Леонид Влодавец - Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
— Значит, по-твоему, у Сталина было нечто вроде безвыходного положения?
— Этого я не знаю. Я не говорю, что так было. Просто я себе могу представить, как могло получиться, что эти жертвы, репрессии и прочее казались всем необходимыми. Я вот еще о царе Николае вспомнил. Сейчас уж совсем ему памятник готовы соорудить. Жестоко с ним обошлись, кто спорить будет. Мерзко, когда мальчишку и девчонок — в упор, а потом еще. я штыками. Но девятое-то января тоже было: и Пресня, и Лена… И Петр Аркадьевич с пеньковым галстучком. А у нас долг платежом красен. И пошла, как говорится, эскалация: око за око, зуб за зуб.
— Вот я и хочу, чтобы этого не было! — сказала Аля. — Нужна свобода, демократия и законность. Чтоб каждый человек мог стать хозяином, а не винтиком. Чтоб ему не было страшно, что какая-то банда неспособных или не желающих трудиться негодяев отберет у него то, что он нажил или заработал.
— Да, насчет банды я согласен, хотя не знаю точно, кого ты имела в виду. Если это Мишка Сорокин и его приятели или что-то в этом роде, то, пожалуй, соглашусь. А вот если ты насчет тех работяг, которые вкалывают как проклятые, а получают слишком мало и вынуждены брать все втридорога по кооперативам… тут — нет. Если у тебя они вдруг захотят отнять что-то — не обессудь. Это не они такие, это жизнь такая.
— Страшно, хоть вешайся, — скорчила рожу Аля. — А если я не захочу отдавать?
— Значит, придется стрелять, я так понимаю. И тебе придется стрелять, если захочешь удержать свои денежки, но и в тебя начнут стрелять — это уж точно. И пойдет брат на брата. Сейчас все растолковывают, как плохо было в 30-х, а что, в 1918 лучше было? С обеих сторон — горы трупов. Жизнь стоит меньше копейки. Голодных, озлобленных на богатеев всегда больше, чем богачей. У красных оказалось пять миллионов солдат, у белых — дай Бог, чтоб миллион по всем фронтам. Что вышло — сама знаешь.
— Сейчас за красными столько не пойдет, — уверенно сказала Аля.
— А они пойдут не за, а против. Тогда тоже мало кто, понимал, что такое социализм. Шли, чтобы отнять богатство у тех, кому оно принадлежало. Честно или нечестно нажитое, а богатство. Сейчас пойдут, если пойдут, конечно, тоже против богатых. Пойдут, чтобы отобрать и жить лучше. А под каким знаменем — все равно: хоть под красным, хоть под трехцветным, хоть под андреевским. Кто бы ни победил — установит диктатуру, будет сажать, стрелять и вешать. Потому что иначе не выйдет. Это ведь не Англия, а Россия.
— Страшные ты вещи говоришь.
— Страшно, что об этом раньше никто не думал. Историю мы так хорошо учили… Одни — злодеи, другие —
ангелы, третьи — хрен знает кто. И получалось, что одни во всем правы, а другие ни в чем. Сейчас хотят, как в негативе, чтоб белое стало черным и наоборот. Это ж опять вранье! Ведь сейчас кто-то желает внушить, что надо царя-батюшку опять поставить взамен невинно убиенного. А другие желают нас, неумытых, под американцев переделать или хотя бы под французов. Все знают, как политику делать! Прогнать большевиков, посадить на их место какую-нибудь демократию — и дело в шляпе! Дай частную собственность — и все будет! И безработица чтоб была, и нищие, и публичные дома — чтоб все, как у людей.
— Да что ты глупости говоришь, в самом деле! — возмутилась Аля. — Ты что, не знаешь, как они живут? У нас любой богач живет хуже, чем у них нищий!
— Не знаю. Нищий — он и в Америке нищий. Я вижу, что вокруг меня делается. Я всю жизнь при Советской власти жил и могу только сравнивать нынешнее с прошлым. В позапрошлом году я, будь у меня деньги, мог бы цветной или черно-белый телевизор купить. А сейчас — шиш! Мыло — было, сахар — был. Куда все делось, скажите? Что у нас, все заводы в Армении были? Или, может быть, вся свекла под Чернобылем росла? Аппарат это прячет, госторговля? Что-то не верится! Слишком уж против них народ настроен. Им бы, наоборот, повывалить все из закромов, успокоить, показать, что вот-де мы чего-то добились, жить стало лучше, жить стало веселее… Ох, не они тут виноваты! Не знаю кто, но только не они.
— А ты не думаешь, что они нарочно хотят народ напустить на демократов, на кооператоров, на частника? — спросила Аля. — Вот ты — живой пример! И таких полно, я знаю. Один товарищ их даже «неокоммунистами» окрестил.
— Далеконько же они зашли, если так! Этак они и контрреволюционный переворот организуют, а то и фашистскую диктатуру установят, чтобы лотом из подполья начать новую борьбу за власть Советов, — ухмыльнулся Серега.
— Поедем в Москву? — предложила Аля, оборвав дискуссию. — Надоело мне здесь.
— Поехали.
Аля не стала ни с кем прощаться. Сели в «Волгу», завели мотор и довольно быстро оказались во дворе Алиного дома, а еще через несколько минут в ее комнате, словно бы и не уезжали из нее. Попили чаю еще раз, а потом легли в постель. На сей раз все было без выкрутасов, просто и обычно, как у мужа с женой…
СНОВА ДОМА
Воскресенье, 29.10.1989 г.
Утром они как-то сразу решили, что надо ехать к Сереге. Вообще, Серега собирался ехать поездом, не так уж и необходимо было гнать «Волгу» туда, а потом обратно. Но Аля с самого начала отвергла такое расставание и, прогрев мотор, вновь повезла Серегу.
— Жаль, что я не партийный босс, — пошутил Серега, — нанял бы тебя шофером!
— А хочешь, я найму тебя в придворные живописцы?
— Это я и бесплатно готов делать. Вот сегодня приеду и начну делать «Мечту». Фигура у меня есть, а фас — вот он! — Серега потрепал Алю по щеке. «Волга» — чуть вильнула, и Аля заворчала:
— Так и влететь можно. Не приставайте к водителю!
— Слушаюсь. Сижу тихо.
Снега, выпавшего в ночь на прошлый вторник, уже давно не было. Казалось, что это не октябрь, а конец апреля. Вдоль обочин тянулись раскисшие поля, полуоблетевшие деревья, мокрые, съежившиеся деревеньки. И ветер, задувавший в полуопущенное стекло, заносил в кабину какой-то прелый весенний дух. «Обман чувств, — подумал Серега, — кажется, что вот-вот прорвется солнышко, согреет, обожжет, заставит играть кровь. Может, распустятся почки, зацветут яблони, зазеленеют всходы. Да они и так зеленеют — озими. Только все это обман! Весна придет только после зимы, этот закон никакой Съезд народных депутатов не отменит. И на эту мокрую, словно бы оживающую землю снова ляжет снег. Он укроет от ветра и мороза зеленую озимь, прижмет, придавит вроде бы жестоко и безжалостно… Но чем больше будет слой снега, тем теплее будет зимовать хлебу, тем лучше он напьется влаги весной. И наоборот, будут эти, зеленые несмышленыши до срока выползать из-под тонкого снежка — будет им капут. Ударит мороз, стегнет по. ним свирепый ветер, а тем, кто доживет до настоящей весны, тяжко будет от жажды… вон рябины как алеют! Мать говорила — к суровой зимушке. Скоро уж ноябрь, а снега раньше и в октябре ложились. Или действительно так все разогрели?»
— Я у тебя побуду до вечера, — сказала Аля.
— Не боишься ехать ночью?
— Я за рулем не засыпаю.
— А если еще один Мишка Сорокин найдется?
— Пулю получит, — Аля покрутила на пальце свой револьверчик.
«Девчонка она все-таки, — с какой-то жалостью подумал Серега, — с чего я взял, что она взрослая баба, все понимает и ничего не боится? Она не боится потому, что. несмышленыш. Она играет во взрослую. Она таких в кино и по видику смотрела, подражает им. А может быть, они все просто играют в настоящую жизнь, в настоящую политику, в настоящую борьбу? Играют, ждут аплодисментов, упиваются тем, что похожи на каких-то кумиров с экрана или сцены. Но жизнь не театр. Там все по правде…»
Немного неприятно стало. Замелькали мертвые лица: Валька, Антошка, Мишка… Потом Владик и его парни — в гробах, словно космонавты в ложементах. Стряхнул уныние только у родной калитки.
— Знаешь, я, пожалуй, сразу обратно, — решила Аля. — Не охота рассиживаться. Очень уж у тебя сестрица…
Действительно, во дворе орудовала Зинка. Пользуясь тем, что не было дождя, она выбивала половики, развесив их поперек двора на бельевой веревке.
— Я никуда тебя не пущу, — сказал Серега. — Поедешь завтра утром. Точка! Ты мне нужна.
Ой, да как хорошо это у него вышло! Одним ударом всех зайцев перебил: и показал, что мужчина, и доказал, что она ему не надоела, и натуру для «Мечты» пригласил.
— Черт с тобой. — Аля улыбнулась, хотя и чуть-чуть натянуто.
Зинка ничего не сказала, только крепче вдарила половик.
— День добрый, труд на пользу! — промолвил Серега как можно отчетливей.
— Спасибо, — от Зинки прямо-таки палило негодованием.
Серега взял Алю за талию — демонстративно.
— Ой, как пыльно! — произнесла Аля явно в провокационных целях. Разумеется, Зинка так влепила хлопалкой по коврику, что подняла целую тучу пыли. — Злая, как мегера. — Аля, однако, была довольна. Вошли в дом.
