Дэн Симмонс - Бритва Дарвина
"Больше вообще не рассуждать, каков он – достойный человек, но таким быть", – писал Марк Аврелий*. Дар пытался жить, следуя этому правилу.
Чему ещё учит Марк Аврелий? Цепкая, почти фотографическая память Дарвина услужливо подсунула ему новое изречение. "Не забывай, что этот кусок земли таков же, как и любой другой; и что все здесь – такое же, как и на вершине горы, и на берегу моря, и где угодно. И ты увидишь, что все совершенно так, как сказал Платон, и что жизнь в стенах города такова же, как и в овечьем загоне на горе".
Что ж, так и есть – он в прямом смысле устроил себе загон на горе. Но что касается чувства, которое выражают эти замечания Платона и Марка Аврелия, то в глубине души он не был с ними согласен. После смерти Барбары и ребенка Дарвин не мог больше жить в Колорадо. Как ни странно, но эта гора, этот город на побережье – они стали для него началом новой жизни.
И вот все едва не закончилось. Неподалеку отсюда русские пытались убить их с Сидни и сфотографировали его во всех местах, где он бывал.
Дарвин не чувствовал ни злости, ни приближающейся каталепсии – он похоронил эти чувства много лет назад. Лишь с иронией следил за неудачными попытками загнать его в могилу, гнев больше не имел над Дарвином власти, не мог овладеть им. Но теперь, лежа на склоне горы, он вынужден был признаться самому себе в тайной надежде, что русские все-таки приедут за ним. Вопреки логике и здравому смыслу, эта надежда продолжала гореть в его сердце.
Каждый раз, когда Дарвин исследовал место очередной катастрофы, он вспоминал слова Эпиктета. "Скажи мне, где я могу избегнуть смерти: отыщи для меня край, куда я должен пойти, покажи людей, к которым не приходит смерть. Придумай заклинание от смерти. Если не сумеешь, чего ты хочешь от меня? Я не могу избегнуть смерти, но разве я умру, рыдая и дрожа?.. Поэтому, если в моих силах изменить обстоятельства, я изменю их; но если нет, я готов вырвать глаза тому, кто стоит у меня на пути"*.
Эпиктет наверняка написал это с тенью иронии, но Дарвин действительно был готов вырвать глаза у русских, если они снова явятся по его душу. Он потрогал нож, висевший на поясе. Прошлым вечером Дар целый час точил его, хотя от одной мысли о том, как холодная сталь входит в живое человеческое тело, ему становилось не по себе.
"Но что же подобает делать настоящему человеку? – А на это, брат, ответить можешь только ты сам. Спрошу и я у тебя: как узнает бык, что он один так силен, что может защитить свое стадо от хищного зверя? И почему он бросается навстречу врагу, а не убегает прочь?"*
Черт бы побрал этого Эпиктета! Дарвин вовсе не считал себя храбрецом… или быком. И у него нет своего стада, которое нужно защищать от хищного зверя.
"Сил", – пришла внезапная мысль. Но он только усмехнулся. Пока он здесь лежит, прячась в темноте среди камней, в сорока милях от города и опасности, Сидни Олсон готовится брать штурмом плохих парней. Это она защищает стадо от хищных зверей.
Шли часы. Дарвин ворочался, устраиваясь поудобнее, оглядывал местность через инфракрасные очки и проверял изображение видеокамер, слушал шум ветра в соснах (машинально прикидывая скорость ветра) и постепенно разбирал по косточкам философию, по которой строил всю свою предыдущую жизнь.
"Человек – это душонка, обремененная трупом", – учил Эпиктет. Повидав в своей жизни достаточно свежих трупов, Дарвин не мог не согласиться с этим утверждением. Но за последние несколько недель – за время, проведенное с Сидни, – он не чувствовал себя трупом, оживленным слабой искрой души. Он вынужден был признать, что почувствовал себя живым.
В 5.00, уставший и продрогший, сна ни в одном глазу, Дарвин заново пересмотрел онтологические и понятийные базисы своей философской системы и пришел к выводу, что был полным идиотом.
"Будь утесом, о который постоянно бьются волны, – учил Эпиктет, – но он стоит несокрушимо и усмиряет ярость окружающих вод"*.
Черт возьми, думал Дар. Неужели Эпиктет никогда не бывал на берегу моря? Неужели он не знал, что рано или поздно волны стачивают и размывают любой утес? Видимо, в Эгейском море не бывает таких больших волн, какие Дарвин видит каждую неделю на побережье Тихого океана. Море всегда выходит победителем. Гравитация всегда побеждает.
Дарвин столько лет старался быть утесом и наконец устал.
Над горами начал заниматься рассвет. Дар снял инфракрасные очки, но продолжал проверять показания видеокамер. Дорога пуста, хижина пуста, на лугу никого нет, в снайперских укрытиях тоже никого.
В 7.00 Дар вздохнул – облегченно и немного разочарованно. Операции, запланированные агентами ФБР, уже начались. Сид сказала ему о времени их проведения. Дар полагал, что первыми возьмут русских, а потом уже примутся за американских граждан.
В 7.30 он собрался уже послать все к черту, спуститься с горы, приготовить обильный завтрак, позвонить Сид и хорошенько отоспаться. Но решил подождать ещё чуть-чуть, поскольку Сидни пока ещё была на операции.
В 7.35 камера номер один зафиксировала движение на дороге. Прямо перед объективом проехал черный микроавтобус с тонированными окнами, затормозил и остановился у противоположной обочины.
Из автобуса вышли пятеро русских. Они все были одеты в черные свитера и свободные штаны, но Дарвин сразу же узнал Япончикова и Зуева. Старший из снайперов – он до сих пор напоминал Дару Макса фон Зюдофа – роздал всем оружие, причем он казался чем-то расстроенным. Трое молодых телохранителей направились вниз по дороге, держа наперевес "АК-47". Даже на таком крохотном мониторе Дарвин сумел разглядеть, что они вооружены ножами и полуавтоматическими пистолетами.
У Япончикова и Зуева тоже были пистолеты в кобуре на поясе, но они достали с заднего сиденья автобуса две "СВД", из которых были убиты Том Сантана и трое агентов ФБР.
Дарвин не смог сдержать улыбку. С такими деньгами русские могли себе позволить любое, самое первоклассное оружие. Привычка, подумал он, поглаживая приклад собственной допотопной винтовки. Обе "СВД" имели сменные магазины на десять патронов, пламегаситель и дульный тормоз, чтобы при выстреле ствол не дергался. Автоматы Калашникова, которые были у трех остальных русских, были снабжены глушителями. По-видимому, они собирались заскочить к Дарвину Минору, тихонько пристрелить его и отправиться дальше по своим делам.
Дар знал, что у снайперской винтовки Драгунова были свои недостатки. На расстоянии шестьсот метров она попадала точно в цель, но уже на восьмистах метрах точными были только половина попаданий. Теоретически у Дарвина с его "М-40" было некоторое преимущество. Но на самом деле между хижиной и двумя снайперскими укрытиями – его и русских стрелков – было не более трехсот ярдов.
Дар принялся переключать изображение с камеры на камеру, чтобы проследить, куда направятся русские. Один из троих автоматчиков появился на южном склоне холма, передвигаясь ползком в высокой траве. Двое остальных скрылись в рощице рядом с домиком. Япончиков и Зуев возникли в поле зрения камеры на скале… помедлили… и выбрали менее очевидное укрытие из двух, которые осматривал Дарвин. На мониторе было отлично видно, как двое русских устраиваются среди камней, подготавливая оружие и прочее снайперское снаряжение.
Сердце Дарвина отчаянно колотилось. Пора вызывать кавалерию, решил он. Дар достал из кармана сотовый телефон, проверил заряд батарейки – на всякий случай он прихватил и запасную – и уже поднес палец к "горячей клавише", на которую запрограммировал номер экстренного вызова спецагента Уоррена. И тут краем глаза уловил какое-то движение на мониторе.
Дарвин быстро проверил изображения всех пяти камер. И увидел "Таурус" Сидни Олсон. Машина проехала мимо микроавтобуса, притормозила и снова набрала скорость, направляясь к хижине. Навстречу спрятавшимся в засаде русским.
Глава 24. Э – ЭКЗЕКУЦИЯ
Дар поспешно набрал номер мобильника Сидни. Сид не отвечала. Дарвин поставил телефон на автодозвон, а сам прополз чуть вперед и осмотрел окрестности хижины в бинокль.
Сидни он увидел сразу.
Она выбралась из "Тауруса" и осторожно подкрадывалась к хижине, держа наготове винтовку "хеклер и кох". Сумку она перебросила через плечо. Дар понял, что Сидни отключила звуковой сигнал телефона, а может, и вообще выключила эту чертову штуковину. На Сидни до сих пор был надет кевларовый фэбээровский бронежилет, но он свободно болтался на теле – Сид не затянула боковые застежки. На таком расстоянии снайпер легко мог попасть ей прямо в сердце – сбоку.
У Дарвина сердце забилось часто-часто, мысли спутались. Он не проследил, куда девались двое русских с автоматами – а они должны быть где-то в лесу, неподалеку от Сидни. И Дар никак не мог её предупредить.
"Сосредоточься, черт возьми!" – мысленно приказал себе Дарвин и усилием воли восстановил контроль над дыханием. Пульс тоже вскоре выровнялся. Сидни была в пятидесяти футах от хижины – она на мгновение показалась в прогалине между деревьями, а потом снова скрылась из виду. Русских стрелков Дарвин до сих пор не смог отыскать.
