Анна Малышева - Привидения являются в полдень
— Теперь мне надо сказать тебе все, иначе ты мне не поверишь. С чего все началось? Боже мой, теперь не знаю… Началось все очень давно, с моей дружбы с Алешей… Нет, с вашей школы… Нет, сама не знаю… Мне кажется, что вся моя жизнь запуталась в этой истории… Одним словом, в первых числах мая, этого мая, я пошла в одну парикмахерскую делать маникюр… Когда я сидела за столиком, то обратила внимание на одну женщину… Эта женщина — парикмахер, стригла кого-то совсем рядом от меня. Я подумала, что эту женщину где-то видела… Кто-то из мастеров окликнул ее: «Ира!» И тут я ее узнала. Это была моя одноклассница, Ира Ардашева. Она тоже посматривала в мою сторону, наверное, тоже начинала меня узнавать… Мне захотелось поговорить с ней… У меня были на то причины. Я потом объясню. Когда маникюр был готов, я встала, подошла к Ире, назвала себя. Она, оказывается, сразу меня узнала. Я попросила ее, чтобы она уделила мне время — поговорить. У нее не было сменщицы, она работала полный день. Мы договорились на обеденный перерыв. Я дождалась ее рядом, в какой-то лагманной или шашлычной, где она всегда ела. И там я спросила ее о Диме. Я повторяю: у меня были причины спрашивать о нем. Ира мне рассказала, что из всего выпуска Дима устроился лучше всех. У него турфирма, он здорово зарабатывает, и ты у него работаешь. Знаешь, то, что ты у него работаешь, явилось для меня полной неожиданностью… И мне это не понравилось… Тогда-то я и стала тебя подозревать…
— О Боже мой, в чем?! — перебила ее Катя. — И вообще, о чем речь? В чем виноват Дима?
— Узнаешь сейчас… Но я с того самого момента думала, что ты все уже знаешь… Оказалось — ничего ты не знаешь, а потому и жива до сих пор… Но теперь он догадается… Я тебя спрашиваю: он знает, что ты ушла из дому?!
— Да, — ответила Катя. — Но я сказала, что поехала к больной матери.
— Он поверил?
— Не знаю… Ему это не понравилось, и он предлагал меня подвезти… Я отказалась, он обиделся…
— Но не поехал за тобой?
— Уверена, что нет… Он очень устал и уже спал, когда ты звонила.
— Это не показатель… — пробормотала Оля и продолжала: — Помнишь ли ты ту контрольную по французскому, последнюю в году?
— Не помню, — честно ответила Катя.
— А почему?
— Как — почему? Не помню, вот и все…
— А я тебе скажу, почему ты ее не помнишь. Ты на ней не была! И я тоже, — сказала Оля. — Вот об этой-то контрольной и зашла речь… Не с моей подачи, тут разговор повела Ира… Мне и в голову не могло бы прийти, как это связано со всем, что случилось после…
— А при чем тут контрольная, на которой мы не были? — спросила Катя. — У меня уже голова не работает! И почему Ира заговорила о ней?
— Потому что именно на этой контрольной Дима формировал свое жизненное кредо, — твердо сказала Оля. — Я вижу, что ты ничего не поняла. Я тебе все объясню. Слава Богу, я пока жива и могу что-то рассказать… А ты знаешь, почему мы одни остались живы?
— Ну, объясни мне, — несколько раздраженно сказала Катя. — Не из-за контрольной, надеюсь?
— Именно из-за нее! Потому мы еще живы, что не были на ней! Обе мы не были! Мы болели: и ты и я… А на контрольной произошло следующее…
Катя закрыла глаза и, слушая Олин голос, вновь увидела свой класс. Беленые стены, портреты французских писателей, шесть парт и тополь за окном. За партами — Дима, Ира, Лена, Лика. Всего четверо. Оли и Кати нет — они больны. Шороха тоже нет — он дал задание и вышел из класса. Это вполне в его манере — уйти на весь урок, дав всем переводить какой-то текст. Вот они все сидят и переводят. А переводят они отрывок из Жоржа Сименона. Из его романа «Грязь на снегу». Сименон очень популярен среди учителей французского. Тексты у него простые, слова встречаются распространенные… Все сидят со своими словарями и трудятся. Речь в тексте идет о том, как какой-то Франц вошел в какой-то дом, где жили старички, которые его воспитывали. Этот самый Франц специально пошел в этот самый дом, чтобы убить их и ограбить. Расчет у него таков: кто заподозрит его, Франца, который любил этих людей, как родителей? Тем более что его родная мать уделяла ему слишком мало времени… Итак, Франц приезжает в тот маленький городок, где живут эти старички, с шофером… Шофер ждет в машине, а Франц входит в дом, убивает старичков и крадет у них коллекцию часов. Скрывается. На этом и закончился текст.
Дима перевел его первый, и вот опять он сидит и вслух диктует всем продолжение. Девочки записывают. Наконец все написали контрольную и теперь сложили листки на стол Шороха, сидят и просто болтают — о том о сем… Дима осуждает Франца. «Он дурак, — говорит Дима. — Не знаю, о чем там дальше шла речь, но я уверен, что Франца поймали». Девочки интересуются — почему он так думает? Дима охотно объясняет. Франц правильно придумал, что пошел в дом к знакомым людям, чтобы их ограбить. Такой наглости никто не ожидал, и на него не подумают. Но вот что он сделал неправильно: во-первых, у него был свидетель — шофер. «Я уверен, что шофер его выдал! — сказал Дима. — Он был возмущен его поведением, хотя сам был подонок! А во-вторых… Во-вторых, Францу просто надо было подставить кого-то вместо себя!» Девочки требуют, чтобы он объяснил — как это можно подставить кого-то вместо себя! Дима на ходу сочиняет и объясняет: он, Дима, если бы он был на месте Франца, сперва навестил бы этот дом, где собрался что-то украсть, вместе с другом. А в друзья взял бы парня попроще, понаивней. Они с другом посидели бы там, а старик… Девочки поправляют Диму: в романе Сименона не старик, а старик и старушка. «Ну, все равно! — говорит Дима. — Старик со старушкой показали бы нам свою коллекцию. Причем они ее показывают всем, кто приходит в дом. Часы там, ордена или монеты… Потом, через некоторое время после нашего визита, кто-то убил бы их… То есть я! Но на меня бы никто не подумал, потому что все это и так доставалось мне согласно завещанию! Ну зачем мне красть то, что и так мне принадлежит?! Тем более и старика я люблю…» Девочки снова его поправляют: «Там не старик, а старик и старушка!» Дима машет рукой: «Один черт! Одним словом, украли то, что по завещанию доставалось мне… А я в стороне! У меня нет свидетелей, у меня хорошее алиби, и я оставил там, в квартире, улики против своего друга… Нашел бы что-нибудь характерное для него… Окурок там или какую-то бумажку… Стали бы подозревать моего приятеля и в конце концов его посадили бы! А сам я… Сам я украл бы тогда как раз то, что для других никакой ценности не представляло, о чем вообще никто не знал, потому что старик никому этого не показывал! А монеты и часы — для отвода глаз! Самое важное — отвести глаза с одного человека на другого, поменять мотив ограбления и убийства и украсть что-то для следствия, а что-то для себя… А коллекцию часов я бы подбросил тому парню! Хрен бы он отвертелся!»
Дима заканчивает свою блистательную речь. Девочки переглядываются, кто-то, кажется Лена Напалкова, возмущается — ей это кажется очень жестоким разговором. Лика весело спрашивает Диму: а что бы он сделал, обокрав квартиру и оставшись в тени? И Дима торжественно отвечает: «Когда я получу деньги, я открою свое дело, разбогатею, женюсь на самой красивой девушке в нашем классе и найду клад!» Все рассмеялись, и тем дело и кончилось. Вошел Шорох и собрал листки с переводом.
— Вот и все, что было сказано и сделано на той контрольной, где мы с тобой не были… — закончила Оля.
— Я вспомнила! — Катя открыла глаза и подняла голову. — Мы же с тобой вместе писали эту контрольную. Одни. После всех. И ты принесла роман Сименона, верно? Чтобы не мучиться с переводом? А Шорох дал нам другой текст, другого автора! Чтобы нам жизнь медом не казалась! Он ведь знал, что нам расскажут, какой был роман! И я видела у тебя этого Сименона! Того самого, который был у тебя в квартире!
— Да, книга пережила все эти годы. Всегда была со мной, — подтвердила Оля. — Сколько раз я могла ее забыть, потерять, выбросить, но все равно она была со мной. И вот, столько лет спустя, мне снова пришлось ее открыть. И то, что я там прочла… Но сейчас ты все узнаешь…
И Оля продолжила рассказ:
— Теперь надо рассказать про Алексея, про Алешу. Если он сейчас жив, у нас есть надежда. Если нет — все мои слова являются голым обвинением. У меня нет живого свидетеля. Кроме того, мне больше не на кого надеяться. Я надеюсь только на то, что он действительно убежал от Димы в том притоне, как ты говоришь. Я буду молиться, чтобы это было так. Ты Алексея видела. Я думаю, что он тебе не слишком понравился.
— Верно, — согласилась Катя. — Уж слишком он сумасшедший!
Оля снова схватила свои волосы и сжала темные густые пряди в кулаках. Похоже, это был ее обычный жест. Она слегка отвернулась, и Катя не видела ее лица.
— Знаешь, ты права. Теперь он очень изменился. Стал таким психованным, нервным, часто бросается на людей, не терпит никакой критики. Но ты мне поверишь, если я скажу, что десять лет назад он был просто замечательным парнем?
