Гордон Томас - Охотники за человеческими органами
— Все в порядке, Мадам. Нет никакой опасности. Нам нечего бояться, — произнес он спокойно, как посторонний наблюдатель, словно поставил диагноз.
Она почувствовала в его голосе силу, и на мгновение ей почудилось, что это Элмер стоит рядом.
— Хотите сигару? Или выпить? — вежливо спросил он. — У меня есть ваш любимый бренди. А сигары — кубинские.
Она быстро взглянула на него. Откуда ему известны ее вкусы? Почему он так смотрит на нее? Господи, да уж не вздумалось ли ему…
Ему вздумалось.
— Я хочу сказать вам кое-что, — тихо начал Ромер. — Я давно уже хотел сказать вам это, Мадам. Я так восхищаюсь вами… Больше, чем любой другой женщиной. В вас есть такие качества, которых я не встречал ни в одном человеке, кроме, если позволите мне так выразиться, себя самого. Мы оба точно знаем, чего хотим. А в вашем случае то, чего вы хотите и чего достигли, было сделано без использования вашего, если вы опять позволите мне так выразиться, самого мощного оружия — вашей женственности. Однако мгновением раньше я уловил то, что, если можно так сказать, сопутствует этому свойству. Ранимость. Вы гораздо более ранимы, чем можете сознавать. Вы нуждаетесь — в лучшем смысле этого слова — в ком-то, кто защищал бы вас. Кто заботился бы о ваших эмоциональных потребностях.
Откуда-то издалека он слышал собственный голос, продолжавший перечислять преимущества того, что он предлагал.
— Я знаю, вы уважаете меня, а уважение — основа любых отношений, которые вообще чего-то стоят. Из него может вырасти нечто гораздо большее. И этому большему нужно позволить развиваться свободно, без всяких барьеров. Вы сможете приходить и уходить, как делаете теперь, но зная, что я буду ждать вас здесь. Всегда.
Она закрыла глаза, а когда открыла, Элмера больше не было рядом с ней.
— Пожалуйста, уберите вашу руку, Густав. Никогда больше не прикасайтесь ко мне.
Когда он подчинился ее приказу, она сделала шаг в сторону, взглянула на него и холодно, тоном окончательного приговора произнесла:
— Густав, какими бы фантазиями вы ни забавлялись, меня в них не впутывайте. Наши отношения — чисто деловые. Я наняла вас и плачу вам за вашу работу. Никогда не забывайте об этом. Вы очень ценный служащий для меня, но все равно — служащий. Ради вашей ценности я закрою глаза на грубую дерзость того, что вы тут наговорили. Но хочу ясно сказать одно: я не заинтересована ни в каких отношениях с вами, кроме тех, которые существуют. Если для вас это неприемлемо, давайте закончим наше деловое партнерство здесь и сейчас. Итак?
Никогда раньше он не совершал такого серьезного просчета. Как же можно было так ошибиться и не убить эту надежду в самом зародыше? А теперь, секунду назад, какая-то часть его умерла навсегда. Когда он наконец заговорил, в голосе звучало мертвое спокойствие:
— Пожалуйста, примите мои извинения, Мадам. Я больше никогда не вернусь к этому вопросу.
За окном темное облако продолжало шириться, и стекло покрылось пеплом.
— Благодарю вас, Густав.
В наступившей долгой тишине звук шагов на веранде прозвучал неестественно громко. Затем в комнату ворвался Пьер. Он был покрыт угольным порошком и слегка дрожал.
— Мадам, я думаю, нам надо убираться отсюда сейчас же, — выпалил он. — Этот вулкан — самая опасная хреновина, которую я только видел в жизни.
Доктор Ромер отвернулся от окна и окинул его ледяным взглядом.
— Вы специалист по вулканам, юноша?
— Не нужно быть специалистом, чтобы увидеть, что там происходит.
Мадам заговорила с ним, как с избалованным ребенком — снисходительно, но с оттенком предостережения:
— Пьер. Вспомни, с кем ты говоришь.
Доктор Ромер наклонил голову, принимая ее одергивание этого херувимчика с пухлыми губами и зная, что таким способом она возмещает ему малую толику той гордости, которую только что отняла.
— Простите, Мадам, — пробормотал Пьер.
— Ничего страшного, мальчуган.
Она повернулась к доктору Ромеру.
— Должна признаться, я не ожидала, что гора так себя поведет, Густав.
Он продолжал смотреть в окно, не обращая на них внимания, даже когда Пьер подошел и занял свое обычное место за спиной Мадам. Небо угрожающе потемнело, однако когда Ромер заговорил, голос его звучал спокойно и уверенно.
— Хорошо, что это произошло. Давление внутри кратера снизилось благодаря сильному выбросу лавы. Этот столб весил сотни тысяч тонн. К счастью, прежде чем развалиться, он рухнул обратно в кратер и закупорил его.
— Я не знал, что вы — специалист по вулканам, — не очень вежливо буркнул Пьер.
Но спокойствие, усиленное мертвящей тоской, не покинуло доктора Ромера, и оба этих ощущения вернули ему то чувство превосходства, которое он был уже почти готов разделить с ней. Намеренно не обращая внимания на Мадам и глядя лишь на Пьера, он продолжал:
— Я всегда интересовался географией, юноша. То, что мы наблюдали сейчас, является сочетанием двух видов извержений. Одно — классически вулканическое. Другое называется сульфатурным типом.
— Сульфатура… звучит по-итальянски, — протянул Пьер.
— Сульфатура — это маленький город в Италии. Последнее извержение там произошло в двенадцатом веке. С тех пор тот вулкан неоднократно грозил повторить его, но так и не сумел осуществить своей угрозы. Наш вулкан — того же типа.
Кажется, Пьеру начали сильно надоедать все эти объяснения.
— Но разве не все вулканы на самом деле…
— Пьер, будь умницей и перестань задавать дурацкие вопросы, — снова снисходительно обронила Мадам, но тоном, уже не выражающим признательность доктору Ромеру, а подчеркивающим, что, хотя он и оказался сдержаннее, чем она предполагала, но все же теперь он уже не так свободен в обращении с ней.
Доктор Ромер подъехал к бару и взял одну из бутылок дорогого вина, которое подарил ему Вольфганг Кроуз. Он откупорил ее, потом согнул одну руку и вставил пробку между большим и указательным пальцами.
Пьер угрюмо насупился. Мадам наблюдала с подчеркнутым интересом.
— Столб лавы, — произнес доктор Ромер. Он отвел пробку и снова воткнул его в горлышко бутылки, для чего потребовалось некоторое усилие, а потом повернулся к ним. — Когда я вытащил пробку, она расширилась. То же самое происходит и с лавой, поэтому, рухнув обратно в кратер, она закупорила его еще сильнее.
Он сделал короткую паузу, ожидая вопросов. Их не последовало, и он продолжал все тем же уверенным тоном:
— Точно так же, как эта пробка еще долгие годы способна сохранять выдержку вина в бутылке, так и лава закупорила вулкан на еще больший срок. Поэтому, как вы сами понимаете, беспокоиться не о чем. — Впервые за все время разговора он улыбнулся Пьеру. — Давайте же, как говорят в вашей стране, юноша, выпьем за это. — Однако в его улыбке не было симпатии.
— Как скажете, доктор.
— Тогда подай бокалы, дорогой. Сделай хоть что-то полезное, — резко сказала Мадам.
Как только Пьер принес бокалы из бара, на веранде вновь послышались шаги, и в дверном проеме возникла фигура мужчины в маскхалате. Его лицо и халат были покрыты пеплом. Не обращая внимания на Мадам и Пьера, он быстро заговорил по-немецки с доктором Ромером.
— Доктор! Был взрыв. Оружейный склад уничтожен!
— Что вы сказали, Прессман?
Лицо доктора Ромера налилось краской, а рука, державшая бутылку, дернулась в сторону Прессмана.
— Как мог произойти взрыв? Как? Скажи мне, как?
Он выкрикнул это так громко, что мулатка в кухне оторвалась от своей плиты. В комнате весь спутанный клубок ярости доктора Ромера, направленной как на женский пол, так и на мужской, выплеснулся в один режущий слух вопль:
— Банк органов цел?
Прессман сумел лишь нервно дернуть головой.
— Что еще? — Мгновение жуткой ярости миновало. Этот вопрос был задан голосом чуть громче шепота.
— Палата вскрытий, доктор.
Пьер с открытым ртом уставился на доктора Ромера.
— Закрой свой рот, дорогой. Это не очень привлекательное зрелище, — приказала Мадам и повернулась к доктору Ромеру. — Что произошло, Густав?
Он сказал. Она задала еще один вопрос: как это случилось? Он повернулся к Прессману и стал расспрашивать его по-немецки в резкой манере перекрестного допроса.
— Должно быть, этот пепел проник в оружейный склад, доктор.
— Это невозможно, Прессман. Если только кто-то не оставил дверь открытой. Где Кесслер?
— Я не знаю, доктор.
— Найди его. И пришли сюда.
Прессман выбежал из комнаты. Мадам проводила его взглядом, а потом повернулась к доктору Ромеру.
— Что он еще сказал?
— Ничего важного. Сейчас узнаем подробности. Я послал за его начальником.
Она поняла, что больше из него сейчас ничего не выжать.
Под внимательным присмотром Майка солдаты вылезали из армейских грузовиков, которыми их доставили на маленькое плато, расположенное высоко над хайвеем Пан-Америкен. Вдалеке виднелось тусклое черное пятно: озеро Никарагуа — в данной точке граница между двумя государствами.
