Игорь Резун - Мечи свою молнию даже в смерть
Из «уазика» на него уныло глядел высокий сержант с анемичным, бледным лицом. Но капитан уткнулся глазами в страницу с анекдотами.
И тут до Сысолятина донесся голос – очень чистый и глубокий, хороший грудной голос.
– Как живется, капитан?
Он поднял взгляд. У окошечка КПП, в паре метров, стояла женщина-подполковник. Это была очень красивая женщина, хоть и невысокая, девичьего роста. Сысолятин сразу ощутил внутри укол.
Роскошные черные волосы волнами падали на плечи и синие погоны с золотыми звездами, в вырезе форменной рубашки – снежно-белая шея… Впрочем, одухотворенности живому лицу этой женщины придавало еще одно обстоятельство. Она явно была на седьмом-восьмом месяце беременности, ее живот выпирал вперед под шерстяной неуставной юбкой – яичком, а ноги ее были босы. Причем на переминающихся по сыроватой земле голых ступнях, явно не привыкших к такому обхождению, капитан заметил полоску не тронутой загаром кожи – на месте босоножьих ремешков. Явно, до того как войти в роль матери, подполковник отдавала предпочтение туфлям на высоком каблуке, а сейчас они стали ей в тягость. Наверно, в машине оставила.
Сысолятин изумленно открыл рот, потом вскочил, отдал честь и гаркнул по уставному:
– Здравия желаю, товарищ подполковник!
Женщина улыбнулась, слегка прижала руку к животу, поморщилась.
– Не кричите, капитан… он только что заснул. Вот, возьмите документы. У меня борт, срочно.
И она, все так же морщась, передала в окошечко несколько бумаг с синими печатями; Сысолятин тотчас устыдился, глянул на ее белые ступни.
– Товарищ подполковник, вы идите в машину, застудитесь ведь…
Та слабо улыбнулась.
– Ничего. Солдатики мои толком ничего объяснить не умеют. Ну что, пропускаете?
Сысолятин, не в силах оторвать взгляд от ее прекрасной женственной шеи, от локонов, ложащихся колечками на белую нежную кожу, одним глазом пробежал документы. Так, пропуск на территорию в/ч, разрешение на вылет, летное предписание… так, справка об оплате горючего… Судя по документам, жена генерал-майора Быкадорова, начштаба отдельной специальной авиагруппы СибВо, направлялась в санаторий для высших чинов МО РФ на озере Иссык-Куль, по маршруту Новосибирск – Алма-Аты. «Рожать поехала!» – догадался капитан и, козырнув еще раз, дотронулся до кнопки. Полосатый шлагбаум поехал вверх, а стальные выступы-ребра под ним, наоборот, ушли в бетон площадки. Путь свободен. Женщина одарила капитана лучезарной улыбкой, как настоящая мадонна, и, тяжело переваливаясь, пошла к «Волге».
Когда она открывала дверь, капитан и вправду заметил там, под сиденьем, ее босоножки. «Бедненькая! – с теплотой подумал офицер, провожая взглядом легковую машину и автомобиль ВАИ. – Да, сына выносить – это вам не дерево посадить!»
Над КПП снова повисло тлеющее, ноющее мутным светом утро. В густом лесу торопливо перекликались первые птицы, пахло сыростью, прелым папоротником. Сысолятин еще раз перечитал предписание, позвонил дежурному по диспетчерской аэродрома и приказал:
– Посылай машину за Шмальцем! Пусть оформляет борт. Тут вон подполковник приехала – большая птица! И поднимай этих, которые с Москвы на «Боинге» прилетели.
Снова тишина. Сысолятин просматривал анекдоты, но слова почему-то уже не доходили до его ума. Тогда капитан кашлянул, достал из ящика стола чистый лист бумаги и стал рассеянно набрасывать:
О, чудо дивное из всех чудес,
Тебя впустил к нам ночью спящий лес!
И глаз твоих умиротворенность
Дала нам к материнству склонность…
Потом зачеркнул последнюю строчку и приписал:
Внушила к материнству гордость!
Но и так не нравилось. Сысолятин зло укусил желтыми зубами кончик дешевой китайской ручки и задумался. Пение птиц, раздававшееся из леса, навевало романтическое настроение.
Но до конца погрузиться в творчество капитану не удалось. Хлопнула дверь КПП, вошел старший лейтенант Васнецов – его утренний сменщик. Сам Васнецов являлся классным пилотом, но был спущен с небес на землю за пьянку, а также за фантастический, даже по гарнизонным меркам, блуд. Вместо приветствия старлей громко рыгнул и поинтересовался, «какого хрена на базе с утра такой кипеш, и какого члена ему не дали доспать». Сысолятин оторвался от стихов и нехотя объяснил, что пришло предписание срочно отправлять московский борт в Алма-Ату. Ссориться с Васнецовым не хотелось, ибо он иногда делился с Сысолятиным женщинами, которых доставал порой буквально из воздуха, как фокусник – зайцев из цилиндра.
Сменщик устроился сзади, на кушетке, снял свои неуставные кроссовки, сразу наполнив комнатку легким зловонием синих носков, зевнул.
– Так это Мишка белобрысый за Шмальцем на своей савандалайке погнал? У, черт драный! Чуть не сшиб у боксов.
Сысолятин, не слушая его, тщательно выписывал:
И груди русских матерей,
Простых тех женщин вятских…
Он сам был с Вятки, поэтому родной город прославлял неустанно.
Простых тех женщин вятских,
Свет глаз которых лучезарен…
– Лучезарен… – пробормотал Сысолятин. – Лучезарен! М-да. Рифма будет…
В этот момент Васнецов снова рыгнул – он мучился с жестокого похмелья – и заметил в пустоту:
– Вот же, епт! Тут служишь-служишь, а какая-нибудь шалава пару раз отсосет и вон уже в подполковниках ходит! Е-ка-лэ-мэ-нэ!
Сначала Сысолятин не обратил внимания на его слова, но в мозгу внезапно сложилась искомая рифма: «блядских!» Сысолятин дернулся, обернулся к Васнецову и спросил изумленно:
– Кто шалава?
– Да вон, – небрежно кивнул старлей в сторону летного поля, – стоит на взлетке, с техниками базарит. Подполковник! Я ее тут месяца четыре назад видел – подстилка Быкадоровская. И ведь живот уже где-то нагулять успела. А кого отправляют-то бортом, Вить?
Сысолятин не ответил. Посмотрел на свои неоконченные вирши. Потом спросил:
– Саня, ты за водкой в ночной магазин не хочешь сходить?
– Ха! – отреагировал с сарказмом Васнецов, шевеля пальцами в синих носках. – Думаешь, она даст? Мы ей за два пузыря должны. Щас!
– Записку напишу – даст! – твердо сказал капитан и начертал на бумажке несколько слов. Что его подвигло на это, он и сам не знал – сейчас действовал по наитию.
Васнецов, кряхтя, обул кроссовки, сдвинул набок кепи, забрал записку и ушел.
А Сысолятин еще раз просмотрел бумаги, заткнутые под створку форточки. Он снял трубку телефона и попробовал дозвониться до Шмальца – домашний не отвечал. Тогда капитан набрал номер дежурного по округу – короткие гудки.
В это время Васнецов, насвистывая, спускался по тропинке вдоль забора военной части. Не будучи дураком, он не пошел через ворота КПП, а, найдя неприметную лазейку в бетонных плитах, ужом скользнул туда и через секунду был уже на лесной тропинке.
А через пять минут после этого из мохнатых лап елей и березняка появились люди в темных, скрадывающих свет комбинезонах. В руках у них было что-то, похожее не то на чудовищно распухший АКСМ, не то на ручные немецкие электродрели-перфораторы без шнуров. Они залегли в кустарник по периметру – эта лазейка была перекрыта. Так же точно еще через пять минут в полукилометре от аэродрома по дороге пронеслась грузовая машина с фургоном и надписью «Аварийная». Скрипя тормозами, она развернулась поперек дороги. Выскочившие оттуда люди ловко развернули красно-желтые загородки, повесили знак «ОБЪЕЗД 5 КМ» да принялись ковырять ломами безупречный на вид асфальт. И с этой стороны база была блокирована.
А Сысолятин в кирпичном помещении КПП в который раз крутил диск старенького телефона. Но ответом ему в какой-то момент стала вязкая, ватная тишина. Телефон не работал. Вдруг за спиной капитана раздался голос – нежный, грудной и волнующий:
– Ну что, капитан, стихи дописали?
* * *Майор Моисей Шмальц работал в огороде. Он любил работу в столь ранний час: ни комаров, ни мошек, зорька занимается… Поработать, потом налить стопку, закусить огурчиком. Жена Лидка уехала с вечера в город за покупками, у свояченицы заночует, корить некому. Неожиданно на дороге запрыгали блики фар, и аэродромный «уазик-буханка», нещадно давя соседскую клубнику, вкатился прямо на пустошь между участками. Шмальц от такой наглости даже лопату выронил и распрямился, бросив окапывать вишню.
Из кабины на него смотрел худой, не по званию серьезный старший сержант – безликий какой-то, очень бледный, узколицый. Незнакомый. Обычно на этой машине ездил аэродромный балагур, блондин Мишка. Незнакомый сержант уперся немигающими глазами в майора и сухо проговорил:
– Товарищ майор, вас срочно вызывают на аэродром. Борт из Москвы!
– Еще один, что ли? Опять консервы собачьи, – буркнул майор, ставя лопату к забору. – Сейчас. Переоде…
Но сержант словно тащил его в машину взглядом, и майор Шмальц неожиданно для себя беспрекословно подчинился. Ворча, он лишь ополоснул под рукомойником красное полное лицо и, как был, в тренировочных брюках и старой защитной рубахе без погон, полез в «уазик». Водитель, так же нагло прокатившись теперь уже по соседской картошке, – а ведь Шмальц говорил: огораживай! – погнал машину обратно. Майора распирало любопытство, но спрашивать у этого бледноносого и какого-то совсем не человеческого водителя ничего не хотелось.
