Джон Катценбах - Фатальная ошибка
— Пистолеты сорок пятого калибра и девятимиллиметровые вряд ли вам подойдут — слишком громоздки. Обратите внимание вот на эти два: автоматический калибра двадцать пять и револьвер тридцать второго. Лучше всего для вас, пожалуй, будет короткоствольный тридцать второй. Это, так сказать, женский размер. В цилиндре шесть патронов. Прицеливаетесь и стреляете. Безотказный, надежный, маленький, легкий — любой с ним справится. Помещается в женскую сумочку. Очень популярен у дам. Недостаток его в том, что он проделывает не очень большую дырку, понимаете ли. Не то что более крупное оружие с большей полезной нагрузкой. Но это не значит, что из тридцать второго нельзя убить. Очень даже можно. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?
— Разумеется. Я беру тридцать второй.
— Хороший выбор, — улыбнулся мистер Джонсон. — Теперь я обязан по закону спросить вас: не собираетесь ли вы вывозить револьвер из нашего штата?
— Конечно нет, — соврала Кэтрин.
— Или передать его в другие руки?
— Ни за что, — ответила она, даже не взглянув в сторону Эшли.
— И не планируете совершить с его помощью какие-либо противозаконные действия?
— Не планирую.
— Ну да, разумеется, — кивнул он и посмотрел сначала на Кэтрин, потом на ее автомобиль. — У меня есть ваши координаты. Серийные номера я тоже знаю. Если кто-нибудь — какой-нибудь агент АТС,[32] например, — станет приставать с вопросами, то я готов на них ответить. Не скажу что с удовольствием, но отвечу. Иначе я могу и загреметь. Надеюсь, вы понимаете, о чем я? Если вы хотите пристрелить своего супруга — это ваше личное дело. Я просто хочу сказать…
— Мой супруг умер несколько лет назад, — прервала его Кэтрин. — Пожалуйста, не беспокойтесь, мистер Джонсон. Это исключительно для самозащиты пожилой женщины, проживающей в одиночестве в сельской местности.
Он улыбнулся:
— Четыреста долларов. Наличными. И я добавлю лишнюю коробку патронов. Найдите какое-нибудь безлюдное место, где можно попрактиковаться. Вот увидите, с револьвером у вас начнется новая жизнь.
Мистер Джонсон вложил револьвер в дешевую кобуру.
— Это прилагается бесплатно. — Он вручил Кэтрин оружие в обмен на деньги. — И вам надо запомнить одну вещь. Когда вы решите, что пора спустить курок… — медленно произнес он, вставая в позу стрелка и подняв вперед руки, — держите револьвер обеими руками, прочно встаньте обеими ногами так, чтобы вам было удобно, сделайте глубокий вдох и… еще одна вещь.
— Какая?
— Выпускайте все шесть патронов сразу. Если вы хотите что-то или кого-то подстрелить, миссис Фрейзир, то тут нельзя останавливаться на полпути. Это только в Голливуде хороший парень может выбить выстрелом пистолет из руки плохого парня или всадить пулю ему в плечо. А в жизни не так. Если вы решили стрелять, цельтесь в середину груди и старайтесь, чтобы не оставалось никаких вопросов. Вы хотите кого-то подстрелить? Так убейте его.
— Чем не жизненное кредо? — кивнула Кэтрин.
* * *Заместитель декана факультета истории искусств сказала, что может уделить мне всего несколько минут. Это были ее приемные часы, и под дверью выстроился целый хвост студентов. Она с усмешкой поведала мне о том, сколько студенческих объяснений, оправданий, вопросов и жалоб ожидает ее в этот день.
— Так что же привело ко мне человека, явно вышедшего из студенческого возраста? — спросила она, откинувшись в кресле.
Я объяснил причину своего прихода как можно туманнее, надеясь, что это побудит ее разговориться, чтобы развеять туман.
— Эшли? Да, помню ее. Это было несколько лет назад. Очень странный случай, надо сказать.
— А чем странный?
— Отличные успехи в учебе, несомненная художественная жилка, трудолюбие, хорошая работа на полставке в музее — и внезапно все это рассыпалось самым драматическим образом. Я всегда подозревала, что виновата какая-то любовная история. Обычно именно тут собака и зарыта, когда подающие надежды девушки сходят с катушек. Чаще всего эти проблемы разрешаются после того, как они пропитают слезами целую груду платков и выпьют несколько чашек горячего чая. Однако в данном случае на факультете ходили самые разные слухи по поводу ее увольнения из музея и ее добросовестности как аспирантки. Но мне не хотелось бы распространяться на эту тему без ее письменного разрешения. У вас, случайно, нет с собой такой бумаги?
— Нет.
Замдекана пожала плечами и криво усмехнулась:
— Тогда, боюсь, я немногое могу вам рассказать.
— Понятно, — сказал я, поднимаясь. — Тем не менее спасибо, что выкроили для меня время.
— Послушайте, — окликнула меня она, — вы не могли бы сказать, что с ней стало? Она полностью исчезла из нашего поля зрения.
Я колебался, не зная, что ответить. Женщина взглянула на меня обеспокоенно. Она спросила меня без своей обычной насмешливости в голосе:
— С ней стряслась какая-то беда? Это было бы очень грустно слышать.
— Да, наверное, можно и так сказать, — ответил я.
37
Разговор, имевший далеко идущие последствия
Скотт медленно выбрался из автомобиля, глядя на мужчину, который, несомненно, был отцом Майкла О’Коннела. Тот все еще угрожающе замахивался топором. Скотт отошел на безопасное расстояние и вздохнул, удивляясь тому, что так спокоен.
— Не вижу смысла размахивать у меня под носом этой штукой, мистер О’Коннел, — сказал он.
О’Коннел-старший дернулся и проворчал:
— Вы тут облазили всю округу со своими вопросами обо мне. Я опущу топор, если вы скажете, кто вы такой.
Скотт сделал каменное лицо и, прищурившись, вперил взгляд в лицо О’Коннела. Молчание затянулось. Наконец О’Коннел не выдержал:
— Я жду ответа.
— Я понимаю. Я думаю над тем, какой ответ выбрать.
Это сбило О’Коннела с толку. Он сделал шаг назад, потом обратно, опять замахнулся топором и повторил свой вопрос:
— Кто вы такой?
Скотт продолжал невозмутимо сверлить мужчину взглядом, как будто топор, занесенный у него над головой, нисколько не волновал его. Тело О’Коннела было одновременно рыхлым и сильным. Над засаленными джинсами нависал пивной живот, мощные руки пестрели татуировкой. Несмотря на холодную ноябрьскую погоду, на нем была лишь черная футболка с эмблемой «Харлей-Дэвидсон» чуть выше пояса. В коротко остриженных черных волосах проглядывала седина. Вытатуированное крупными буквами на предплечье имя «Люси» было единственным, что осталось от его семейной жизни, — не считая сына и дома. Было похоже, что О’Коннел под мухой, однако говорил он внятно и на ногах держался твердо. Очевидно, выпитое лишь выключило сдерживающие центры и слегка затуманило ему голову, что, с точки зрения Скотта, было очень кстати. Он сложил руки на груди и покачал головой, чтобы подчеркнуть, что ситуацией владеет именно он.
— Я тот, кто может доставить вам очень большие неприятности, мистер О’Коннел. Такие, что хуже не бывает, поверьте. Сопряженные с болью и большими огорчениями. Но, с другой стороны, я могу оказать вам немалую помощь. У вас появится возможность неплохо заработать. Так что выбирайте.
Топор немного опустился к земле.
— Слушаю, слушаю. Продолжайте.
Скотт покачал головой. Он сочинял сценарий на ходу:
— Я не веду серьезных разговоров на улице, мистер О’Коннел. Человеку, которого я представляю, уж точно не понравилось бы, если бы я стал обсуждать его дела там, где нас могут подслушать.
— О чем вы толкуете, черт побери?
— Давайте зайдем к вам домой и спокойно все обсудим. Иначе я снова сяду за руль — и больше вы меня не увидите. А вместо меня вас навестит кто-нибудь другой. И этот другой или даже другие, мистер О’Коннел, не будут настроены разговаривать так же дружелюбно, уж поверьте. У них разговор совсем иной.
По всей вероятности, О’Коннелу доводилось в своей жизни произносить и выслушивать немало угроз и подобные фразы на него не действовали.
— Как, вы сказали, вас зовут?
— Я не говорил. Это ни к чему.
О’Коннел колебался; топор опустился еще ниже.
— О чем вообще речь-то? — спросил он не без любопытства.
— О долге. Но здесь я больше ничего не скажу. Вас это может заинтересовать. Принести вам деньги. А может, и не принести. Все в ваших руках.
— С какой стати вы станете давать мне деньги?
— Потому что всегда проще заплатить человеку, чем действовать иначе.
«Пусть поломает голову над тем, что это может значить», — подумал Скотт.
