Андрей Измайлов - Трюкач
– Дальше.
– Да-альше. Объявились в цирковой труппе. О Мун Ен. Мастер. Учитель. Навроде опекуна. А сам… Там и конопля, и церьяк. Возможно, использовал их в качестве посыльных для передачи товара. Не исключено. Улики только косвенные…
Было! Было что-то такое!
Старый папа О: сбегай туда-то, передай вот это.
Игра! Как в сказке про двух ежей и зайца: я уже тут! а я уже тут! а я давно тут!
Быстро бегаешь! Быстрей всех! Ведь не может один человек одновременно находиться в двух разных местах? Не может.
Замечательная игра: а меня там не было и быть не могло, я тут и всегда была только тут.
Как твоя фамилия, девочка? Ким. А зовут как? Аня. Или Яна. Нет, все-таки Аня. Ой, спутала! Яна, Яна!
Старый папа О был очень доволен и хорошо подыгрывал… Старый – а в игры играл. А сестрам Ким эти игры… наскучили. Сестры Ким подросли-выросли, молча отказались играть вместе с папой О в игру «кто-есть-кто-из-двойников». Вот и расстались. Им, сестрам, еще со времен покойного папы-динамы и того самого пьедестала почета-позора не по душе пришлись комбинации-перевертыши. Дети, слушайтесь взрослых! Ничего и не оставалось иного. Но – выросли.
– … Проходил по ориентировкам. Рахматуллаев, Баймирзоев, Велиханов. Скорее всего – одно лицо.
– Они все на одну рожу! Из трехсот косоглазых, что в розыске, только одного и нашли! фотографируй, печатай триста карточек и выдавай его одного за всех! Н-ну?! А ты мне: ориентировка, ориентировка!..
– Я-то причем, товарищ капитан? Я-то…
– Извини, Степа. Ты как раз ни причем. Дальше!
– Теперь уже здесь, у нас. Так. Анна Ким. Осужденная. По сто шестой. Убийство по неосторожности. Ну, вы помните, товарищ капитан. Спорткомплекс «Юность»… Так. Три года колонии общего режима. Еще два осталось. Так. Яна Ким. Работа по трудовому соглашению в ресторане «Восток». Так…
Ежели почаще повторять: «Так. Так. Так», солидней себя чувствуешь – не просто «младшой» Степа, а коллега Евсеев.
Но Гуртовой стопанул жестом – и не как коллегу, а как младшого. Профессионально беззвучно прокрался капитан к двери, уловив нечто. Распахнул дверь в коридор. Настежь!
Пусто в коридоре. Никого. Мерещится?
Или не мерещится?
Да ну! Вот же он, капитан Гуртовой, как на ладони, один-одинешенек в коридоре. Вид сверху – лысина с макушки наползает, плечи мощные, форменные ботинки блестят. Это если сверху глядеть – например, глазами постороннего, например, прыгнувшего по стенке и, например, прилипшего под потолком.
Необычный ракурс… Да ну, бог с ним, с ракурсом! Нет никого! Очевидно же!
То-то и оно.
8
Но если приходила Яна Ким в общежитие, значит, не пропала никуда. Воду мутил Наджаф, походя нагадить стремился тому, из-за кого вынужден покинуть хлебное место.
Однако не работает нынче Яна Ким в ресторане «Восток». В конце концов, свет клином на ней не сошелся. Да, «звезда»! Тем не менее – незаменимых у нас нет…
И блонда-зайчик, нимфоманка с фригидным взглядом, старается. Очень старается, очень. Теперь – ее звездный час! Если «звезды» зажигают, значит, это кому-то нужно?
Работай, зайчик, работай! Надо понравиться публике, надо угодить новому хозяину, надо доказать: я ничем не хуже, я даже лучше. Ну, не лучше, зато немножко по-другому.
Здесь, в «Востоке», теперь все немножко по-другому. В каждой избушке свои погремушки, У доброго человека Ложкина И. Д. вкус западника – долой азиатчину!
Что долой, то долой.
Настолько долой, что прежние хозяева положения нынче и на порог не допускаются. Они благообразны, европеизированы, при хороших костюмах и при хороших деньгах, но: МЕСТ НЕТ.
Так им всем дано понять и внушительно дано – те же бойцы, что громили кабак, нынче его берегут и порядок блюдут.
– Ты человек или кто?!
– Мест нет! Русским языком сказано! Понял, урюк?!
– Что, просто посмотреть тоже нельзя?!
– Мест нет.
И для Наджафа мест нет. Сколь бы ни жестикулировали, ни вращали глазами его джигиты-амбалы, – место Наджафа нынче отнюдь не в кабинетике «Востока», а разве что в машине через дорогу от «Востока». И просто посмотреть тоже нельзя…
… Хотя есть на что. «Звезда»! Была одна – теперь другая. А при Наджафе место ей было в кордебалете, да-а-а… Око за око. Разве не так? Только справедливо будет. Конечно, много чести для «звезды» – блонды быть целью. Но быть средством достижения цели – почему нет?
Не сразу, не здесь, не сейчас. Восток – дело тонкое. При всей легендарной вспыльчивости терпение не менее (более! более!) сказочное. Ведь если сразу-здесь-сейчас – свидетелей много. Да и соперник настороже – потери возможны большие, а приобретений никаких. Лучше не светиться пока.
Ибо сказано: только дурак мстит сразу, а трус никогда.
Танцуй, девочка, танцуй. Незаменимых нет. Ты тоже профессионалка, тоже «звезда».
Да, профессионалка – точно чувствует на себе взгляды публики: распаленные, нарочито равнодушные, приценивающиеся, пристальные. ОЧЕНЬ пристальные.
Мешает, мешает! Сбивает ее ЭТОТ взгляд. Чей? Не поймать – зал в сумерках, только эстрадка освещена, как… как в тире. Именно! Ощущала себя новая «звезда» под прицелом. Зайчик – под прицелом. Неуютно!
Наджаф ли сверлил глазами сквозь стены?
Бакс ли предупреждал взглядом?
Или… что?
И не пропало, а, наоборот, усилилось это ощущение, когда и программа кончилась, и переоделись все, и разошлись.
И новоявленный звездный зайчик – в гримерной. Больше никого. Не ночевать же тут! Надо идти, но боязно.
Но рано ли, поздно – надо. Бессмысленно порылась в ящиках стола – мазилки, пуховки. Бессмысленно уставилась в зеркало. Бессмысленно стукнула кулачком по колену.
А рядом – еще совсем недавно – вот тут сидела Ким. Яна. А теперь – нет.
Или – да?!
Глюки, глюки все! Нервы расшатались!
Может, и взгляд пристальный – глюки? Но она ведь чувствует, чувствует!
И на улице – тоже! Вот она идет и чувствует – в спину пронзающий взгляд. Хорошо – не нож!
Ближе, ближе! Джигиты Наджафа? Бывшего хозяина?
Не оборачиваться! Пока не видишь никого – никого и нет. Шаг прибавить, даже на бег перейти. Быстрей, быстрей! Там, следом за ней… кто-то есть! Догоняет, догоняет!
Такси! Та-акси!!!
Юркнула внутрь, заперлась. Оглянулась: пусто позади.
– К Теремку! Что, не понял?! К тюрьме, к тюрьме!
– У-у! Пять штук!
– Да, да!
Только бы побыстрей. Позади-то пусто, но чувство такое, что… не пусто! Этакий невидимка с пристальным взглядом – сначала следом шел, теперь вокруг машины кружит.
– Ну, поехали, ну!!!
Поехали. С ветерком, с музычкой «Европа плю-у- у-ус»!
Путь неблизкий. И скорость приличная. А нет-нет, да и оглянется пассажирка – нервы сдают, глюк: не отстает невидимка, не теряет из виду машину, чуть ли не глазами встречается, стоит пассажирке оглянуться. Только все же пусто, нет никого позади.
А впереди – тюрьма. Ей, пассажирке, – не в тюрьму, ей – напротив, через дорогу. Окна в окна. Символично. А скорее всего, нормальный градостроительный идиотизм. Так и живем. Вы видите, товарищи, что вас ожидает, если нарушите Закон?! Видите, граждане, чего вы лишились, нарушив Закон?! Даже не ирония, но сарказм судьбы. Анекдотная древность: «Такого-то помнишь? Он еще напротив тюрьмы жил. Так он теперь напротив своего дома живет».
Тюрьма. Теремок – в лексиконе горожан.
Приехали. Шофер все косился-косился, а приехали – повертел в левой руке «пятихатку» (мол, могу вернуть), а правую ненароком сбросил с переключателя скоростей на колено блонды. А? Не против?
– Пшел вон!
И сама пошла вон. К подъезду. Сопровождаемая свистом, уханьем, выкриками из темных зарешеченных провалов. Противно, но не страшно: лают, но не кусают. Тьфу на вас!
Тьфу на всех на вас, с-сволочи, ублюдки, садисты, орангутанги, импотенты!
По лестнице вверх, вверх. Взгляд невидимки тут как тут! Что надо?! Что от нее надо?!
Ключом в замок не попасть! Мимо! Уронила. Нашарила. Снова – тык-тык. Есть!
Заскочила в квартиру, спиной привалилась. Устала.
Устала она, устала! Сволочи, ублюдки, садисты, орангутанги, импотенты!!! Дайте отдохнуть!
Не дадут ведь отдохнуть. Звонок, телефон:
– За-а-аец, готова? Опа-аздываешь, опа-аздываешь.
– Нет! Сегодня нет. Ну, пожалуйста. Пожалуйста!
– За-а-аец? Ты денежку получила? Будь добра… – по голосу слыхать: ряха-блин, добродушие на грани угрозы, шутки-прибаутки жеребячьего уровня.
Да, так и есть. Ко всему – еще и начальник. Ма-аленький, но начальник. Судя по форме. Что за форма? Черт разберет! Но если форма, то – начальник. Петлицы, гимнастерка, еле сходящаяся под тройным подбородком. Точно! Начальник. Для зека любой носитель формы – начальник: «Эй, начальник!». Не называть же: «Эй, тюремщик!». Понятно, власть. Над зеками в Теремке. А над блондой откуда у него власть?
