Зоран Чирич - Хобо
Я болтался без дела, на каждом шагу сталкиваясь с симптомами переменчивого июня. Пронизывающий до костей ветер разносил слащавый запах цветущих лип. Цвета постоянно менялись, сливаясь в жаркие зеленые факелы. Весна закипала как перегревшаяся машина времени — вирус лета уже расплодился в потном воздухе. Весь город был наполнен влажной пустотой, которая проникала под одежду, под кожу, под земную кору. Я всматривался в прохожих, особенно в тех, кого знал. На их лицах была заметна аллергическая краснота. Это было, в общем-то, все, что я мог сделать. Нужно быть осторожным, когда берешь или даешь деньги в долг.
Я отказался от преследования, а брат отказался от поездки. «Пеперсы» вообще-то и не входили в число его любимых бэндов, он «вовремя» их раскусил, пока они еще были «неизвестными дикарями», и теперь вовсе не умирал от желания реально соприкоснуться с «их мейнстрим-королевством». На самом деле, у брата был свой бэнд, они как раз сейчас вели переговоры с «Срб Рекордсом» насчет выпуска кассеты. А это было хуже, чем пробная запись на набережной Нишавы в часы прогулок пенсионеров. «Но через это надо пройти», резюмировал брат, подчеркивая спартанский дух рок-н-ролла. Нашего рок-н-ролла. Я принял и его доводы, и его деньги. Не стал отказываться, чтобы его не обидеть. Он знал, что мне важно попасть на этот праздник жизни и что я упустил бабло, которое безуспешно попытался вернуть.
«Глупо упустить такой шанс», сказал он, протягивая мне две бумажки по сто марок.
«Но это ощутимо стóит», ответил я.
«Это будет ощутимо стóить Ристе Сантосу», он посмотрел на меня, загадочно поджав губы.
«Тебе виднее», улыбнулся я, и это было лучшим, что я мог сделать. Как можно дальше от горечи мщения. Всему свое время. Мы молчали по-братски, курили и изучали друг друга.
* * *На Болгарской парковке я застал пеструю толпу челноков и рокеров. Одни прощались с родней, другие давали инструкции остающимся, требуя, чтобы они вслух повторили все, что нужно сделать пока они не вернутся, третьи запихивали в багажники дорожные сумки и здоровенные клетчатые тюки. Каждый был озабочен целью поездки. Они были игроками одной команды, привыкшими к поездкам, они громко выражали недовольство и водителями, и прохожими, и жаркой влажной погодой, и расписанием. Я старался не обращать внимания. Спускались сумерки, быстро стемнело. Я стоял в стороне и смотрел на освещенный бульвар. Он на мой взгляд не ответил. Я отправился в путь без спутников и без багажа.
Стоило нам тронуться, как те, кто постарше, почувствовали голод, а те, кто помладше, — жажду. Шуршание целлофана, звук открывания консервов, чавканье и прихлебывание, перекрикивания и перешептывания, шумная музыка из динамика. Неужели любая поездка должна походить на экскурсию? Мне хотелось побольше тряски и громыхания, но амортизаторы функционировали нормально, и автобус привычно скользил сквозь ночь, в направлении плоского и низкого севера.
Во время стоянки для курильщиков, посреди ничего, ко мне подошла девушка, сияющая вроде какого-то солнца. Тогда я почувствовал. Нечто. Этот запах. Запах женской раздевалки. Рыбный запах, который распространяют тела девочек, когда они раздеваются, отдающий розовыми прокладками и губной помадой. А еще постельным бельем, ванилью, мылом, менструацией, подростковой туалетной водичкой, первыми сигаретами, смешанными с алкоголем-оранжадом.
«Ты тот самый Хобо, правда?», подкралась она в стиле Дениса Ирвина.
«Какой тот самый». Интересно, сколько же нас может быть, улыбнулся я про себя.
«Ну, тот диджей, из «Лимба», прозвучало это так, словно у меня неправильное хобби.
«А-а, этот», сказал я и едва сдержался, чтобы не показать на себя пальцем.
«Тебя легко узнать, ты всегда держишься как паломник». Ничего не скажешь, она стартовала с дистанции бэка. Под ногами моей опознанной персоны скрипел гравий.
«Ты первая, кто говорит мне такое». Я вдруг осознал, как чувствует себя защитник, неожиданно встретившийся взглядом с вратарем противника: бешеная наглость это не способ забить гол.
«Да ладно, наверное, у других просто не было случая», она перехватила у меня мяч без нарушения.
Совершенно определенно, подобное слышишь не каждый день, независимо от того, где находишься — на поле или на трибунах. Я посмотрел на нее, с любопытством вывернув шею. Длинные, прямые, светлые волосы цвета ромашки, мутно-зеленые глаза, узкое лицо, светлое как девичья комната, три-четыре прыщика, которые ей никак не удается выдавить, стройная шея, на которой просвечивают сосуды — она была существом особым, существом, прячущимся в грубой джинсовой куртке. Грудь, бедра, попа, ноги — ничего этого не было видно в маслянистом полумраке. Я увидел кое-что другое. Маленькие, беззащитные ступни в поблескивающих сандалиях из золотистых нитей, изумительно ухоженные, накрашенные черным лаком ногти на ногах, ногти на руках подстрижены коротко, по-мужски, с маленькими полумесяцами, пальцы как змейки, прикрепленные к ладоням. Передо мной была мерцающая белизна экрана только что выключенного телевизора. Тело, с которым ничего не происходит, — маятник ужаса, достаточно ленивый, чтобы наслаждаться жизнью. Я скукожился как татуировка без разрешения, сделанная мелкими уколами.
Теперь была моя очередь спросить: «А кто ты?»
Я видел, что она ждала подобного идиотского жеста вежливости.
«Не знаю», она пожала плечами. «Я с собой не знакома. Зачем мне это?»
Я не мог понять, то ли она от природы чокнутая, то ли старалась произвести такое впечатление. Для любой атаки было еще рано.
«Эй, полегче», сказал я, следя за лучом фонарика, которым один из спутников освещал дорогу до ближайшего куста. Себе он хотел помочь или другим? «Я не собирался рассматривать твою ладонь», объяснил я свои намерения, глядя на нее из-под ресниц как всякий воспитанный парень.
«А ты видел женщину в белом, которая становится другой женщиной в белом?». Мне показалось, что она говорит типа как гадалка. Она продолжала, не замечая моего иронического молчания.
«Она откровенно обидчива, ей не нужно говорить, что она верна, потому что она искренна как лед, как огонь. Она не идет на сделку с чувствами. Она ребенок, который вовремя сказал своим родителям «прощайте».
Она проговорила все это без запинки. Она не спешила сменить пластинку. Как кто-то, кто понял, что невозможно «перейти к делу».
«Нормально», сказал я с сочувствием, «я тоже прошел через это. Но сейчас меня интересует другое. Кто ты?»
Вообще-то это был полушутливый диалог, и при том куда более реальный, чем наше путешествие. Наконец она сказала, без поддразнивания: «Узнаешь, если завтра будешь со мной».
Я согласился, очень, очень хорошо сознавая, что не хочу ничего узнавать. Мечта не должна становиться явью — этим ограничивалась моя вера. Она же верила, что «ангелы тратят наше время». Мне не подходила компания ангелов, но я думал, что могу с ними побороться, и мудро спустился с неба на землю: «Хороший фильм заставляет время остановиться». «Конечно», слышал я «по-тибетски» эхо ее голоса, «как только я с чем-то кончаю, тут же с ним и прощаюсь».
Я согласился с ней, это было единственным способом избежать кошмара ее исповеди. Она не была чокнутой. Она была ребенком с долгим «е». Она была еще много чем или кем, но те другие ее лики не были для меня важны. У ребенка можно научиться, как плакать из-за того, что не можешь что-то иметь. И как никогда не оставаться ночью без дела. Мне стало жалко, что мы едем не на поезде. В поезде можно жить, а в автобусе тебя болтает из стороны в сторону, и ты ждешь следующей остановки.
Наутро нас выгрузили у стадиона «Киш», это открытый стадион для игры в гандбол, где соревнования чередовались с концертами и где в тот вечер выступали «Пеперсы». Рядом были запаркованы автобусы с загребскими и люблянскими номерами, набитые потягивающимися пассажирами, такими же помятыми, как и мы. Проходя друг мимо друга, мы молча обменивались взглядами и только. Та история осталось ого-го как далеко в прошлом, недосказанной и так там и застрявшей.
Водитель, человек из турагентства, торопившийся на китайский рынок, объяснил нам, где купить билеты на метро и как ими пользоваться, исключительно «красной» линией, сколько станций отделяет нас от улицы Ваци, от здания Парламента, какой мост нужно перейти, чтобы легче всего добраться до Рыбацкого бастиона или до Крепости. Мы договорились насчет времени сбора и обратного отправления автобуса, а потом двинулись завоевывать Будапешт. Меня Бог туристом не создал, но по каким-то причинам он оказался ко мне милостив, потому что и Даница, моя дорожная знакомая, была той же породы.
«Экскурсия по городу мне похуй», по-шоферски круто отвергла она возможность любого шопинга. «Давай поищем, где здесь наливают темное пиво».
