Деннис Берджес - Врата «Грейвз»
Я вернулся к горелке в камине и прибавил газ на самую большую мощность.
– А у вас не найдется теплой пижамы? – спросила она. – Наверняка есть.
Я вспомнил, что на Рождество мне как раз подарили пижаму, которую я еще ни разу не надевал.
– Да, и вполне приличная.
– Вы хотите, чтобы я надела пижаму или халат? Решайте быстрее, Чарльз. Я хочу снять это платье.
Стало ясно, что Адриана не имела ни малейшего намерения удаляться в ночь. Мне оставалось только смириться и подумать, как устроить все наилучшим образом. Более того, мне надо было придумать, как ей выбраться отсюда завтра, чтобы наши имена снова не стали «склоняться». Признаюсь, что мне предстояло решить, смогу ли я заняться с ней любовью. Я даже тешил себя мечтами, что она оказалась здесь именно ради этого. Я вытащил из ящика новую пижаму и протянул ей.
– Адриана, я пойду переоденусь. Вы можете надеть это, – сказал я с ноткой смирения. – Туалетная комната за кухней, вы могли заметить. Можете переодеться там.
Она встала, уронила меха на кресло и повернулась ко мне спиной:
– Там сверху три пуговицы, Чарльз. Будьте так добры…
– А вы сами не можете?…
– Нет, не могу, Чарли. Их трудно достать. Мне помогают одеваться, но здесь нет никого, кроме вас. Надо, ко нечто, изобрести что-нибудь получше пуговиц на спине, вы не думаете? Пожалуйста, окажите мне услугу, Чарльз.
Я удовлетворил ее просьбу и расстегнул три пуговицы. Похоже, в плечи платья была вшита пружина, потому что, как только я расстегнул его, она сбросила его одним движением и сжала рукой у груди. На ней была сорочка, но я не представлял, как она смягчит испытание, которое мне предстояло. «Американский журналист уличен в прелюбодеянии». Я был уверен, что скоро буду читать подобные заголовки. Или еще хуже: «Американец обнаружен в луже крови. Подозревается член парламента».
– Чуть позже я хочу услышать, что вы намереваетесь делать в Восточном Сассексе, – сказала она, подхватив пижаму и направляясь в туалетную.
– Я не собираюсь рассказывать вам, что собираюсь делать в Крауборо. Вы на машине? – спросил я, когда она вышла из комнаты. – Можете уехать завтра домой?
Ответа не последовало.
Я пошел в спальню, переоделся в пижаму и халат и вернулся через несколько минут.
Она стояла прямо у газовой колонки, дрожа в моей новой пижаме.
– Я знаю, что вы не собираетесь мне ничего говорить, Чарльз. Но позвольте мне кое-что вам сказать.
– Что такое? – спросил я, отодвигая ее, чтобы самому встать поближе к теплу.
К моему удивлению, она положила руку мне на плечо, повернула мое лицо к себе и посмотрела прямо мне в глаза.
– Конан Дойл не дурак, что бы о нем ни говорили. Это первое. И второе: у него достаточно влияния, чтобы с ним считались в определенных правительственных кругах. Он легко смог бы разрушить вашу карьеру, вот так. – Она щелкнула пальцами. – Поэтому даже не помышляйте ни о каких разоблачениях в отношении его. Я говорю серьезно. – В ее тоне звучали типичные нотки старшей медицинской сестры. Она вполне соответствовала роли, и наш предыдущий разговор раскрыл мне, где она этому научилась.
– Обещаю, что не буду его недооценивать, – сказал я.
– Уж будьте любезны. Фредди присутствовал на его дебатах с Джозефом Маккейбом прошлым мартом в Куинс-Холл. А вы их не слышали?
– Вы шутите? Билетов не было даже у перекупщиков.
– Так вот, Артур был великолепен, говорит Фредди. Спиритисты продемонстрировали свою силу. Фредди говорит, что не хотел бы дискутировать с ним, а Фредди не последний человек в том, что касается дебатов.
– Знаю, – сказал я. – А я, в свою очередь, не хотел бы обсуждать с ним ваше нынешнее местонахождение. Так что же происходит, миссис Уоллес? Раз уж вы решили прийти сюда, я не стану притворяться, что меня это не радует. – Я по-братски обнял ее за плечи и развернул обратно к огню. – Однако что же все-таки происходит?
– Я не хочу сейчас об этом говорить. Возможно, завтра. Я расскажу вам обо всем в Крауборо, когда мы сядем в поезд, – сказала она, прислоняясь ко мне. – А сегодня просто найдите мне местечко, где я могла бы поспать. – Она опустила взгляд и понизила голос: – Любое, только не дома в одиночестве. – После паузы она добавила: – Будьте джентльменом, Чарли. Ложитесь в кресле, а мне уступите кровать.
Я смирился с двумя обстоятельствами: во-первых, она проведет ночь в моем номере, соглашусь я на это или нет; во-вторых, она не отстанет от меня, когда я поеду в Крауборо.
– Итак, тогда поезд, – сказал я. – Да поможет нам Бог, когда это станет известным.
Она помолчала с полминуты.
– Если подумать, то лучше поехать на разных поездах. Я выеду позже и встречусь с вами в маленьком пабе в гостинице напротив станции, если я правильно помню, около пяти часов. – Потом она прибавила: – Давайте остановимся там?
Я не знал, как ответить.
– Заказать два номера? – спросил я, рассудив, что, раз уж она пришла ко мне домой и надела мою пижаму, я могу позволить себе один дерзкий вопрос.
– Да, два номера, Чарли, хоть это и не имеет значения. Если нас застанут в одном отеле за городом в январе, это все равно что застать нас в одной постели. – Она повернулась ко мне и мягко проговорила – Все в порядке, Чарли. В это время года там никого нет – во всяком случае никого, кто сам бы хотел быть замеченным. Мы будем ходить опустив голову, закажем два номера, и я обо всем расскажу вам завтра вечером. Мне нужен друг – такой, который не связан с моей семьей или делами Фредди. Мне нужен свежий воздух.
С этими словами она прошла ко мне в спальню и закрыла дверь.
Глава 4
Поверьте мне, нет ничего более неестественного, чем банальность.
Установление личности[5]Около одиннадцати утра в воскресенье я оглядел внушительную библиотеку в просторном загородном доме в Уиндлшеме и стал ждать, когда мой хозяин вернется с чаем. В доме не было заметно присутствия слуг, а Конан Дойл настоял на том, чтобы мы выпили по чашечке перед началом разговора. После поездки на поезде, а потом еще и на машине это проявление гостеприимства обрадовало меня. Библиотека не походила на лондонскую: ни следа беспорядка. Более того, казалось, что в этой библиотеке никто вообще не работает. Многие книги были в кожаных переплетах, и все они аккуратно располагались на прочных резных полках. Комната была меблирована с явным намеком на роскошь. Когда мы приехали, в камине приветливо горел огонь. Я предположил, что Конан Дойл сам развел его перед тем, как поехать в Крауборо и забрать меня.
На большом пустом столе покоился раскрытый альбом. Я подошел к нему и осмотрел не прикасаясь. Он был открыт на развороте, покрытом рисунками и карандашными записями. Нижняя часть правой страницы под номером двадцать пять была оторвана примерно на одну пятую. На этой же странице был большой рисунок коричневой хищной птицы в полете, выпустившей когти, словно готовой схватить жертву. От нее был оторван только небольшой кусок крыла. Я как раз переместил внимание на левую страницу, когда дверь открылась и вошел Конан Дойл с подносом.
– Итак, вы уже увидели рисунки?
– Я только начал рассматривать эти страницы. Это тот самый альбом, который упоминается в письме?
– Да, именно он. И та самая страница. Под птицей была изображена обнаженная женщина. Она наклонялась к левой странице и представляла собой почти зеркальное отражение одетой женщины наверху от птицы. Ее лицо напоминало лицо девушки по центру противоположной страницы: те же темные короткие волосы. Я вырвал страницу из-за слов, написанных на обороте. Взгляните, Чарльз.
Я перевернул оборванную страницу и увидел другие наброски и текст. Чернилами были нарисованы двое полицейских в форме, у каждого в одной руке был штык, а в другой – плачущий младенец. На заднем плане на колени опустилась женщина с встревоженным лицом и простертыми к небу руками. Там же находилась небольшая группа людей. Под рисунком по центру был заголовок «Выселения в Олпрерте». Под заголовком была ссылка на выпуск «Данди Эдвертайзер» от 18 апреля 1889 года. Я не успел разобрать слов.
– Кстати, наверху двадцатой страницы есть довольно похожее изображение Гассмана, – сказал Конан Дойл, склоняясь над заварочным чайником и наполняя его кипящей водой.
Я открыл эту страницу и увидел слегка гротескный портрет привлекательного мужчины с аккуратной небольшой бородой и слегка редеющими волосами.
Он продолжал:
– Одним из отклонений моего отца была бурная реакция на ирландский вопрос – ведь наш род происходит оттуда, хоть я и родился в Шотландии. Когда речь заходила об Ирландии, отец мог быть весьма резок. Его братья даже выходили из комнаты, стоило ему только коснуться этой темы. Его замечания порой граничили с неблагонадежностью, я же в то время поддерживал противоположные взгляды гораздо более горячо, нежели сейчас. С моей стороны это было так же неразумна. С сожалением должен признать, что ни он, ни я не проявляли должной сдержанности в суждениях.
