Лорел Гамильтон - Голубая Луна
Она рассмеялась.
– Жутко? Это лучшее определение, которое ты смогла придумать, Анита? Жутко! Ты – Палач, сила, которая устрашает, и при этом такая… молодая.
Я посмотрела на нее и хмыкнула.
– Хочешь сказать – наивная.
– Ты не наивна в принятом смысле. Уверена, что ты видела больше крови и смерти, чем я. Это видно по твоей силе, жестокости. Ты и притягиваешь это, и преследуешь. Но при всем этом в тебе остается нечто свежее, и неизменно детское. Не важно, какие трудности встают у тебя на пути, в тебе всегда останется определенная часть, которой будет проще сказать «ой!», чем «черт возьми!».
Под ее внимательным взглядом мне хотелось поежиться, или лучше – сбежать.
– Я потеряла контроль над своей жизнью, Марианна. А контроль для меня очень важен.
– Я бы сказала, что контроль – одна из самых важных для тебя вещей.
Я кивнула, и мои волосы запутались в чешуйках высохшей краски на досках дома. Оттолкнувшись от стены, я встала прямо перед ней.
– Как мне вернуть контроль, Марианна? Похоже, у тебя есть ответы на все вопросы.
Она снова рассмеялась, смехом, который больше подошел бы атмосфере спальни.
– Не на все. Но возможно, есть на те, которые интересуют тебя. Я знаю, что к тебе снова явится мунин. И это может случиться, когда ты будешь меньше всего этого ожидать, или когда тебе больше всего будет нужен твой драгоценный контроль. Он может захватить тебя и стоить жизни небезразличным для тебя людям, как это могло произойти прошлой ночью. Только посредничество Верна позволило Ричарду добраться до тебя, никого не убив.
– Да уж, Райна была бы в восторге, если бы свела одного из нас в могилу.
– Я чувствовала удовольствие мунина от разрушения. Тебе тоже присуще насилие, но только если оно служит высшей цели. Это инструмент, которым ты умело пользуешься. А ваша прежняя лупа любила насилие само по себе, как нечто разрушающее. Разрушение было в ней самой. Какая ирония судьбы, что в таком преданном всему отрицательному существе был еще и целитель.
– Жизнь полна этих маленьких ироний, – заметила я, не пытаясь скрыть сарказма.
– У тебя есть шанс изменить ее мунин, преобразовать ее сущность в нечто абсолютно позитивное. Определенным образом ты можешь помочь ее духу несколько исправить ее карму.
Я нахмурилась.
Она замахала на меня руками.
– Прошу прощения. Сведем философию к минимуму. Я верю, что могу помочь тебе вызвать и укротить мунин. Верю, что вместе мы сможем начать использовать все те виды силы, которые тебе теперь подвластны. Я могу научить тебя управлять не только мунином, но и этим твоим мастером вампиров, и даже твоим Ульфриком. Ты их ключ друг к другу, Анита. Их мост. Их чувства к тебе – весомая часть образовавшейся между вами троими связи. И я могу сделать тебя всадницей, а не лошадью.
На ее лице появилась жестокость, которая заставила мое тело откликнуться. Она говорила, что думала, верила в это. И, что странно, я тоже.
– Я хочу это контролировать, Марианна. Все это. И хочу этого сейчас больше, чем чего-либо другого. Если я не могу этого прекратить, то хочу это контролировать.
Она улыбнулась, и от этого у нее сверкнули глаза.
– Хорошо. Тогда начнем наш первый урок.
– Какой урок? – нахмурилась я.
– Заходи в дом, Анита. Если твое сердце и разум этому открыты, то первый урок тебя ждет.
И она, не дожидаясь меня, ушла в дом.
Я осталась стоять на летней жаре. Если мое сердце и разум этому открыты. Что, черт возьми, это значит? Ну, как говорит избитое выражение, есть только один способ узнать. Я открыла сетчатую дверь и вошла. Меня ждал урок номер один.
37
Марианна отвела меня в комнату, в которой расположился Натаниель. Комнатой оказалась большая спальня на нижнем этаже. Несколько часов назад она была залита светом утреннего солнца, но теперь, к трем часам дня, в комнате царил полумрак. Окно было распахнуто, и нас наконец достиг легкий ветерок, приподнимавший белые кружевные занавески. На кухонном табурете стоял работающий вентилятор, так, чтобы гнать воздух на кровать. Обои были почти белыми с приятным рисунком из розовых цветов. В углу на потолке, как огромная чернильная клякса, расплылось коричневое пятно от воды.
Кровать была большая, с четырьмя латунными столбиками, выкрашенными в белый цвет. Покрывало было сделано из лоскутков с сиреневыми и розовыми цветками, явно ручная работа. Свернув покрывало, Марианна положила его на большой, стоявший под окном деревянный сундук.
– Слишком жарко для одеял, – заметила она.
На кровати в розовых простынях вниз лицом лежал уже раздевшийся Натаниель. Марианна спустила простынь ему на бедра, и по-матерински похлопала его по плечу. Я уже собиралась начать возражать против подобного стриптиза, но впервые увидела его раны.
Нечто с когтями нанесло ему широкие и глубокие порезы примерно от середины спины вниз, через левую ягодицу. Раны были рваные и более глубокие сверху, уменьшаясь к низу. Надевать поверх них одежду было наверняка чертовски больно.
Меня удивило, что Натаниель не показал мне свои ранения раньше. Обычно он достигал небывалых высот в деле демонстрации мне своего тела. Интересно, что изменилось?
Марианна показала на телефон у кровати.
– На случай, если позвонит твой друг из полиции. У меня есть и беспроводной телефон для обычных звонков, но этим аппаратом у кровати я пользуюсь, если дело касается стаи.
– Чтобы никто случайно не настроился на волну беспроводного телефона, – кивнула я.
Кивнув мне в ответ, Марианна подошла к туалетному столику с массивным овальным зеркалом и мраморными ручками ящиков.
– Когда я была совсем маленькой, и мне было больно или грустно, особенно, когда было так жарко, моя мама обычно расплетала мне волосы и расчесывала их. И расчесывала до тех пор, пока они не расстилались по спине как шелк, – она повернулась к нам с щеткой для волос в руках. – Даже сейчас, когда я падаю духом, мне доставляет необыкновенное удовольствие, если кто-то из близких людей расчесывает мне волосы.
Я удивленно посмотрела на нее.
– Ты что, предлагаешь мне тебя расчесать?
Она улыбнулась так очаровательно и ослепительно, что я насторожилась.
– Нет, я предлагаю, чтобы ты расчесала волосы Натаниелю.
Я не пошевелилась.
– Как-как?
Не переставая радостно улыбаться, Марианна подошла ко мне и протянула щетку.
– Отчасти твоя собственная щепетильность делает тебя такой уязвимой для Райны.
– Я не щепетильна.
– Ну, тогда, ханжество, – пожала она плечами.
Я нахмурилась.
– Что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать, что каждый раз, когда раздевается кто-то из ликантропов, ты смущаешься. Каждый раз, когда кто-то из них тебя касается, ты воспринимаешь это как сексуальный интерес. А это далеко не всегда так. Здоровая стая или пард построена на тысяче нежных прикосновений. На миллионе проявлений утешения. Это сродни построению отношений с любовником. Каждое прикосновение образует и укрепляет их.
Я нахмурилась еще больше.
– Я думала, ты сказала, что здесь нет ничего сексуального.
Настала ее очередь нахмуриться.
– Тогда приведем другое сравнение. Это похоже на создание отношений с новорожденным. Каждое прикосновение, каждый раз, когда ты кормишь его, меняешь пеленки, успокаиваешь, если он напуган – все эти ежедневные мелочи формируют между вами связь. Истинное материнство основано на годах взаимной зависимости. И связи внутри стаи образуются очень похоже на это.
Я оглянулась на кровать. Не считая простыни на ногах, Натаниель все еще лежал там совершенно голый. Я повернулась к Марианне.
– Если бы он был новорожденный, то я ничего не имела бы против того, что он обнажен. Может, я бы и боялась его уронить, но остальное меня бы не смущало.
– Именно об этом я и говорю, – она снова протянула мне расческу. – Если бы ты могла контролировать мунин, то вылечила бы его раны. Забрала бы его боль.
– Надеюсь, ты не предлагаешь мне специально вызвать Райну?
– Нет, Анита. Это просто первый урок, а не выпускной экзамен. Сегодня я просто хочу, чтобы ты попробовала быть в согласии с их наготой. Я верю, что если ты сможешь избавиться от комплексов по поводу самых обычных сексуальных ситуаций, Райна будет оказывать на тебя меньше влияния. Ты избегаешь подобных ситуаций, а это оставляет пустоту, место, куда ты по своей воле не пойдешь. Поэтому Райна заполняет эту пустоту и принуждает тебя шагнуть намного дальше, чем ты зашла бы сама.
– И как этому поможет расчесывание Натаниеля?
Она держала щетку в считанных дюймах от моих сложенных на груди рук.
– Это самое малое, Анита. То малое, что успокоит его, пока мы ждем доктора Патрика. Патрик сделает местное обезболивание, но часто действие лекарства проходит еще до того, как он успевает наложить швы. У них слишком быстрый метаболизм. А обезболивать больше было бы опасно. Это может стоить жизни тому, у кого такая слабая аура, как у Натаниеля.
