Замерзшее мгновение - Седер Камилла

Телль выключил мотор. Карта подтверждала, что усадьба Свена Мулина должна находиться где-то поблизости. Они невольно перешли на шепот, подходя к машине с карманными фонариками.

Усадьба состояла из низкого, крытого железом сарая и старого жилого дома, который был полностью погружен в темноту, когда они пешком, с выключенными фонариками добрались сюда. Между двумя постройками вдоль хорошо укатанной колеи от машины пробивалась трава.

Их присутствие выдавало лишь тихое шуршание куртки Бекман. Уличное освещение в торце сарая бросало круг света, слабо отражавшийся в стеклах веранды. Если кто-то и был дома, то прятался в темноте.

По молчаливому согласию они вытащили табельное оружие. Никто из них не предложил оставить машину за поворотом, но теперь они были здесь — без машины и выключив фонари, чтобы подобраться как можно незаметно.

Шуршание в кустах рядом с сараем заставило их подпрыгнуть от неожиданности. Бекман развернулась, вытянув перед собой руку с пистолетом.

Когда снова воцарилась тишина и дыхание нормализовалось, они продолжили путь к дому.

— Зайди сзади, — жестом показал ей Телль, а сам медленно поднялся по лестнице к входной двери, наклонился через перила и заглянул внутрь. На кухне было темно и пусто, светились только электронные цифры на холодильнике и микроволновке.

Он медленно опустил пистолет и сунул в кобуру. Никакого движения и ни одного звука, пока через какое-то время не появилась Бекман, идущая с задней стороны двора через высокую траву.

— Кажется, все спокойно, — прошептала она. — Никого нет.

— Наверное, Мулин сбежал.

Телль встретил ее перед крыльцом. Луна вышла из-за туч, чуть расширив пределы видимости.

— Посмотрим на всякий случай вокруг и поедем.

Напряжение начало отпускать, и Бекман вдруг почувствовала, как замерзли ноги в дешевых кроссовках, которые она, повинуясь внезапному порыву, купила перед Рождеством. Захотелось домой, к детям, в горячую ванну. Эта поездка, прибавившая количество переработанных часов, определенно оказалась поспешной.

Норки, естественно, были заперты. Она заглянула внутрь и в свете слабой лампочки увидела ряды клеток, стоящих друг на друге.

— Если активисты захотят, то все равно войдут, — довольно пробормотала она, попробовав задвижку на окне.

И тут услышала за спиной шаги бегущего по гравию человека, тяжелое дыхание, и прежде чем успела выхватить пистолет, кто-то схватил ее за куртку. Это был Телль. Он отчаянно прижал палец к губам, и только это удержало ее от злобного пинка.

— Какого дьявола! — зашипела она. — Ты меня до смерти напутал.

— Черт, пойдем, — прошептал он и потянул ее за собой.

Сердце выпрыгивало из груди. Бекман пыталась четко мыслить. Телль через несколько секунд нетерпеливо уставился на нее и повел фонарем к задней стороне сарая.

Кто-то разбил здесь лагерь. К стене был прислонен рюкзак, из кармана которого высовывалась карта. На аккуратно свернутом свитере лежал бинокль, а в паре метров от этой пирамиды — остатки еды быстрого приготовления.

Бекман повернулась к Теллю и бросила на него взгляд, который тот сразу расшифровал.

— Конечно же, он вернется назад за биноклем и всем остальным. Он совсем рядом, просто…

Шепот заглушил треск ветки в лесу недалеко от них.

Телль сжал челюсти. Они тихо перебежали к еловой поросли в нескольких метрах отсюда.

«Я снова здесь, — успела подумать Бекман и схватилась за рукав Телля. — Кажется, удары моего сердца слышны на несколько миль вокруг — оно вот-вот разобьет грудную клетку. Смертельный страх, разбавленный эйфорией».

Потом выяснилось, что у мужчины был и пистолет в кармане куртки, и охотничий нож, пристегнутый к бедру. Однако он не успел вытащить ни то ни другое, когда через мгновение они навалились на него с обеих сторон.

57

Расшатанный стул с пластиковой спинкой.

Стол, очевидно, привинчен к полу, но это не имело значения. У него все равно не было сил поднять его и бросить в запертую дверь. Для этого требовалась отчаянная злость, а в нем не было больше злобы. В нем не было ничего. Сила же если и была, то ушла из него в покрытую мхом землю там, около темного дома Свена Мулина. Когда задыхающийся красный высокий человек, которого он сперва принял за Каролин или за самого дьявола в женском обличье, заломил ему руки назад, он понял, что игра окончена.

Он не исключал, что так может произойти. Или не именно так, но его схватят, прежде чем он закончит свое дело.

Он быстро сориентировался в новой ситуации, не тратя время и энергию на то, чтобы проклинать себя за необдуманность, — подавляя нетерпение, он отошел слишком далеко от лагеря и оказался вне пределов слышимости. Плюс непростительная неосторожность, с которой он оставил следы приведшие полицию прямо к нему. Это была идиотская ошибка. Только дебил мог сделать что-то подобное, сведя усилия многих месяцев к нулю. В душе он расслышал голос Сульвейг: «Что ты наделал, Себастиан? Твоя сестра никогда бы не совершила такой ошибки». И Себастиан признал бы правоту Сульвейг. Теперь он сидит здесь.

Он не сопротивлялся, сотрудничал настолько, насколько это возможно, не отвечая на их вопросы.

Зашифрованное короткое сообщение, которое он приготовил, не думая, что придется его посылать, было отправлено с помощью двух нажатий на клавиатуру мобильного в кармане.

Он знал, что она поймет.

Потом, когда они ждали подмоги, он бросил телефон там, где стоял. Его, конечно, найдут, осматривая территорию, но будет уже поздно. Он незаметно вдавил его ногой в сырой мох. Несмотря на присутствие двух сдержанных полицейских, в которых чувствовалось плохо скрытое возбуждение, он все еще находился под защитой темноты.

Подъехала полицейская машина, женщина-полицейский аккуратно подтолкнула его к ней, он позволил себе внутренне улыбнуться.

Он видел лицо матери. И той женщины, которая стала ее наставником, а в последние годы и его — кем? Подружкой? Едва ли. Любовницей? Если можно назвать любовью то, когда ее полная верхняя губа поднималась, обнажая зубы в волчьем оскале. Каролин, дарованная ему судьбой. Да, конечно, она была нужна ему. Она, словно ограждающий контур, держала их с матерью — вместе и врозь.

Вот как выглядел кошмар: Каролин быстро, будто в кино, засасывало в длинный узкий туннель, и она исчезала. Через секунду он обнаруживал, что все его тело, начиная с рук, распадалось на все более мелкие частички, которые необратимо смешивались с частичками тела матери, тоже распадавшегося. Его тошнило при мысли, что он мог стать с ней одним целым.

Истолковать этот кошмар легко: у него не было рук. Он раньше не делал выбор. Ему пришлось спать на диване, когда Каролин решила переселиться в его комнату. Комната вобрала ее резкий, сладкий запах; и она позвала его к себе. Отбросила одеяло и похлопала по кровати рядом с собой. Прыгай, дружок. И он прыгнул.

В другой версии сна он и распадающееся тело матери, заключив друг другу в объятия, исполняли абсурдный танец превращаясь из людей в воздух, в дурной запах в чьем то носу. В первый раз он проснулся оттого, что его вырвало на одеяло.

С тех пор как его руки стали свободны, сон больше не возвращался.

Комиссар, высокий, словно из криминального фильма, в мятом костюме и с трехдневной щетиной. Маленький толстяк с низким лбом и нависающим над джинсами пузом. Мужеподобная тетка в свитере с полицейской эмблемой. Они думали, что его легко расколоть. Что они поймали его в свою сеть как рыбу, и стоит только обработать его в стиле плохой полицейский/хороший полицейский, как он тут же раскроется и правда пойдет из него, как воздух из проколотого колеса. На самом деле он еще не определился, опустившись на стул в маленькой комнате без окон. Его молчание скорее было инертностью, чем сознательным отказом от действия, и не имело ничего общего с нежеланием признать свою вину. Он еще не решил говорить и поэтому молчал.