Джон Бердетт - Крестный отец Катманду
Сваямбунатх больше известен как «Обезьяний храм», поскольку создается полное впечатление, что этим местом правят человекообразные хулиганы. Они повсюду. Не сводят с людей глаз-бусинок, пока те поднимаются по миллиону и одной ступени, давятся от хохота над их немощью, открыто высмеивают за то, что люди покинули райские дождевые леса и расстались с волосатыми супертелами ради жалких безволосых.
Я совершенно задохнулся на середине подъема. Не помогло и то, что Шива решил оказать мне любезность и пошел со мной. Он, как истинный курильщик «третьего мира», не выпускал сигарету изо рта и смолил такую дрянь, что по сравнению с этой вонью дым Эл энд Эм показался бы ароматом «Гаваны». Но при том юркий мерзавец бежал наверх через две ступени, а затем терпеливо дожидался меня. А я, привалившись к огораживающим ступени перилам, чуть не выхаркивал сердце из груди.
Фаранг, мне стыдно признаться (но я уверен, ты меня поймешь): когда я добрался до стоящего на высокой горе храма, моей первой мыслью было, что здесь-то уж мой мобильный телефон будет принимать сигнал, — он барахлил с самого моего приезда, и я не имел возможности связаться с Тиецином. Так оно и вышло, и я сообщил ответившему человеку, а он обещал передать Тиецину, что я прибыл в Непал и остановился в пансионе «Катманду». Покончив с неприятным делом, я был готов для Шивы, Вишну и Будды, поскольку у них у всех здесь было что-то вроде дома отдыха.
Прости, фаранг, я знаю, что яйца курицу не учат, но когда пойдешь осматривать ступы и чеди, это такие сооружения на могиле вождя или царя в буддийской архитектуре, двигайся по часовой стрелке. Не хочу отвечать, если тебя начнут преследовать неудачи, оттого что ты пойдешь в обратном направлении, — знаю же, каким ты можешь быть упрямым. И не забывай поворачивать все молитвенные колеса[8] — ты обычно пропускаешь среднюю часть, отчего остаешься прикованным к человеческому телу. На вершине Сваямбунатха этот простой прием познакомит тебя со всеми индуистскими богами, а затем ты неизбежно попадешь на буддийскую территорию и, хочешь того или нет, столкнешься с тибетцами в темно-фиолетовых одеяниях. Они, если только не заняты территориальными спорами с индусами, обычно поют, да так, будто рвутся наружу их сердца. Затаи дыхание: наступил момент нирваны — над головой распахнулись небеса, и ты глядишь на долину Катманду на фоне величайшего представления Земли: цепи гор, гор и гор. При взгляде на этот белоснежный задник пропадает желание говорить. И мы понимаем, кто мы такие — хор карликов в устроенном богами театре. И все это время я думал о Тиецине.
Совершив три с половиной круга, я спросил Шиву, не хочет ли он поесть, но шофер только помотал замотанной тряпкой головой. Может быть, посчитал мое общество нечистым или ему не понравилось, как я вращал древнее медное молитвенное колесо. Индусы легко обижаются, но по крайней мере не отрубают при этом, как мусульмане, головы и не истощают, как христиане, за три сотни лет ваши природные ресурсы.
— Поехали в Пашупатинатх.
Расположенный на реке Багмати, для индуистов этот храмовый комплекс считается вторым на земле по святости местом после Варанаси.[9] Кстати, Пашупатинатх — еще одно имя Шивы. Мой таксист, внезапно проникнувшись желанием показать свою страну в лучшем свете, привел меня на плоское возвышение, куда некий йог поднял камень весом пять фунтов при помощи одного только пениса. Боюсь показаться скептиком, но он совершил свой подвиг не при помощи эрекции — вот это был бы действительно божественный акт, — а прозаически привязав камень к висящему члену. Двигаясь на четвереньках, он упорно тянул свою фаллическую ношу вверх.
Кстати, йоги здесь выглядят очень даже по-настоящему: нестриженые волосы собраны в шиньоны, щедро окрашенные красновато-коричневой хной. На лбу тикка — огромный третий глаз, выведенный в виде ярко-малиновой линии между настоящими глазами. Трезубцы, чаши для сбора пожертвований — все при них. Есть даже маленькие уединенные места, откуда открывается прекрасный вид на горящие внизу на погребальных кострах тела.
Мы с Шивой понаблюдали за мускулистыми ребятами, которые поддерживали огонь, пошевеливая дрова трехметровыми бамбуковыми палками, пока, окруженные близкими, сгорали завернутые в белую ткань трупы. Когда с громким звуком лопался чей-то череп, вдова и дети отскакивали на пару ярдов и весело смеялись. Я посмотрел на Шиву.
— А теперь Боднатх.[10] — Невинный тон не выдал моего волнения перед первым выходом на сцену: я не сомневался, что Тиецин там и знает, что я приехал, хотя наша первая встреча назначена только на завтра. Шива удивил меня, объяснив, что в Боднатх можно дойти пешком.
В нашу эпоху ступы считаются принадлежностью буддизма, но возникли за много тысяч лет до Гаутамы. Видимо, они появились здесь вместе с арийскими захватчиками и их ведическими тайнами десять тысячелетий назад. То были времена, когда фаранги знали о магии больше азиатов. Ступа Боднатх представляет собой целомудренно белую грудь высотой примерно сорок пять ярдов и около сотни ярдов в диаметре. Она увенчана остроконечным соском и парой всевидящих глаз примерно в ярд шириной. Но больше всего поражают молитвенные флаги на тросах, натянутые в форме параболы от земли до вершины ступы. Синий флаг символизирует небо, белый — воздух, красный — огонь, зеленый — воду, желтый — землю, и обычно они следуют друг за другом именно в таком порядке.
Флаги с вшитыми в них словами молящихся — распространенное явление в тибетском буддизме и встречаются в Гималаях повсеместно. Ветер подхватывает целебные медитации святых монахов и разносит по всему терзаемому муками миру. Умение использовать ветер и землю в качестве ретранслятора трансцендентного я считаю величайшим культурным достижением. Я бы сказал, прошу меня извинить, более весомым, чем высадка человека на Луне.
Труднее всего было смотреть в глаза. Такие вещи не даются без психического перенапряжения. Хорошо, хорошо, фаранг, ты не желаешь об этом знать, понимаю, тебе интереснее слушать рассказы о сексе, наркотиках и убийствах. Как бы то ни было, я совершил три с половиной своих круга и не пропустил ни одного молитвенного колеса. Шел все время в сопровождении других людей, главным образом монахов и монахинь, то есть профессионалов. Они разговаривали по мобильному телефону, болтали, сплетничали, крутили колеса, ели (здешние жители такие же маниакальные любители пожевать, как и тайцы) и, словно кентерберийские паломники, вершили путь вокруг огромной ступы. Сначала я обиделся, когда пожилая монахиня попросила у меня милостыню. Это абсолютно не в духе буддизма, и на мгновение я почувствовал себя разочарованным: истинный смысл пожертвований не в том, чтобы не позволить монахам голодать, но предоставить возможность дающему проявить милосердие. Старухе не следовало ничего говорить — надо было просто стоять и ждать, когда я совершу добрый поступок. Но она была очень дряхлой и, наверное, несообразительной, и я, чувствуя себя совершенным простофилей, порылся в кармане и дал ей горсть монет и бумажных банкнот. Это мой обычный прием: не смотреть, что достаю из кармана. Когда я подсчитал, сколько монахиня получила от меня, оказалось — больше пяти долларов, для нее целое состояние. Старуха с безразличием, как должное, приняла деньги и подняла на меня глаза, а я, в своем сбитом с толку и слегка параноидальном состоянии, прочитал в них вопрос: «Ну и чем ты занимаешься? Организуешь международный трафик наркотиков?»
В голове словно на экране, который некоторые называют третьим глазом, ярким неоном вспыхнула надпись: «Тиецин».
Подчиняясь импульсу, я бросился искать таксиста Шиву. Вся ступа была окружена чайными, лавками, где торговали местными иконами тханка с изображениями Будды или различных бодхисатв, нарисованными минеральными красками. А также сувенирными ларьками и точками, где можно загрузить свои цифровые фотографии на компакт-диск и подключиться к Интернету. Я бегал полчаса вокруг гигантского строения, прежде чем нашел своего таксиста и сказал, что пора ехать. Шива посмотрел на меня и удивился, отчего я внезапно стал проявлять признаки сильного волнения.
Когда я возвратился в отель, меня ждало сообщение: люди Тиецина приедут за мной в десять утра на следующий день. Не в силах усидеть на месте, я покинул пансион и пошел прогуляться по району Тамель.
Мир буквально взорвался мне в лицо. Я отошел не больше чем на двенадцать дюймов за периметр гостиницы, как двое велорикш попытались припереть меня к стене. Женщина — наверное, тибетка — держала мертвого ребенка, тянула вперед руку и рыдала. Сигналили такси, пытаясь объехать велорикш. Посыльные из других отелей уговаривали переехать к ним. Юноша в лохмотьях шептал, что у него есть гашиш, а двое мужчин в искусственной коже на «хонде» среднего класса рекламировали тот же товар по той же цене, но делали это гораздо солиднее. Человек, лица которого я так и не рассмотрел, предлагал на ночь девушку или двух.
