Игорь Резун - Мечи свою молнию даже в смерть
– Ц… цу… цука!
Женщина покачала головой.
– Вы правы, капитан! Кем я только не была в этой жизни… Всего доброго!
И эта босая ступня с очень развитыми, длинными пальчиками поднялась на секунду над лицом Сысолятина, открыв безупречную пятку, которая показалась ему громадной, а потом опустилась на его горло и надавила. Послышался треск ломаемых хрящей и бульканье. Голова раненого свесилась набок, как у сломанной куклы, и перестала шевелиться.
Женщина брезгливо отерла голую подошву о зеленый китель лежащего капитана, потом достала из кармана миниатюрный передатчик и покинула КПП, говоря кому-то негромко:
– Готовьте коридор… Через двадцать минут взлетаем.
* * *Майор Шмальц, отдуваясь, поднялся на последнюю ступеньку гриба диспетчерской, выросшей посредине аэродрома. Из плохо промытых ее окон были хорошо видны казармы, где сейчас спали пятьдесят человек роты аэродромного обеспечения, круглые ангары ГСМ, целое поле с разукомплектованной техникой – мертвые лопасти винтов, облезлые фюзеляжи. Сзади поднимался тот самый чертов молчун-сержант. Откуда его выкопали такого? Надо будет у начштаба Онищенко спросить – вечно он как поедет за пополнением, так одних уродов наберет… Вот еще один засранец. Спит, как сурок, на боевом дежурстве. Голову в наушниках положил прямо на бумаги. Сапоги не чищены уже, наверно, с неделю. Лахудра!
– Эй! Ор-рел! – гаркнул побагровевший от злости Шмальц и даже пихнул спящего солдатика.
Но тот странно, кулем скатился набок и мягко шлепнулся со стула. Во лбу у него темнела маленькая дырочка с протянувшейся через все веснушчатое лицо, уже засохшей кровавой линией.
Шмальц дико оглянулся на сержанта:
– Это у нас что…
Но тот сделал неуловимое движение рукой, и страшный удар в живот обрушил майора на пол, застеленный казенной доской-вагонкой, такой же, как и на даче Шмальца. Потом майора подняли, поволокли куда-то и грубо всунули в кресло в глубине башни, где обычно сидел офицер-выпускающий. Сержант шарахнул в лицо Шмальца целый бачок воды, холодной, как из родника, тогда майор зафыркал, затрепыхался. Пришел в себя.
– Майор! – Он услышал женский мелодичный голос. – Времени мало, надо все делать очень быстро. Смотрите и молчите… сейчас!
Шмальц завертел головой. В метре от него стояла красивая молодая женщина с роскошными черными волосами, темноглазая, с великолепными чувственными губами. Странно, что она была в расстегнутой на несколько пуговиц форменной рубашке цвета хаки, но оттенка нежного, почти золотистого, с погонами подполковника. В разрезе отглаженной ткани трепетала молодая, сочная грудь, а ее бедра облегало нечто вроде обыкновенной простыни. И обуви на ногах женщины не было. А вот в руках у нее блестел длинный, как швабра, тонкий обоюдоострый меч.
За спиной Шмальца послышались странное сопение и топот. Женщина с мечом показала глазами: мол, туда смотри, майор! Он обернулся и окаменел.
Из кладовой башни этот самый тонкогубый сержант вытолкнул двух абсолютно голых женщин. Они молчали, потому что рты их были залеплены скотчем, глаза полны боли и ужаса, руки скручены за спиной. Похоже, их еще и избили – кровоподтеки и ссадины виднелись на бедрах, на плечах, на ногах… Одну Шмальц узнал сразу – рыжая Маринка, аэродромная буфетчица, разбитная хохлушка. Ей, наверно, досталось больше всего: живот превратился в сплошной синяк, никогда не бритые икры располосованы, а сосок правой груди отрублен, и кровь, уже засохшая на животе и икрах, оттуда еще сочилась, капая на выскобленные добела доски пола.
И вторую женщину майор тоже узнал. Лидуська. Которая уехала к свояч…
Она была вся в синяках и с содранной на бедрах кожей – будто били палицей.
– Вы любите свою жену, майор? – тихо спросила чернокудрая.
Он только вытаращил глаза и замычал, не в силах ничего сказать: «Ма-ааа…»
– Тогда смотрите.
Сержант подпихнул вперед Маринку. Та сделала, хромая, несколько нетвердых шагов израненными ногами. И тут же черноволосая легко описала мечом полукруг – лезвие прошло в нескольких сантиметрах от носа майора, его даже обдало ветерком – и с разворотом, не примеряясь, опустила это лезвие на белую полную шейку буфетчицы.
Только тихий хруст перебитых шейных позвонков. Голова женщины, в рыжих космах, как-то нехотя сползла с тела и с гулким, деревянным стуком упала на пол, прокатившись прямо под ноги майору, – выпученные глаза, болтающиеся лохмотья хрящей. Затем повалилось и тело – мешком.
– Сейчас я сделаю то же самое с вашей женой, – спокойно проговорила убийца. – Я же вам говорю, мало времени. Решайте. Нам нужен транспортный коридор до Алма-Аты. Все, как полагается. Понятно?
Шмальц посерел. Его редкие волосы с наметившейся лысиной покрылись липким потом. От этого майору казалось, будто ему намазали голову вазелином. В трехстах метрах – казарма. Караулка. КПП… Ящики с автоматами. Кажется, там даже один ручной пулемет. И все это сейчас ничего не значит! Сглотнув, он кивнул, взялся за наушники, включил трансляцию и сипло выдавил:
– Только ничего не делайте… ей… я все… все будет нормально!
* * *…Медный чувствовал себя дико. Его как будто и не существовало, словно он сидел в кинотеатре, среди хруста поп-корна и шипения кока-колы в стаканчиках, да смотрел фильм про самого себя. Пятнадцать минут назад они со Шкипером и Лис веселились в «Навуходоносоре», элитном клубе, и заводили танцпол, отплясывая втроем некое подобие канкана. А вот теперь они несутся по ночному Красному проспекту, по Большевистской, сливая фонари над дорогой в сплошную желтую линию, в автомобиле неизвестной марки, но явно очень мощном и совершенно неподвластном ни одному гаишному патрулю. И Лис, и Шкипер сидят по бокам, сжав губы, нацепив на уши какие-то небольшие тонкие наушники. Дали такие и Медному. Он вслушивается в шорох эфира, разбирает отдельные слова, фразы, но не понимает ничего.
– Геракл – Фобосу: южный выход блокирован!
– Гермес – Фобосу: северный блокирован!
– Гера, как там с красной активностью? Доложите!
– Частота на три пятьдесят семь падает… Как слышите? Падает частота!
– Одного транслятора перекидывайте на южный, немедленно!
– Выполняю, Фобос!
– Аполлон, подтверждаю проникновение… берите квадрат в запил сразу же…
– Всем, как слышите! Падает частота, внимание!
– Аполлон, берите в полный запил, немедленно! Чтоб ни одной былинки не встало!
– Гефест – Фобосу: обзор перекрыт… что-то экранирующее!
– Группу на эгрегориальный анализ, быстро!
– Нет у меня людей все закрыть! Добавьте голубых на поле!
– Фобос – всем: операцию начинаем через пятнадцать минут!
Этого не бывает, этого не может быть. Это сон и притом очень страшный. Вот водитель машины перекидывает им на колени что-то в хрустящих мешках. И Лис, и Шкипер начинают переодеваться. Медный знает, что наготы оба не стесняются, но когда рядом с тобой совершенно равнодушно догола раздевается красивая высокая девушка, толкает тебя обнаженным бедром, кладет голые ноги тебе на колени, потому что места крайне мало, что-то там заклеивает и приматывает белым, похожим на бинт скотчем… Это очень сильные ощущения! Шкипер только пихнул Медного под локоть, показав глазами на сверток: переодевайся! Кряхтя и ворочаясь в тесноте, Медный натянул на себя то же самое, причем Шкипер укоризненно стянул с него трусы, заметив глухо:
– Ничего быть не должно. Потом объясню. Или сам поймешь…
Это была своего рода вторая кожа. Она прилипла к телу сразу и согрела его, но спокойным теплом, а не как жаркий кокон. На груди, на локтях – металлические накладки и такая же пластина на причинном месте. Они что, биться на мечах собираются?
За поворотом на Первомайку, когда слева засеребрилась в первых лучах зари вода Ини, в хвост им пристроилась еще одна машина – черный «хаммер». Он тоже понесся, не снижая скорости, по пустому шоссе, глотая колдобины. В наушниках Медный услышал знакомый голосок:
– Ариадна – Фобосу. Двигаемся к месту.
– Состав группы, Ариадна? Все?
– Основная группа. Соединитель, Энергетический Танк, Снайпер, Штабной Координатор. С Бурильщиком связи нет.
Это говорила Соня, она же Белая Смерть. А Фобос отвечал ей сердитым голосом Заратустрова:
– По приезду на первую линию, южный сектор, со стороны взлетки… Как поняли?
– Поняла вас, Фобос.
«Ни фига себе!» – только успел подумать Медный, как вдруг Шкипер, вроде бы ни к кому не обращаясь, проговорил:
– Главное, Будда, не высовывайся, понял? Не лезь вперед…
Медный еще не успел сообразить, как Заратустров забрался и к нему в наушники:
– Будда – Фобосу! Будда – Фобосу!!! Вы на связи там или уши повидлом заклеили?
До Медного наконец дошло, что Будда – это он. С непривычки громко и хрипло он ответил:
– Будда… Фобосу… ой!.. то есть я тут.
– На связи, Будда, надо отвечать, – подсказал чей-то далекий голос.
