Ричард Кондон - Маньчжурский кандидат
Обзор книги Ричард Кондон - Маньчжурский кандидат
Ричард Кондон
Маньчжурский кандидат
Максу Янгштейну,
в знак привязанности,
восхищения, и не только,
с самыми дружескими
чувствами
посвящаю я эту книгу
Орден Убийц был основан в Персии в конце XI столетия. Они выполняли поручения всех, кто был готов заплатить. Убийцы скептически относились к идее существования Бога и верили, что вначале возник мир разума, а уж потом все остальное.
Фольклорный словарь: мифы и легендыЯ — это ты, а ты — это я; и что мы творим друг с другом?
Уроки жестокостиПредисловие
Многие из вас смотрели фильм Джона Франкенхаймера «Маньчжурский кандидат»,[1] где играют Фрэнк Синатра, Лоуренс Харви, Джанет Ли и Анжела Лэнсбери. В этом фильме рассказывается история американского солдата, захваченного в плен в Корее и запрограммированного китайскими коммунистами убивать по приказу. Большинство людей, скорее всего, воспринимают этот фильм как классический образчик искусства эпохи «холодной войны». Однако в свое время он полностью провалился. Фильм «Маньчжурский кандидат» появился осенью 1962 года, не окупил затрат и сошел с экранов год спустя, после убийства Джона Ф. Кеннеди. Несколько раз он промелькнул на телевидении, но в кинотеатрах не появлялся вплоть до 1987 года, и именно с этого времени — фактически с конца «холодной войны» — и стал популярен.
Подлинным артефактом эпохи «холодной войны» является роман Ричарда Кондона, положенный в основу фильма. Книга Кондона вышла в 1959 году и сразу же стала бестселлером. Ее хвалили «Нью-Йорк таймс» («неистовая, динамичная, необычайно интересная мешанина») и «Нью-Йоркер» («необузданная, захватывающая сатира»); журнал «Тайм» включил ее в десятку «самых безнравственных книг» — что, с точки зрения любого издателя, далеко не самое худшее, что может быть сказано о романе. Успех книги сделал Кондона богатым; большую часть остальной жизни он провел за границей, где написал еще несколько книг в обозначенном журналом «Тайм» жанре, в том числе «Зима убивает» (1974) и «Честь семьи Прицци» (1982). Фильм Джона Хьюстона, созданный на основе последнего романа, в 1986 году получил награду Киноакадемии. Умер Кондон в 1996 году.
Ричард Кондон относился к циникам того типа, когда цинизм не является определяющим фактором, наподобие Тома Вулфа: его убеждение, что все, по существу, дерьмо, не мешало ему получать удовольствие и смеяться над жизнью. Неудивительно, ведь он прошел самую замечательную школу на свете — Голливуд. Прежде чем стать писателем, Кондон был киножурналистом. Он начинал в 1936 году на студии Уолта Диснея, где помимо прочих мультипликационных шедевров занимался продвижением «Фантазии» и «Дамбо»; затем, сменив несколько студий, работал в «Юнайтед артистс», откуда ушел в 1958 году. Что делать дальше, он не знал — ему просто захотелось сменить род деятельности. «Единственное, что я умею делать, это писать», — говорил он жене. Потому, став писателем, Кондон поступил вполне логично. Он утверждал, что за время работы в Голливуде заработал три язвы. Он утверждал также, что за проведенные там годы просмотрел десять тысяч фильмов и в результате (опять же — по его словам) «невольно понял, как стать хорошим рассказчиком».
Франкенхаймер считал «Маньчжурского кандидата» «одной из лучших книг», которые он когда-либо читал, но почитатели Франкенхаймера оказались куда менее благосклонными. Грейл Маркус в характерной для «Британского института кино» манере назвал роман «дешевой параноидальной фантазией». «Эта история, предназначенная воздействовать на душу народа, — говорит он, — состряпана руками бездушного человека». «Книга написана так, что любой идиот может снять по ней фильм», — пишет историк кино Дэвид Томсон. Несомненно, Кондон писал «Маньчжурского кандидата», все время помня о кино. Это был его второй роман; по первому, под названием «Древнейшая вера», тоже был снят фильм — «Счастливые воры» с Рексом Гаррисоном (провал, который так и остался провалом). Однако мнение, что «Маньчжурский кандидат» Кондона не более чем набросок сценария, кажется несколько странным. Вот Майкл Крайтон, например, действительно пишет книги, которые может экранизировать любой идиот; он почти что указывает, где и под каким углом расставлять камеры. Однако книга Кондона отнюдь не так легка для экранизации; отчасти из-за своего тона, который очень трудно передать кинематографическими средствами, а отчасти потому, что многое в ней фактически не поддается — или не поддавалось в 1962 году — экранизации. Фильм, конечно, производит странное впечатление — триллер на грани вызова — но сама книга несравнимо более странная.
Журнал «Тайм», редакторы которого, в конце концов, ежедневно сталкиваются с ужасной прозой жизни, не слишком ошибался, увидев в «безнравственности» книги нечто великолепное. Может, «Маньчжурский кандидат» и дешевое чтиво, но это чрезвычайно изысканное дешевое чтиво. Это человек в клетчатом смокинге, цыпленок по-королевски, фаршированный трюфелями. Это смешение всех литературных стилей периода 1959 года. Судите сами.
Временами книга написана жестко:
«Сердечный приступ, будь она неладна! Одно неудачное слово, и эта старая перечница отправится к праотцам. Но куда деваться? Он сам накликал эту „головную боль“, когда, покинув Валгаллу, позвонил этому маленькому потному человечку, который, ясное дело, своего не упустит».
Временами сухо, в духе полицейского протокола:
«— Спасибо, майор. Вы свободны.
Марко покинул генеральский кабинет в 16:21. В 16:55 генерал Джоргенсон застрелился».
Иногда, и, как правило, в самом напряженном месте, текст насыщен оригинальными образами:
«Мать Реймонда двинулась на сенатора, плюясь langrels.»[2]
«Он стискивал телефонную трубку, словно osculatorium,[3] полностью сосредоточившись на текущем моменте».
Временами это утонченная поэзия, которая никого не оставит равнодушным:
«Всего лишь мгновение назад он направлял их широкое каноэ по залитому закатным светом озеру к точке белого света на небе, которая все расширялась и расширялась, пока не затмила собой мрак».
Кое-где текст звучит загадочно и потому — мудро:
«Во всех языках мира есть выражение, каждое слово которого ценится на вес золота: „любовь доброй женщины“. Это надо понимать так, что фраза не теряет своей ценности, сколь бы ни позорно было прошлое или бесперспективно будущее того, кто ее произносит. Горечь и доброта гоняются друг за другом вокруг нее, словно вокруг древа истины, и доброта может смягчить горечь, а горечь может выхолостить доброту, но ни то, ни другое не может изменить своей сути, поскольку любовь доброй женщины — это поддается определению».
А порой попадается такое, что заставляет читателя истекать слюной:
«Гибкая, литая фигура смотрелась еще лучше благодаря безупречной осанке. На ней был китайский халат нежного, идеально контрастирующего с глазами оттенка. Вытянув длинные ноги совершенной формы, она расположилась в шезлонге, и любой мужчина — кроме сына и мужа — видя сокровище, которым она обладает, и зная, что ее великолепное сорокадевятилетнее тело есть не более чем футляр для бесполой и бесчувственной энергии, разрыдался бы, сокрушаясь над бессмысленностью такой растраты».
Некоторым нравятся перезрелые бананы с почерневшей конурой. «Маньчжурский кандидат» — перезрелый банан, восхитительный деликатес для тех, кто знает в них толк.
Великолепное сорокадевятилетнее тело из последнего отрывка принадлежит матери убийцы, которую в фильме Франкенхаймера играет Анжела Лэнсбери. В фильме — это добропорядочная, хотя и суровая матрона средних лет. Однако у Кондона мать Реймонда отнюдь не матрона, а сексуальная хищница, наркоманка, пристрастившаяся к героину, которая дважды принимает участие в том, что мы называем инцестом, или кровосмешением. Она — змея в саду «холодной войны». Придумывая мать Реймонда и ее историю, Кондон почти наверняка вспоминал книгу, вызвавшую беспрецедентный бум на книжных прилавках США тремя годами ранее, — «Пейтон» Грейс Металиус, которая перед экранизацией также нуждалась в «дезинфекции».
Сюжет «Пейтона» построен на инцесте (как, если уж на то пошло, и сюжет «Лолиты», ставшей сенсацией в Соединенных Штатах в 1958 году). Однако необычайно мрачный тон романа Кондона так и не дошел до экрана. В фильме, например, нет гротескной сцены, где Джонни Айзелин пытается соблазнить эскимоску. По сравнению с Кондоном сатира Франкенхаймера носит более традиционный характер. В конце концов, как кинорежиссер Голливуда, он был вынужден играть по другим правилам.
