Кристофер Райх - Правила мести
— Господин Гожи, зачем вам в квартире ящик с автоматами и пластиковая взрывчатка? — спросил он.
— Я требую встречи с послом, — отвечал тот. — У меня дипломатический иммунитет. Вы не имеете права ко мне врываться. Где моя жена? Аниша! С тобой ничего не случилось?
Грейвз посмотрел на Кейт.
— Просто уму непостижимо, — сказал он, — как нас капитально надули.
Кейт положила руку ему на локоть:
— Может, мы сумеем что-нибудь выяснить, если узнаем, куда Эмма Рэнсом звонила прошлой ночью?
— Да, — ответил Грейвз без особого энтузиазма. — Может быть.
71
Из квартиры на четвертом этаже в доме, расположенном в том же квартале, Сергей Швец со страхом наблюдал, как «черные пантеры» готовятся брать приступом иранскую явочную квартиру, которую он использовал еще позапрошлой ночью. Времени размышлять, как им удалось на нее выйти, не оставалось. Утечка информации? Чей-то промах? Пригретый на груди вражеский шпион? «Разбор полетов» после операции выявит этот источник. А теперь не остается ничего иного, как действовать, причем незамедлительно. Пришло время воплотить задуманное, чтобы многие месяцы, затраченные на тщательнейшую разработку операции, не пропали даром. Достав мобильник, он поспешил набрать известный лишь одному ему номер.
— В чем дело, Папик? — спросила Эмма Рэнсом.
— Ты где?
— В здании компьютерного центра. Я тут уже заканчиваю. Между прочим, на главных воротах стоит усиленная охрана.
— Этого стоило ожидать, после того как англичане обнаружили истинную причину взрыва.
— Тогда к чему этот звонок?
— Лично тебе не о чем беспокоиться. Просто постарайся закончить работу побыстрее. Я буду ждать в аэропорту.
— В самолете с включенными двигателями?
— Даю слово. Так что вперед!
Швец выключил телефон и направился в спальню, где собрал одежду и запихал ее в дорожную сумку. Затем протер влажной тряпочкой настольную лампу, торшер, выключатели, пульт телевизора и все на кухне, до чего мог дотронуться. Удовлетворенный тем, что оставляет после себя квартиру «чистой», он надел пиджак, сунул пистолет в кобуру на поясе и натянул куртку. Посмотрел на часы. Без малого половина седьмого.
Как раз в это время с улицы донеслись звуки выстрелов, потом в отдалении один за другим раздались взрывы, похожие на хлопки детского пугача. Швец подбежал к окну. Теперь полицейских нигде не было видно, но на углу собралась толпа зевак. Послышалась автоматная очередь, и на одном из верхних этажей того дома вылетели стекла. Стоящих внизу обдало дождем осколков, раздались визг и крики. Затем из окна повалил дым. Держа сумку в одной руке и мобильник в другой, Швец поспешил к выходу из квартиры.
— Юрий, — проговорил он, обращаясь по телефону к своему пилоту, — заправляй самолет и готовься к вылету. Приеду через час… Да, понимаю, рановато. — Его рука легла на ручку двери. — Но обстоятельства изменились, так что… — Швец остановился на полуслове. — Боже праведный, — произнес он, глядя на стоящего перед ним человека с пистолетом, нацеленным ему прямо в лицо. — Что вы тут делаете?
— Выключите сотовый.
Прижав дуло пистолета к крутому лбу своего визави, Джонатан Рэнсом втолкнул его обратно в квартиру.
Швец нажал кнопку телефона с такой силой, словно хотел сломать.
— Где Алекс? — спросил он с сильным русским акцентом.
— Убит. — Джонатан закрыл дверь и прислонился к ней спиной. — Вы Швец?
— Зовите меня «Папик». Как Лара. Или вы предпочитаете, чтобы я Лару называл Эммой?
— Зовите как хотите. Я видел ее досье. А теперь повернитесь и пройдите в гостиную. Садитесь на диван. Руки на колени, чтобы я их видел.
Швец повернулся и вошел в скудно меблированную угловую комнату с большими панорамными окнами.
— Вы, как я посмотрю, стали настоящим профессионалом, — проговорил он, оглядываясь на Джонатана.
— Уж больно хорошие попались учителя.
— Сочту за комплимент, — отозвался его собеседник и добавил по-русски: — Спасибо.
— И вас туда же.
Швец опустился на диван, демонстративно положив руки на колени:
— Так?
— Великолепно, — проговорил Джонатан довольно рассеянно, потому что его внимание отвлекли полицейские машины, запрудившие улицу рядом с домом, на четвертом этаже которого они находились, и суетливая толкотня людей в форме, которые так и сновали между автомобилями. Похоже, он попал из огня да в полымя. — Почему там, внизу, столько полиции? — спросил он.
— Они думают, будто ваша жена и я находимся вон в том угловом здании, — пояснил Швец.
— А где она?
— Как видите, не здесь. Вам нечего беспокоиться.
Джонатан, щурясь от боли, пронзившей плечи и шею, перевел взгляд на Швеца. Когда полицейские начали барабанить в дверь дома в Эзе, он тут же смекнул, что для него не остается иного выхода, кроме как инсценировать свою смерть. Это сработало в случае с Эммой, рассудил он. Отчего не попробовать и ему?
Сделать так, чтобы «пежо» смог ехать без водителя, было для него не слишком сложной задачей. Установив круиз-контроль на сто километров в час, он затащил на водительское сиденье тело мертвого русского, сам же открыл дверь и выпрыгнул на дорогу. Гораздо труднее оказалось упасть на дорожную щебенку. Ударившись о проезжую часть и перекатившись на обочину, он, как ни старался, все-таки сильно ушиб левое плечо, результатом чего явились частичный вывих и, как он подозревал, трещина ключицы. Только дикая, неукротимая злость смогла заставить его, преодолевая мучительную боль, подняться и сделать несколько первых неуверенных шагов вниз по склону холма. Разбитые локти кровоточили. Все, хватит, всякий раз повторял он себе, когда поврежденное плечо болело так, что хотелось кричать. Они его достаточно помучили.
Через полчаса он доковылял до железнодорожного вокзала в Монако, почистился в тамошнем туалете и взял билет на пригородный поезд до Ниццы. Там он пересел на отходивший в двадцать два пятьдесят восемь экспресс и прибыл на Лионский вокзал Парижа утром, в пять двадцать четыре.
— Что значит «Ла Рень»? — спросил он у Швеца.
Эти два слова не раз встречались в сообщениях, сохраненных в ноутбуке с виллы в Эзе и отправленных Швецем адресату, обозначенному одной лишь буквой «Л». Эти послания были написаны в очень сокращенном виде и содержали множество иносказаний и прозвищ, большую часть которых он при всем желании не мог разгадать. Однако ему все-таки удалось понять достаточно много, чтобы вычислить адрес парижской квартиры Швеца и догадаться, что Эмма участвует в некоей операции, целью которой является взрыв тщательно охраняемого объекта. И операция эта назначена на сегодня.
— «Ла Рень», — повторил Джонатан. — Что это значит?
Швец не отвечал. Он сидел, уверенный в себе, массируя ушибленную челюсть, и в уголках губ на больших, обвислых щеках понемногу возникло выражение чуть ли не жизнерадостного задора.
— Если не скажете вы, я спрошу их. — С этими словами Джонатан кивнул в сторону полицейских под окнами.
— Ну так вперед. Они вас арестуют и упекут в тюрьму, прежде чем вы успеете произнести хоть одно слово. Насколько мне известно, вам светит весьма долгий срок в английской тюрьме. — Швец говорил вялым и монотонным голосом, как человек, которому довелось повидать мир с наихудшей стороны, поэтому угроза Джонатана не произвела на него должного впечатления.
— Как раз сейчас меня мало беспокоит, что будет со мной. Я хочу знать, где Эмма.
— Если хотите, я вам устрою с ней встречу. Вы уже завтра сможете быть вместе. Далеко отсюда.
— Нет, не завтра. Сегодня. Где она сейчас, в эту самую минуту?
— Вам лучше подумать и все-таки принять мое предложение. Я обеспечу вам полную безопасность вдали от этого места. У вас будет свобода. И никакой угрозы пожизненного заключения. Что вы на это скажете?
— Нет, — ответил Джонатан. — Не пойдет.
С улицы снова донесся вой сирены. Джонатан, выглянув в окно, увидел две машины «скорой помощи», въехавших в самую гущу полицейских. Он опять посмотрел на Швеца, пытаясь убедить себя, что этот усталый седой человек в помятом костюме действительно директор ФСБ.
— Где вы ее отыскали? — спросил Джонатан.
— Лару? Она родилась на самом востоке Сибири, в маленьком городке на Колыме. Мрачное место. Холодное. Отец был простым матросом на рыболовецком судне, и его не бывало дома по одиннадцать месяцев в году. Мать работала на рыбном заводе и пила. Лару она частенько избивала. После того как она сломала ей руку и ногу, наш комитет вмешался в судьбу девочки. Ларе тогда было семь. У нас есть специальное подразделение, которое занимается поиском таких, как она. Ярких, способных звездочек, неприкаянных и нуждающихся в заботе государства. Этаких, можно сказать, неограненных алмазов, которым предстоит стать бриллиантами. К Ларе наше внимание привлек директор школы, где она училась. В тринадцать она решала дифференциальные уравнения и самостоятельно выучила итальянский, французский и немецкий. Ее коэффициент умственного развития просто зашкаливает. — Отвернувшись, Швец посмотрел куда-то в сторону, и внезапно его глаза ожили, озаренные светом воспоминаний. — Я сам привез ее в Москву. Видели бы вы ее тогда. Какая страсть. Какая чувственность. Какие мечты и амбиции. И разумеется, какая красота. При этом никакого тлетворного влияния Запада. Она выглядела, пожалуй, несколько худосочной, да еще эта ее страшная экзема, но мужчина, знающий толк в подобных вещах, сразу мог догадаться, что при хорошем питании да надлежащем лечении, созрев, девочка превратится в нечто совершенно особенное.
