Джон Кейз - Синдром
Льюис стоял на балконе и, глядя вниз на огни, пытался ответить на вопрос: когда он последний раз лежал в постели с женщиной? Наверняка Макбрайд не мог бы сказать – память возвращалась обрывками, точно вспышками, и все же он точно знал – еще до того, как стал Джеффри Дюраном.
«Что будем делать, парень?» – пришла на ум строчка из альбома Митлофа «Летучая мышь из ада». Льюис подумал, как много хорошей музыки он пропустил. Джефф Дюран не только оставался холостым, он все совершал под игру дудочника. Или даже не дудочника, а телевизионной ведущей Опры. «И что вы тогда сделаете?» – один из ее любимых каверзных вопросиков.
Эйдриен – красотка, это факт. Но фактом также является и то, что Лью Макбрайд – последнее, что ей нужно в данной ситуации. Она уже потеряла сестру, работу и едва не лишилась жизни. И все по его вине. Неправильно пользоваться ею теперь просто потому, что они оба попали в отчаянное положение. И все-таки…
Неестественно держаться на расстоянии друг от друга, а тем более когда спишь в одной комнате. «Ты же живой человек» – очередной аргумент в споре с совестью. Им через многое довелось пройти вместе, поэтому для Льюиса нынешнее состояние было связано не только с сексом. Эйдриен действительно нравилась Макбрайду: она умна, привлекательна, весела и так нуждается в защите. Подобное случается в военные годы и во времена стихийных бедствий: люди всегда тянулись друг к другу. Так зачем подавлять в себе естественные чувства? Почему бы просто не сделать первый шаг?
И все же прохлада сделала свое дело, и Макбрайд вернулся в комнату с охлажденным пылом. Эйдриен оставалась на прежнем месте, на кровати: сидела и читала путеводитель отеля по Харперс-Ферри и окрестностям. Она кинула на Льюиса убийственный взгляд из-под густых черных ресниц – зовущий и притягательный. Затем переменила позу – совершила ряд плавных перемещений, при виде которых сами собой приходили на ум и другие позиции, которые могло бы принять ее тело. Без одежды.
– Любовался звездным небом?
Макбрайд уставился в потолок.
– Нет, – ответил он. – Я думал… – Льюис засмеялся. – Впрочем, тебе, наверное, не стоит об этом знать.
Эйдриен испустила тихий, исходящий из глубины груди вздох, и Макбрайд собрал всю волю в кулак, чтобы не броситься к ней на постель.
Подавив прилив желания, он проговорил:
– Думаю, пора ложиться.
Она кивнула, подтянула к себе колени и обхватила их руками. В жаркой комнате тикал кондиционер, и прошло, как показалось, довольно много времени, прежде чем Эйдриен вздохнула и одарила Макбрайда бодрой улыбочкой.
– Отлично.
Путь предстоял неблизкий, и они сменяли друг друга за рулем. Ехали без остановок весь следующий день и прибыли на место уже поздно ночью. Остановились в мотеле «Супер 8» и попросили номер с двумя односпальными кроватями. Эйдриен невероятно смущали собственные ощущения. Она никогда бы не подумала, что ее тело способно на такие подростковые приступы желания – вплоть до головокружения.
Наутро они отправились в отдел продаж курорта «Ла-Ризорт» в Лонгбоут-Ки, где загорелая блондинка сообщила им, что кооперативная квартира Кальвина Крейна свободна уже несколько недель и продается: три спальни, вид на океан, всевозможные удобства. Заинтересованы в покупке?
Обратно возвращались по Армандз-серкл, остановились позавтракать в заведении «Томми Багамас», где съели салат и густую похлебку из моллюсков, свинины, сухариков и овощей, обсуждая дальнейшие планы. Следующим пунктом на их пути стало здание суда в Брейдентоне, где они, по существу, ничего не добились: Крейн не участвовал ни в каких тяжбах. По крайней мере в округе Манати. Завещание старика также не оправдало ожиданий. После уплаты долгов половину имущества старик пожертвовал Гарвардскому университету и Американскому обществу больных раком; оставшаяся часть предназначалась «любимой сестре, Теодоре Уилкинс» и «подруге жизни, Марике Винкельман».
Далее Макбрайд и Эйдриен наведались в трейлерный парк в Брейдентоне, где в компании шумной собачьей своры проживал медбрат Крейна – Левитикус Бенн. Высокий чернокожий парень с беззаботной улыбкой казался добродушным, но запуганным человеком, немного сердитым на власти за то, как с ним обошлись.
– Когда умер мистер Крейн, ко мне ввалились пять полицейских и стали производить здесь обыск. Все прочесали. И что нашли? Немножко дури – на затяжку. Понимаете? Остатки, для личного пользования. Дальше – насели на меня, вроде как тут не трейлерный парк, а гестапо. И я вас спрашиваю – как и того полицая спрашивал, что мне нос расквасил, – поможет это раскрыть преступление? Нет, вы скажите мне?
Потребовалось некоторое время на то, чтобы остудить праведное негодование Бенна. Хотя когда это все-таки удалось, толку от ямайца оказалось мало.
– Я только работал его медбратом, понимаете? Живые ноги к коляске богатого старика. Если честно, то мы почти не разговаривали – так, между делом: «Доброе утро, Левитикус» – «Доброе утро, мистер Крейн». И все.
– Значит, старик не проявлял особого дружелюбия к окружающим?
– Да нет, просто он все больше о своем думал.
Сестра Крейна проживала в «Паркингтоне» – учреждении для престарелых, разместившемся среди роскошного пейзажа здании из кирпича и камня на одной из улиц Сарасоты. На прилегающей к дому веранде в ряд стояли белые кресла-качалки, но занято было только одно. На нем горделиво восседала прямая, точно шомпол, леди с коротко подстриженными под пажа седыми волосами. Челка ниспадала на лоб такой ровной линией, что Эйдриен задалась вопросом – уж не по линейке ли ее подравнивали? Лицо под завитушками, возможно, когда-то и выглядело очаровательно, но теперь мелкие черты терялись в трясине морщинистой плоти. Леди носила сине-белое полосатое платье спортивного покроя с широким белым поясом; к нему в тон – белые туфли.
При приближении посетителей осанистая дама встала с кресла.
– Вы, должно быть, Эйдриен и Лью, – проговорила она низким, приятным голосом. – Я – Тея, хотя и не настаиваю, чтобы меня называли именно так. «Миссис Уилкинс» вполне сгодится, если вам неловко обращаться к кому-то столь древнему по-другому. В те далекие времена, когда люди не слышали о расовых предрассудках и политической корректности, они звали друг друга просто по имени.
– Приятно познакомиться, Тея, – сказала Эйдриен и протянула пожилой леди руку.
За несколько часов до встречи, узнав, что Теодора Уилкинс в скором времени готовится отметить свое девяностолетие и проживает в платном интернате для престарелых, девушка испугалась. Закрадывалось подозрение, что единственная оставшаяся в живых родственница Кальвина Крейна не сможет им помочь из-за присущей ее возрасту слабости ума. Теперь стало ясно, насколько безосновательными оказались страхи Эйдриен.
– Знакомьтесь, это мистер Макбрайд.
Престарелая дама предложила гостям присесть и отправилась в дом похлопотать насчет чая. Через некоторое время она вернулась в сопровождении испанца с подносом и аккуратно опустилась в кресло. Когда чай со льдом налили в стаканы, пожилая леди одарила гостей улыбкой.
– Итак, – провозгласила она, – чем могу быть полезна?
– Как вы, возможно, помните из нашего с вами телефонного разговора, – начал Макбрайд, – у Эйдриен есть основания полагать, что ее сестра Николь вела переписку с вашим братом. К сожалению, Никки умерла.
– Ах, как прискорбно, – поспешила заметить Тея.
– Я надеялась забрать письма, – сказала Эйдриен. – Они дороги мне как память.
Престарелая леди сложила губы и сморщила нос.
– Дорогуша, – сочувственно проговорила она, – боюсь, не смогу вам помочь. Видите ли, мы с Калем, как бы это сказать, не были особенно близки.
Эйдриен безуспешно попыталась скрыть разочарование:
– Вот как…
– Наверное, со стороны это может показаться странным. Казалось бы, мы двое, брат и сестра – старая склочница и престарелый чудак, – жили в получасе езды друг от друга, а виделись… – Она выпятила нижнюю губу и задумчиво дунула вверх, отчего приподнялись завитушки на лбу. Привычка эта, похоже, уцелела с тех времен, когда преклонных лет дама училась в школе. – Так вот, виделись мы раз в полгода: на День благодарения и Пасху. И в большем не нуждались.
– Значит, вы не особенно ладили?
– Совсем не ладили. Каль считал меня ветреницей и презирал моего мужа – называл его дилетантом. Кем, на мой взгляд, упокой Господи его душу, он и являлся. Хотя…
– А что вы сами думали о нем? – поинтересовалась Эйдриен.
– О братишке? – уточнила миссис Уилкинс. – Я всегда считала, что он самый… – Тея помедлила, подбирая слова, и сказала: – Я считала его самым большим упрямцем, какого мне когда-либо доводилось видеть.
– Правда?
– Несомненно. Каль кое в чем напоминал Гитлера: оба полагали, будто знают, что хорошо для всех остальных. – Престарелая дама элегантно приподняла выщипанную бровь. – Со стороны это может показаться грубым, но я не слишком по нему скучаю.
