Жан-Кристоф Гранже - Лес мертвецов
Кажется, ее впервые обожгла эта мысль: а сможет ли она вернуться назад?
75
Ад под пальмами.
Пальмы, пальмы — ничего, кроме пальм.
Сотни, тысячи, миллионы пальм — насколько хватает глаз. Ветви, протянутые в бесконечность, острые, как штыки. Сухие. Сожженные. Обуглившиеся. Иголками впивающиеся в глаза. Кинжалами полосующие тело. Перерубающие артерии. Торопящиеся отдать кровь главному божеству — солнцу…
У подножия этих громадин тянулись непроходимые заросли кустарников; вверх по стволам карабкались лианы. Казалось, дорога покрыта тонким, как паутина, серым покрывалом, сквозь которое струится невидимый и обжигающе горячий воздух. Земля была кирпичного цвета. В голубом небе плыли флотилии облаков непривычно четких очертаний, словно сошедшие с полотна художника XVII или XVIII века. Ватто? Пуссен? Гейнсборо? Там, на картинах, были только копии, а оригиналы — вот они, хранятся как ни в чем не бывало в лазоревой синеве над Аргентиной.
Жанна восхищенно озиралась вокруг, ища признаки жизни — человеческой или звериной. Не сказать, чтобы их было много. Электрические столбы, треснувшие от жары. Колья заборов. Нанду — аргентинские страусы, продирающиеся сквозь кусты. И прямо на тропе раздувшиеся от зноя трупики ящериц.
Финансовые манипуляции заняли у нее несколько часов. Все это время Бето готовил машину — джип «лендкрузер», — явного ветерана многих экспедиций. Потом они запасали снаряжение, необходимое для ночевки в джунглях. Палатка. Кое-какая утварь. Мачете. Сушеное мясо. Обезвоженные овощи. Арахис…
В 16.00 они покинули Формосу. Назад никто не оглядывался.
Дорога чем дальше, тем становилась хуже. Проваливалась, виляла в сторону, ерошилась кочками — короче, вытворяла нечто невообразимое, словно жила собственной жизнью. Джип давно бросил попытки объезжать неровности рельефа и брал их приступом. Мотор натужно пел свою песню, переходящую в рев. Ему аккомпанировал лязг барахла, сваленного в багажнике.
Бето, не обращая ни малейшего внимания ни на тоскливое однообразие пейзажа, ни на грохот, ни на жару, болтал не закрывая рта. Описывал редкие местные достопримечательности. Излагал политические проблемы. Рассказывал о народных индейских промыслах.
Жанна прервала его. Ее интересовали некоторые детали:
— Народ, населяющий эту область, называется матако?
— Никогда не произносите вслух это слово! Оно считается презрительным, а изобрели его испанцы. По-испански mataco — это броненосец, знаете, такой маленький зверек, который прячется в кустарниках. Сами себя индейцы называют иначе. У них племенные имена — тоба, пилага, вичи…
— Какого они нрава?
— Опасного. Они так и не смирились с испанским нашествием. Формоса была последней завоеванной провинцией. Столице меньше ста лет.
— Какой у них образ жизни?
— Традиционный. Охота, рыболовство, собирательство.
— Они используют урукум?
— Что-что?
— Растение с красными семенами, которыми натирают тело.
У скаута под шляпой загорелись глаза:
— Конечно! Называют они его по-другому, но в обрядах используют, это точно!
Что ж, еще один кончик нити привел в нужное место. Клубок постепенно разматывался.
— А что, — снова заговорила она, — индейцы часто ходят в Лес мертвецов?
— Разве что на опушку. Они его боятся.
— Из-за призраков?
Бето изобразил глубокую задумчивость, очевидно, полагая, что должен подчеркнуть значимость ответа:
— Видите ли, во всем этом присутствует своего рода… э-э… символика. Для них лес и его embalsados являются прообразом всего мира.
— Не понимаю.
Давая пояснения, Бето выпускал из рук руль и снова хватался за него, когда «лендкрузер» заносило в сторону.
— Проделайте один опыт. Задайте индейцам какой-нибудь вопрос. Они вам ответят. Назавтра задайте им тот же самый вопрос. И вы получите совершенно другой ответ. Их восприятие мира изменчиво, понимаете? Как этот лес и эти земли, не способные стоять на месте.
Около семи вечера — уже совсем стемнело — Жанне срочно понадобилось выйти и она попросила остановить машину. На улице заметно посвежело. Она прикинула: Чако отстоит от экватора на такое же расстояние, что и Сахара, — только не к северу, а к югу. Вот почему и зимы здесь похожи: днем обжигающе жарко, по ночам — чудовищно холодно.
Дрожа всем телом, она направилась к ближайшим деревьям. Только присела, как раздался крик, от которого кровь стыла в жилах. Хриплый, низкий, устрашающий. Он звучал одновременно близко и далеко, и эхо его металось в кустах.
Жанна вскочила, разведя руками высокую траву. Она узнала этот крик. Точно такой же огласил стены кабинета Феро. О нем говорили этолог Эстевес и Пьер Роберж. Так кричат обезьяны-ревуны. Ну, кричат себе и кричат — чего пугаться? Но Жанну охватил ужас, как будто по пятам за ней гнался Хоакин.
Она бегом бросилась к машине. Бето по-прежнему щеголял в шортах, правда, натянул теплую куртку. Сейчас, облокотившись на капот, он цедил мате. Феро потягивался и приседал, разминая ноги. Лица у обоих были покрыты красноватой пылью. Жанна догадалась, что и сама выглядит не лучше.
— Слышали?
— Конечно, — кивнул Бето, не выпуская зажатой между зубами соломинки.
— Это обезьяны-ревуны?
— Их тут полным-полно.
Бето не выказывал ни малейших признаков испуга. И с видом знатока добавил:
— Они внесены в Книгу рекордов Гиннесса как самые шумливые создания на планете.
Жанна оглядела своих соратников. Бето, в шляпе гаучо, явно купленной в сувенирной лавке аэропорта, и костюме исследователя, слизанном с Индианы Джонса, меньше всего походил на надежного проводника, знающего все тропки и умеющего найти выход из любого положения. Что же до Феро…
Поднимусь с ними по реке, а потом брошу их. В лес пойду одна…
76
Кампо-Алегре оказалось призрачным поселением. Точнее говоря, призраком поселения.
Они добрались до него около полуночи. Пыльные улицы, проложенные по голой земле и утрамбованные тысячами ног. Хибары из бетонных блоков. Тощие, какие-то пришибленные собаки — наверное, весь день маялись от жары под безжалостным солнцем, а теперь, с наступлением ночи, дрожат, бедные, от лютого холода. Солдаты — кое-как одетые, на вид почти такие же пришибленные, больше всего похожие на забытых на никому не нужном посту часовых, которым уже не дождаться смены.
Если бы не неверный свет укрепленных у порога домишек штормовых ламп, они бы и вовсе ничего не разглядели. Но еще хуже темноты было давящее, засасывающее ощущение разлитой вокруг пустоты. Кампо-Алегре — населенный пункт без населения. Выморочный городишко. Казалось, хватит порыва ветра посильнее, чтобы сдуть его с лица земли. Если раньше окружающие болота не поглотят его без остатка.
В конце главной улицы обнаружился мотель.
Приземистое кирпичное строение, разделенное на комнатушки. Ветер гнал по улице опавшие листья, поднимал фонтаны пыли, заставлял стонать и гнуться пальмы. Ночь как будто заходилась в приступах натужного кашля, снова и снова судорожно отплевываясь.
— Могло быть и хуже, — заметил Бето, загоняя машину на стоянку. — А внутри там очень даже ничего.
Они выбрались из джипа. Температура упала еще на несколько градусов, так что теперь было что-то около нуля. Тьма впивалась в тело тысячей мелких укусов. Напротив гостиницы горел костерок, вокруг которого собралась небольшая группка закутанных в платки женщин. Их профессия не оставляла места сомнениям. Изо рта у них вырывался пар. Лица в обильной косметике в отблесках огней казались раскрашенными глиняными масками.
Проводник сообщил, что будет ночевать неподалеку, в доме одного своего родственника. Встретиться договорились завтра утром, в 7.45. Баржа на Парагвай отчаливала в 8.30.
Процедуру регистрации Жанна проходила в полузабытьи. Журнал записи. Паспорта. Плата вперед. Ключи. Двигалась она как заводная кукла. Мысли мешались. От ужина в компании Феро, даже поданного в номер, отказалась. Пожелала ему спокойной ночи и пошла к себе.
Четыре серые стены. Продавленная кровать. Мятое покрывало. Лампочка, горящая вполнакала. Вместо ванной комнаты — душевая кабина. Она взглянула на экран мобильника. Новых сообщений нет, но сеть принимает. Значит, она не вышла за пределы цивилизованного мира. Пока еще не вышла.
С благодарностью подставила тело под струю воды, смывающую накопившуюся пыль и грязь. Выключила свет и забралась в постель. Стоило прикрыть веки, как перед ней потянулись ряды пальм, заросли кустов, оплетенных колючками… В голове метались образы огня, засухи, злобной жестокости. После тряски в джипе руки и ноги все еще подрагивали. Бесконечная саванна проникала в нее, подчиняла себе…
Тем не менее чувствовала она себя хорошо. Измотанной. Отупевшей от усталости. Одурманенной. Все на свете куда-то отдалилось. Неминуемая опасность. Близкое присутствие Хоакина. Тайна леса… Отныне ничего из этого больше ее не волновало. Она перестала даже понимать, к какой цели движется. Единственное, в чем она теперь была уверена, — это путешествие изменило всю ее жизнь. Закалило душу. Карл Юнг писал: «Невроз есть страдание души, утратившей смысл существования». Может, ее душе тоже удастся обрести смысл существования? До сих пор она верно служила одному только Эросу. Искала любовь. Но находила в основном смерть. Насильственную смерть. Владения Танатоса. Выходит, только в своей ипостаси следственного судьи она достигала наибольшей цельности…
