Максим Шаттам - Хищники
— Монро! Монро!
И получил ответ из темноты, в метре от себя. Спокойный голос. Почти печальный.
— Монро мертв.
Фревен замер. Этот голос он узнал по первым же интонациям.
— Мне очень жаль, Крэг, что все так закончилось.
75
Фревен по-паучьи отполз назад.
Голос остановил его на пороге зала. Брошенные фонари испускали лучи на уровне земли, высвечивая неровности пола. Энн была едва различима в полумраке.
— Мне очень жаль, — повторила она.
— Энн? — воскликнул Фревен. — Что вы здесь делаете?
Не обращая внимания на вопрос, она сказала:
— Монро перерезали горло, по дороге сюда я видела его тело. И тело Маттерса.
Фревену не хотелось верить в это. Потом он заметил, что она держит руки за спиной. Что она прячет?
И тут перед горлом медсестры блеснул нож. Его держали правой рукой.
Фревен расслышал шепот, и Энн подняла ногу. И поставила сверху на какой-то прямоугольный предмет.
— Не слишком-то дергайтесь, — громко сказал кто-то.
Фревен уже знал эту интонацию. Мужской голос, довольно высокий.
Стив Рисби!
За медсестрой возникла маленькая круглая голова с рыжими волосами и большими прозрачными глазами.
— Сюрприз, лейтенант, — проговорил Рисби с довольной усмешкой. — Признайтесь, что я дорого вам обошелся.
Фревену стало трудно дышать.
— Ну же, бросьте оружие, которое вы держите в руке, сделайте это или я выпотрошу ее, как поросенка.
Лезвие ножа прижалось к шее Энн. Фревен похолодел.
— Никогда не заставляйте меня повторять, лейтенант, ведь вы уже знаете, каким решительным я могу быть!
Он поднял локоть, готовый перерезать горло своей жертвы.
Фревен выпустил из руки рукоятку и оттолкнул пистолет на метр от себя.
— Вот и хорошо. Теперь можно познакомиться. Надеюсь, вы действительно хотели здесь устроить мне западню. Если бы вы знали, как я обрадовался, когда вы пустили слух и поставили часовых у входа в вашу башню. Это был знак.
Лейтенант оглядел Энн, желая убедиться, что она не ранена и с ней все в порядке.
— А-а, я понял ваш взгляд, — проговорил Рисби, — вы интересуетесь, как она оказалась здесь? Действительно, признаюсь, и мне было бы любопытно это услышать.
Он повернул голову, посмотрел на нее и ослабил давление лезвия ножа на горло, чтобы Энн могла говорить.
— Из… личного дневника Маттерса, — выговорила она.
Рисби картинно вздохнул.
— Я знаю, что он ставил перед собой больше проблем, чем ему удавалось решить. Между нами, давайте разберемся, что же произошло.
Рисби произносил слова тихим тонким голосом. Но в нем проскальзывали беспокойные, резкие ноты, и это говорило о том, что он плохо владел собой.
Черты его лица светились извращенной радостью.
Энн стояла с запрокинутой головой, губы ее дрожали.
— Давайте, рассказывайте дальше, обожаю такие вещи! — приказал Рисби, поигрывая лезвием.
Энн стиснула зубы и начала прерывающимся голосом:
— Маттерс был гомосексуалистом. — Она судорожно сглотнула. — Он боролся со своими влечениями, поскольку считал их унизительными. Он… он был верующим. Но временами он сдавался и встречался с другими солдатами, такими же как он.
— И он говорил обо мне в своем дневнике? — удивился Рисби.
— Нет, он говорил о Врачевателе. Я подумала, что это Коллинс, медбрат.
На лице Рисби появилась широкая улыбка.
— Врачеватель… врачеватель душ, так он меня называл.
В этой невероятной ситуации он казался очень счастливым, лезвие его ножа могло в любую секунду перерезать вены и артерии на шее молодой женщины. Рисби наслаждался своей победой над Фревеном, сидевшим напротив него на земле.
— Это потому, что я пишу письма для солдат из моего взвода, — продолжил он весело. — Я нахожу хорошие слова, чтобы нравилось и одним, и другим, об этом я и рассказал Маттерсу. И он, этот кретин, называл меня врачевателем душ!
Внезапно осознав, что его могут не так понять, он изменил выражение лица и добавил:
— Но не думайте, что он и я… нет, нет, нет! Я сделал так, чтобы он думал, будто нравится мне, но это лишь для того, чтобы использовать его. Знаете, когда мне хочется делать то, что я делал, следует хорошенько слушать. Гомосексуальная среда в армии — это маленькое тайное сообщество, а меня интересует все, где есть тайна. Имена передаются быстро, из уст в уста. И когда узнал имя Маттерса, я тут же увидел свою выгоду! Это было десять дней назад, когда все мы находились в траншеях. Встреча была непростой, но очень многообещающей!
При воспоминании о своем сержанте Фревен бросил взгляд в сторону восточного коридора.
— Я вижу, вам интересно знать, что же произошло, — опередил его Рисби. — Признаюсь, что, спускаясь по лестнице, я не знал, как поступить. Этим вечером я увидел Паркера и сказал ему, что мы нашли запасы исключительных вин и что, если ему интересно, он может немедленно пойти туда и, пока погреб не опустошили, взять несколько бутылок. Он проглотил наживку и тотчас же пошел. Я шел следом за ним на достаточном расстоянии. Я увидел вашего человека, поставленного для слежки. Я легко предъявил ему свой счет. О! — Ему пришла в голову какая-то важная мысль, и он поднял указательный палец. — Вы знаете, как легко убить человека? Вот! — Он показал на горло Энн. — Одним движением резко вонзаем лезвие. Если делать это с силой, можно разрезать сразу все. А затем отступаете и, если он трепыхается, оставляете человека потихоньку подыхать или нападаете, чтобы прикончить, и на это уходят считаные секунды. А в основном нападение происходит настолько быстро, что люди хотят защитить шею, это рефлекс, и даже не пытаются обороняться, и это идиотизм!
Он глупо ухмыльнулся, довольный своим рассказом.
Как же случилось, что изощренным преступником, которого они так долго преследовали, оказался нескладный молодой человек? До такой степени, что никому в голову не пришло бы даже допустить предположение о виновности Рисби.
Это он. Все закончено. Он и есть настоящий убийца, смехотворный и какой-то непристойный. Но такова реальность.
— Почему вы мне все это рассказываете? — сказал Фревен, все еще сидя на земле.
Казалось, что Рисби удивил вопрос.
— Почему? Почему? — Он пожал плечами. — Потому что это интересует вас! Мы с вами братья — вы и я, противостоящие друг другу, тем не менее мы братья по охоте! Мы с самого начала наблюдаем друг за другом. Заметьте, что вы удивили меня прошлым летом. Я даже подумал, что это окажется труднее, чем можно было ожидать. Однако это не было ошибкой — опережать все ваши действия, быть внимательным ко всем мелочам! Я несказанно забавлялся, когда мне удавалось направить вас по ложным следам. Сначала Харрисон, затем Хришек, да, это было искусство. Но я сожалею, что вы не обратили внимания на Квентина Трентона, поскольку Маттерс мне сказал, что был сделан вывод, будто инициалы «Кью-Ти» вы приняли за женский символ, который я плохо нарисовал… Я должен был подумать об этом! Я понял с самого первого дня, еще на набережной, что вы ищете правшу. Вам не повезло, лейтенант, я был «двуруким» ребенком. Сейчас я пишу и все делаю левой рукой, но есть некоторые вещи, которые я инстинктивно делаю правой.
Он расплылся в широкой улыбке, ничего не выражающие глаза резко контрастировали с живостью черт лица.
— О! А в тот вечер я позаимствовал ботинки одного товарища, чтобы пойти на ферму, и вы купились на мой маленький спектакль! Я ношу сорок второй размер, а не сорок четвертый! Поэтому Маттерс не видел во мне ничего подозрительного… Левша, худой, сорок второй размер ноги. Он, бедный, и представить не мог, что вы сможете так сплоховать! За это время я настроил вас против всех здоровяков нашего взвода. Вы хотели рассорить нас и разорвать нашу связь. Но мы все были против ВП, лгали, чтобы защитить себя, лишь бы не отвечать на ваши вопросы! Потрясающе!
Рисби был в эйфории.
— Я могу только сожалеть, что так все кончилось, что Маттерс наскочил на меня в коридоре, когда я вытащил вас в туннель, как кроликов, вместе с Паркером. Я видел, как он пришел со своим большим фонарем, и нейтрализовать его было детской игрой. Присутствовать при поражении своего наставника — это был бы великий момент!
Он пошевелил лезвием своего ножа.
— Впрочем, она меня почти остановила. Я видел, как она подходила, она тоже шла с включенным фонарем, это же неразумно! Вас было видно за несколько километров!
Энн сморщилась от боли, когда кончик ножа уколол ее кожу.
Рисби переигрывал. Он слишком много делал и слишком много говорил. Он был настолько безлик, что, воображая себя свободной личностью, представлял собой всего лишь пародию.
— Так что же все-таки заставило вас спуститься? — спросил он таким тоном, как будто они вели обычную дружескую беседу.
