Александр Бородыня - Крепы
Возле бункера остался немецкий мотоцикл с коляской. Горела фара. Потрескивал мотор на холостом ходу. Из коляски раздавался сочный храп мертвеца. В небо целился ствол пулемета. Пулеметчик крепко спал, от него воняло шнапсом. Протянув руку, я выключил мотоциклетную фару. Медленно светало. Небо из черного сделалось грязно-серым, низким и противным. Я надвинул пилотку со свастикой на нос пьяного солдата и быстро зашагал по полю.
Хотелось пить, в горле пересохло. Я все ускорял шаг, опасаясь погони, когда услышал звук нового мотора, — грузовик шел со стороны деревни. Не желая связываться, я залег в какой-то канаве. Канава была мокрой, но жажду это не утоляло, я все время зачем-то облизывал губы.
«Немцы где-то раскопали цистерну со спиртом», — думал я, глядя, как вихляются по рассветному полю фары грузовика.
Когда машина приблизилась, в подтверждение своей мысли я услышал разухабистую пьяную песню. Орали сразу на трех языках. В развевающемся надорванном брезенте кузова я успел разглядеть нелепые фигуры, и машина пронеслась мимо. Ее колеса проскочили рядом, в каком-то метре от моей канавы. Никто меня не заметил.
«На подмогу поехали, — размышлял я, как можно быстрее двигаясь опять в сторону деревни. — Это понятно, пьяные и веселые. Но почему птица спасала меня? Сперва они пытаются поговорить со мной чужими голосами, потом хотят напугать до смерти, а теперь спасают. Зачем? Впрочем, пугали они меня большой компанией, а спасала-то одна-единственная птица».
Над деревней желтым шипящим веером распустилась еще одна ракета. Теперь я уже не мог со всею твердостью сказать, что стреляли живые. Я был зрячим. Таким же, как все последние годы.
Метрах в ста от первого дома поле было изрыто взрывами, из земли, в первом утреннем свете неестественно белые, проступали неподвижные лица и руки, валялся новенький миномет. Судя по клочьям ватников и пилотке со звездочкой — ее я поднял и, счистив грязь, как следует рассмотрел, — отсюда партизаны пытались обстреливать деревню, но были в конечном счете уничтожены. Сколько они продержались? Что все-таки происходит?
Тихое постукивание копыт привлекло мое внимание. Через секунду я увидел лошадь без седока. Лошадь была, кажется, ранена. Кавалерийское боевое седло висело криво, сбруя волочилась по земле. Лошадь проковыляла мимо и исчезла в полутьме. Хорошо они здесь дрались. Крепко. Оружие бы мне какое, не идти же с пустыми руками…
Не рискнув идти открыто посреди улицы, я какое-то время крался вдоль заборов, пригибался, желая подольше оставаться незамеченным. Еще один электронный костюм громоздился посреди улицы. Робот был точно такой же — коротко стриженный молодой человек, жирные волосы зачесаны на пробор, вот только ботиночки немножко запылились. Он выстрелил из ракетницы. Все залило мертвенным желтым светом. Ракета еще горела в воздухе над деревней, когда раздался взрыв.
Все смешалось: крики боли, стон раздавленного аккордеона, бессмысленные выстрелы. Полицаи в пылающей одежде, размахивая руками, метались во все стороны, то ли гогоча от удовольствия, то ли захлебываясь от ужаса. Робот с ракетницей сразу исчез. Я только подумал, что, вероятно, сигнал ракеты должен был привести в действие еще какой-то военный механизм.
Несколько домов горели, дым волнами расплывался по деревне, и в этой суматохе, в этом дыму я побежал по улице. Хаос сделал меня невидимым для всех.
Поравнявшись со зданием почты, я увидел танк — старинный, с огромными гусеницами. Несколько французов, спешившись, под прикрытием танка стаскивали и укрепляли на деревянной станине длинные медные стволы. Если они собираются стрелять по живым из этих стволов, значит, не все еще кончилось. Если собираются стрелять, значит, есть еще по кому стрелять.
— Поспешите!
Обернувшись на голос, я увидел гвардейского офицера. Офицер был ранен. Весь забинтованный, он с трудом держался на ногах.
— Они живы?
Офицер покивал.
— Спасибо!
Проскочила мимо немецкая мотоциклетка и, с визгом развернувшись, перегородила мне дорогу. Завибрировал перед глазами крупнокалиберный пулемет. Пули застучали в грудь. Неприятное ощущение. Срезанный очередью свинца, офицер повалился навзничь. Я зачем-то склонился над ним, но офицер уже не шевелился, лицо его побелело.
— Оставьте. Оставьте его, Тимур! Ничего ему не сделается. Мертвые не умирают!
— Анна?
Сидя на корточках, я смотрел на нее снизу вверх. Знакомый красный плащ колыхало ветром.
— Почему вы пытаетесь нас убить? — поднимаясь на ноги, спросил я. — Вы хотели, чтобы мы с Майей…
— Погодите, Тимур! — Ее рука протянулась и легла, прохладная и дрожащая, на мои губы. — Погодите, вы ничего не понимаете.
Ее просто трясло от холода, хотя было довольно тепло. Лицо ее кривилось, и я против всякой логики испытал к этой женщине жалость. В эту минуту я почти доверял ей.
— Командую здесь не я! Они сумасшедшие… — Она задыхалась и сыпала быстрыми словами, смысла которых я уже не мог разобрать. — Сигнала еще не было, но я уверена, новые крепы существуют… Разрыв неизбежен… Я думаю, это конец.
За дымом и грохотом я и не сразу заметил еще одну ракету. А когда увидел, она уже угасала в небе. Еще одна ракета — похоже, из бункера. В отличие от предыдущих, ракета была зеленой.
Кукла
I
Тимур с разбегу упал на пол, его ладони проехали по доскам. Секунду он не двигался, потом перевернулся и сразу сел. Он смотрел на меня.
— Ну что ты? — спросила я. Мастер не научил меня плакать, но мне очень хотелось заплакать в эту минуту. — Ну зачем ты сюда пришел?
Дверь осталась открыта. В проеме двери плавали черные клочья дыма, за их жирными зигзагами, не имеющими никакой формы и смысла, отчетливо наблюдались приготовления к атаке. Блестели направленные прямо на нас медные стволы. Суетились французы. Немецкие солдаты разматывали с больших катушек провод. Кажется, дом хотели обнести металлической изгородью. Сосредоточившись на будущем, я увидела, как через изгородь пропускают ток высокого напряжения. Совершенно безопасно для мертвых, даже приятно: электричество — вовсе не живое пламя и гибельно только для живых.
— Действительно! — сказал Алан, перезаряжая свою винтовку. С тех пор как мы вернулись в дом, это было первое сказанное им слово. Алан Маркович выглядел собранным. Сразу ясно: ни на что хорошее он не рассчитывает, но собирается драться до конца. — Действительно, Тимур, не нужно было тебе сюда… Мы с тобой им не нужны. Нам они ничего не сделают… Убивать нас опаснее, чем оставить живыми.
Тягучий хриплый звук похоронного марша и вообще вся эта кривоватая слепая процессия с гробом старухи во главе, движущаяся прямо сквозь строй марширующих боевиков и вовсе их не замечающая, показалась мне жалкой пародией на жизнь. Даже издали можно было разглядеть струйки тяжелого похмельного пота, обильно скатывающиеся по лицу нашего монтировщика, но, так же как и остальные, он ничего не видел.
Он будет теперь вспоминать случившееся здесь лишь как острый приступ белой горячки — все, кроме самого акта похорон. Он-то как раз спокойно уедет. Он никому здесь больше не нужен, хотя и явился в каком-то смысле лоцманом происходящего. Ведь именно за ним мы с Тимуром и притащились в деревню, а связь с будущим позволила комиссии как следует приготовиться к нашему приезду.
— Эльвира с ними? — обращаясь к Анне, спросила я.
Хотелось уязвить учительницу. Я знала, что она давно уже отправила Эльвиру обратно. Я чувствовала все раскаянье Анны, видела ее жуткий озноб, предвестник раздвоения, но теплые кусочки жевательной резинки, после предыдущей атаки заменившие изоляцию в моей груди, постоянно напоминали о себе и бесили меня. Анна даже не присела, так же как и Тимур, под шквальным орудийным огнем. Она влетела в дверь, но, тут же поднявшись, подперла спиной стену. Она все пыталась застегнуть дергающейся рукой верхнюю пуговицу своего красного плаща, а пуговицы-то давно уже и нет — потеряла.
— Эльвира давно дома… — сказала Анна. — В городе… В городе непорядок.
Кромвель, среагировав на эти слова — до того он прятался на шкафу, — спорхнул вниз, уселся на левое плечо Олега, вперился в учительницу черными бусинами глаз.
Разглядывая Анну, Алан Маркович спросил:
— Вообще, я не понимаю, почему она здесь?
— Она с нами, — объяснил Тимур.
— И давно она с нами?
— Насколько я понимаю, ее обманули. Ввели в заблуждение. Принудили под воздействием чужой воли идти против себя.
— В заблуждение?
— Да… — сказала Анна. — Я думала, все это во благо. Я думала, что пути живых и мертвых должны навсегда разойтись и единственный вариант… Новые крепы…
— Теперь вы тоже так думаете?
