Кен Фоллет - Третий близнец
– Конечно, почему нет? – ответил тот.
Она стала открывать шкафы и ящики. Одевался Харви, как и Стив, немного консервативно для своего возраста. Хлопковые брюки, свитера и кардиганы, твидовые пиджаки, рубашки-батники, кожаные туфли на шнуровке и мокасины.
Холодильник был пуст, если не считать двух упаковок пива в банках и пакета молока. Очевидно, Харви дома не ел. Под кроватью валялась спортивная сумка, в ней – ракетка для тенниса и грязное полотенце.
Джинни была разочарована. Место, где проживал этот монстр, ничем не отличалось от обиталищ большинства других, вполне нормальных молодых людей. Не считая, разумеется, этой чудовищной порнографической картинки на стене.
– Ну вот и все, – сказала она Молдвину. – Не уверена, что нашла то, что искала.
И тут вдруг она увидела это. На крючке рядом с входной дверью висела красная бейсболка.
Джинни тут же воспрянула духом. Я была права, я нашла этого ублюдка! И вот доказательство! Она присмотрелась. Спереди белыми буквами было написано: «Охрана». Она с трудом подавила желание пуститься в пляс перед удивленным Молдвином.
– Что-то нашли, да?
– На подонке была эта кепочка, когда он насиловал мою подругу. Ладно, пошли отсюда.
Они вышли из квартиры, Молдвин запер дверь. Джинни крепко пожала ему руку.
– Просто слов не хватает, чтобы сказать, насколько я вам благодарна. Это очень важно, поверьте.
– Что собираетесь теперь делать? – спросил он.
– Вернусь в Балтимор и позвоню в полицию.
Она мчалась по шоссе и размышляла о Харви Джонсе. Зачем он ездит в Балтимор по воскресеньям? Повидаться с девушкой? Возможно. Или же, скорее всего, у него там родители. Многие студенты уезжают на уикэнды к родителям, отвозят грязное белье. Возможно, он и сейчас торчит в Балтиморе, поедает мясное рагу, приготовленное матерью, или смотрит с отцом футбольный матч по телевизору. Может, на пути домой он выберет себе очередную жертву?…
Интересно, сколько Джонсов проживает в Балтиморе? Тысячи?… Одного она, разумеется, знает, это ее бывший босс. Профессор Беррингтон Джонс…
О Боже мой! Джонс! Она была так потрясена этой мыслью, что пропустила поворот. Харви Джонс может быть сыном Беррингтона Джонса.
Ей вспомнился жест Харви, когда он зашел в кафе в Филадельфии. Он разгладил бровь кончиком указательного пальца. Ее все время беспокоила эта деталь, она знала, что уже видела это где-то, вот только никак не могла припомнить, где именно. И потом еще подумала, что, должно быть, замечала тот же жест у Стива или Денниса. Но теперь она вспомнила. В точности так же делал Беррингтон. Он разглаживал бровь кончиком указательного пальца. И Джинни всегда почему-то раздражал этот жест. Но другим клонам он был несвойствен, хотя все они, например, закрывали дверь ногой. А вот Харви перенял эту привычку у отца.
Возможно, он сейчас в доме у Беррингтона.
55
Престон Барк и Джим Пруст приехали к Беррингтону примерно в поддень. Сидели у него в кабинете и пили пиво. Этой ночью никто из них почти не спал, а потому выглядели они измотанными. Марианна готовила ленч, с кухни доносились аппетитные запахи, но даже это не могло поднять настроение у пресловутой троицы.
– Джинни говорила с Хэнком Кингом и матерью Пера Эриксона, – сказал Беррингтон. – Других проверить просто не успел, но смею вас уверить, она очень скоро доберется и до них.
– Давайте будем реалистами, – заметил Джим. – Что конкретно она успеет сделать к завтрашнему утру?
Настроение у Престона Барка было такое, что впору вешаться.
– А я вам скажу, что бы я сделал на ее месте к завтрашнему утру, – вставил он. – Раззвонил бы повсюду о своем открытии, привез бы, если б получилось, двух или трех мальчишек в Нью-Йорк и заявился бы с ними на телепередачу «С добрым утром, Америка». На телевидении просто обожают близнецов.
– Боже упаси!… – пробормотал Беррингтон.
К дому подкатила машина. Джим выглянул из окна и сказал:
– Старый, ржавый «датсун».
– Знаете, мне начинает нравиться первоначальная идея Джима, – заметил Престон. – Надо, чтобы все они исчезли.
– Никаких убийств! – взвизгнул Беррингтон.
– Да не ори ты, Берри, – добродушно произнес Джим. – Если честно, я всегда несколько бравирую, когда говорю, что те или иные люди должны исчезнуть. Было в моей жизни время, когда я мог отдать приказ убить, но оно давно прошло. За последние несколько дней мне пришлось просить своих старых друзей об услуге, и хотя все они откликнулись на мою просьбу, всему есть предел.
И то слава Богу, подумал Беррингтон.
– Но у меня есть другая идея, – продолжил Джим.
Двое друзей уставились на него.
– Мы должны подобраться к каждой из восьми семей, но только тихо. Мы признаемся в своих прошлых ошибках. Скажем, что тогда, в клиниках, вреда никому не причинили, а умолчали об эксперименте лишь потому, что хотели избежать ненужной огласки. И предоставим каждой семье компенсацию в один миллион долларов. Будем выплачивать эту сумму на протяжении десяти лет, но только при условии, что они будут держать язык за зубами. А если станут болтать, выплаты тут же прекратятся. Чтоб и слова не смели говорить. Никому – ни прессе, ни Джинни Феррами, ни другим ученым.
Беррингтон задумчиво кивнул:
– А знаешь, похоже, это может сработать. Кто же откажется от миллиона долларов?
– Лорейн Логан, вот кто, – сказал Престон. – Ей нужно доказать невиновность сына.
– Ты прав. Она бы и от десяти миллионов отказалась.
– У каждого своя цена, – сказал Джим. Похоже, он вновь обрел прежнюю самоуверенность и наглость. – Да и потом, что она сделает одна, не вступив в союз с двумя-тремя другими родителями?
Престон закивал. Беррингтон немного воспрянул духом. Должен быть способ заткнуть рот этим Логанам. Однако одна опасность все же существовала.
– Что, если Джинни сделает это достоянием гласности в ближайшие сутки? – заметил он. – Тогда «Ландсманн» наверняка отложит оформление сделки до выяснения всех обстоятельств. Да и потом, где у нас несколько миллионов долларов?
Джим откашлялся.
– Мы должны знать, каковы ее намерения, как много ей удалось узнать и как она планирует поступить.
– Легко сказать, – вздохнул Беррингтон. – Как это сделать?
– А я знаю как, – сказал Джим. – У нас есть один человек, которому ничего не стоит завоевать доверие этой девки, а потом выяснить, что у нее на уме.
Беррингтон почувствовал, как в нем закипает гнев.
– Знаю, о ком ты думаешь.
– А вот как раз и он! – воскликнул Джим.
В холле послышались шаги. И через секунду в кабинет вошел сын Беррингтона.
– Привет, пап! – сказал он. – О, кого я вижу! Дядя Джим, дядя Престон, как поживаете?
Беррингтон смотрел на него со смешанным чувством печали и гордости. Молодой человек выглядел великолепно в темно-синих вельветовых джинсах и небесно-голубом хлопковом свитере. «Вкус он унаследовал от меня», – подумал Беррингтон. И сказал:
– Нам надо поговорить, Харви.
Джим поднялся.
– Пивка хочешь, малыш?
– Само собой, – кивнул Харви.
Вечно этот Джим пытается сбить Харви с пути истинного, потворствует всем его дурным привычкам, с раздражением подумал Беррингтон.
– Забудь про пиво! – рявкнул он. – Джим, почему бы тебе с Престоном не пройти в гостиную? Нам надо посекретничать.
Гостиная у Беррингтона была неуютная, сам он редко ею пользовался. Престон и Джим вышли. Беррингтон поднялся и обнял Харви.
– Я люблю тебя, сынок, – сказал он. – Пусть даже ты у меня и гадкий мальчишка.
– Это почему же я гадкий?
– То, что ты сделал с той бедной девушкой в спортзале, – это подлость и мерзость, иначе не назовешь.
Харви пожал плечами.
«Господи, – подумал Беррингтон, – мне не удалось внушить собственному сыну, что есть добро, а что – зло. Но теперь, в любом случае поздно для подобных сожалений».
– Присядь и выслушай меня, – сказал он.
Харви сел.
– Мы с твоей мамой на протяжении многих лет мечтали о ребенке, но были кое-какие проблемы, – начал Беррингтон. – Престон в то время работал над искусственным оплодотворением – это когда сперма и яйцеклетка соединяются в лабораторных условиях, а уже потом полученный эмбрион пересаживают в матку женщине.
– Ты что, хочешь сказать, что я получился из пробирки?
– Это тайна. Ты не должен никому говорить. Никогда. Даже маме.
– Так она не знает?! – изумленно произнес Харви.
– Погоди, дай договорить. Дело в том, что Престон взял один живой эмбрион и расщепил его. И получились близнецы.
– Так тот парень, которого арестовали за изнасилование, он, выходит, мой брат?
– Эмбрион расщепили на несколько частей.
Харви кивнул. Все они были необычайно сообразительными ребятами.
– Сколько нас? – спросил он.
– Восемь.
– Ого! И, как я понимаю, сперма была не твоя?