пещеру, это минут пятнадцать хода, берем деньги, возвращаемся сюда и вы уезжаете. Все. Квартиру вы обещали не трогать. Годится?
— А Стас?
— А что Стас? Вы хотите его убить? Мы же вернем вам деньги!
— Да нафиг он мне сдался, убивать его? — сплевывает на пол Тащерский. — Пусть на глаза мне никогда не показывается и выживет Стас твой. Я про другое. Как я знаю, что это не подстава, что его не окажется в пещере и он не вооружен, например?
— Как? — Я лихорадочно соображаю. — Ну, может, и никак. Но вы же понимаете, что если вы вооружитесь, то точно справитесь со Стасом. Он же дохляк.
