Ричард Кондон - Маньчжурский кандидат
Однажды на рассвете он не выдержал и взорвался, высказав все сержанту. Однако ответом стало возникшее на лице Реймонда выражение смущения, непонимания своей вины и огорчения. Он сказал капитану, что (мах-мах) не понимает, о чем тот толкует (мах-мах). И капитан решил в дальнейшем просто игнорировать этот сравнительно мелкий заскок. В конце концов, он собирался когда-нибудь стать генералом с четырьмя звездочками на погонах, неважно, в военное или в мирное время, и с его стороны было бы безумием оттолкнуть от себя героического сержанта, чей родственник может стать председателем Комитета Вооруженных Сил в Конгрессе (или, по крайней мере, оказывать на председателя непосредственное влияние).
Такого рода «объективность» и породила терпимость по отношению к исполненному высокомерия Реймонду. Хотя это было нелегко, очень нелегко. Сам взгляд Реймонда растягивался, когда он снисходил до того, чтобы посмотреть на кого-то и уж тем более — заговорить, что случалось крайне редко. Ротные шутники уверяли, что каждую ночь сержант накручивает губы на папильотки. И из таких вот ингредиентов и складывалась все возрастающая враждебность остальных. Теоретически Шоу мог стать сержантом-инструктором или сержантом отдела информации где-нибудь в морской пехоте; но только не строевым сержантом, поскольку на боевого командира Реймонд никак не тянул. Он с каким-то удушающим сладострастием лелеял обиду на людей, на места, где его когда-либо обидели, и вообще на все на свете.
Капитан Бен Марко был профессиональным военным. Он закончил Академию, где был шестым в своем выпуске. Служба в армии стала семейной традицией с тех пор, как некий молоденький лейтенант-артиллерист, покинул родную Испанию, чтобы взглянуть на реку Миссисипи. Марко пошел по стопам отца, потому что армия была последним прибежищем для тех, кто тосковал по феодальным порядкам: четкая иерархия, построенная по принципу вассалитета, где генерал всегда остается сюзереном по отношению к майору, а лейтенант — вассалом по отношению к майору.
Марко был умным офицером, к тому же — разведчиком. Судя по внешнему виду, в нем смешалась кровь ацтеков и эскимосов. Довольно распространенный западно-американский тип, поскольку ацтеки перекочевали сюда из Сибири задолго до того, как прибыли испанцы, перевалив через Анды. Марко выглядел как настоящий абориген: медно-красная кожа, крупные и очень белые зубы, прямые черные волосы и глаза цвета молодого лука, то есть зеленые. Марко повезло (если это можно назвать везением) родиться в Нью-Гемпшире, где его отец служил перед тем, как отправиться выполнять свой долг в зону Панамского канала. Рост Марко составлял пять футов двенадцать дюймов, но рядом с Реймондом он казался меньше. Мощный костяк и соразмерное количество мышц делали его похожим на изваяния Эпштейна. Пищеварительная система Марко была в превосходном состоянии, что можно рассматривать как благословение, поскольку без этого в человеке не может пробудиться чуткость.
Они представляли собой странное сочетание: гражданский, пытающийся разговаривать, как солдат, и солдат, получивший от штабных начальников новой, благовоспитанной армии приказ научиться разговаривать, как гражданский; холодный брамин и вполне земной, амбициозный человек; псевдомистагог[12] и противник всего, что воплощает в себе понятие «ковбой»; подавляющий и побуждающий типы, причем последний вариант был очень близок к тому, что подразумевал под этим словом (и использовал в своих опытах) физиолог Иван Петрович Павлов.
* * *Четырнадцатый раз за эту ночь Марко вел свой патруль на разведку и рекогносцировку. В патруле было девять солдат и сержант Рей Шоу. Внезапно из окружающей их почти полной темноты и тишины рядом с Марко возник Чанджин, его ординарец, переводчик и проводник по практически любой местности. Независимо от того, в какую часть Кореи их забрасывали, этот человек всегда совершенно серьезно утверждал, что родился где-то в пределах двух миль от этого места. Он был необыкновенно искусен в обращении с кастрюлями и сковородками, сапожной щеткой, веником и бритвенными принадлежностями, а также незаменим по части упаковки и отправки книг в Сан-Франциско. Невысокого роста, жилистый и невероятно выносливый Чанджин казался человеком, которым можно помыкать сколько угодно — пока он сам не решит, что с него хватит, и не возьмет свою жизнь в собственные руки. Он всегда прямо смотрел в глаза всем, от рядового до полковника, и никогда не улыбался.
— Что? — спросил Марко.
— Скверное место.
— Почему?
— Ненадежное.
— В каком смысле?
— На тридцать ярдов вокруг сплошные болота. Можно угодить в плывун.
— Никто не предупреждал меня о плывунах.
— Откуда им знать?
— Ну ладно! Что ты предлагаешь?
— Следующие двести ярдов пройти цепочкой.
— Нет.
— Патруль утонет.
— Это тактически неправильно — идти цепочкой.
— Тогда мы утонем через тридцать ярдов.
— Только следующие двести ярдов придется так двигаться?
— Да, сэр.
— А в обход не получится?
— Нет, сэр.
— Ладно. Передай остальным.
Реймонд шел во главе цепочки из четырнадцати человек, сразу за Чанджином, а Марко замыкал ее. Патрульные углубились в ночь, вооруженные только ножами, поскольку ружейная пальба может вызвать ответный огонь, а РР-патруль[13] не должен выдавать себя. Ущербная луна давала очень мало мертвенно-бледного света. Люди соблюдали дистанцию в двадцать футов, и цепочка растянулась ярдов на семьдесят. Когда патрульные прошли около шестидесяти ярдов, впереди и сзади каждого из них внезапно возникло по две человеческие фигуры. Передний ударил «своего» американца прикладом ружья в живот, и как только тот согнулся, задний с силой залепил ему по затылку. Если не считать Чанджина, с которым ничего не произошло, все рухнули почти одновременно. Исключительно бесшумная операция; можно сказать, образцовая. Тут же каждая пара нападающих соорудила из ружей что-то вроде носилок и уложила на них «своего» пленного. Два сержанта быстро проверили все пары, негромко переговариваясь и время от времени одобрительно похлопывая того или иного из подчиненных по плечу; чувствовалось, что они довольны собой.
Чанджин снова возглавил цепочку, но теперь уже с «носилками», и повел ее под прямым углом на прежнюю дорогу, на твердую почву. Двадцать два человека быстрой рысью тащили импровизированные носилки, сержанты в такт бегу негромко напевали по-русски. Патруль Бена Марко был взят в плен 3-й ротой 35-го полка 66-й Воздушно-десантной дивизии Советской армии, — элитным подразделением, выполняющим наиболее сложные операции в этом секторе, а в свободное время развлекающимся с местными шлюхами и молодыми женщинами-служащими Северо-восточной административной зоны. Такие, по крайней мере, ходили о них слухи.
Через четверть мили патрульных поджидали два грузовика, которые и доставили их к временному аэродрому. Ехать пришлось двенадцать миль по пересеченной местности. Затем вертолет увез их еще дальше на север, в Ялу. Пленные прибыли на место еще до того, как первый патрульный начал медленно приходить в себя и увидел глядевшего на него сверху вниз деревенского парня в военной форме, с широкой ухмылкой на лице и автоматом наготове.
* * *Доктор Йен Ло и его сотрудники (тридцать человек, все китайцы, за исключением двух исполненных благоговения узбекских психоневрологов, удостоившихся премии за свои самоотверженные труды; в качестве награды им организовали месячную стажировку у Йен Ло, которого они до сих пор воспринимали исключительно как подборку книг и которого их профессора называли живым памятником и гениальным интерпретатором работ Павлова, во многом обогнавшим знаменитого учителя) смонтировали привезенное с собой оборудование ночью 6 июля и отлаживали его до середины утра 7 июля. Специфическое хозяйство включало тщательно разработанные химические препараты, а также четыре массивных электронно-вычислительных устройства и электрический распределительный щит, достаточно мощный, чтобы с его помощью можно было управлять освещением Венской государственной оперы, откуда, вполне возможно, он сюда и попал.
Старик Йен был в прекрасном настроении. Беспрерывно болтал о Павлове и Сальтере, Красногорском и Мейнанте, Петровой и Бехтереве, Форлове и Роуланде — как будто это не он девять лет назад отошел от основного направления их доктрины, разработав собственную радикальную технологию погружения в подсознание со скоростью клети в шахте. Он шутил с подчиненными и поддразнивал узбеков, как будто не был богом, вроде герра Фрейда, которого, кстати, называл не иначе как «австрийской гадалкой на кофейной гуще», «тевтонским фантастом» и «дипломированным сплетником». Он разрешил своему заместителю встретиться с соответствующим человеком советского генерала Костромы с целью организовать питание и размещение людей.
