Николь Жамэ - Дольмен
Только тогда она вдруг поняла, что Риан исчез.
Жанна не заметила, как он вошел. Теперь он стоял перед ней, в ее кухне. По телу пробежала дрожь, кровь в жилах заледенела. Но сила духа, которую Жанна унаследовала от многих поколений бретонских рыбачек, сыграла свою благотворную роль. Выдержав взгляд Риана и взяв себя в руки, она стояла перед ним — прямая, безмолвная и несгибаемая.
— Мне показалось, вы узнали меня тогда, во время ужина в замке. Упавший поднос… Почему вы смолчали?
— Да, в первый момент я подумала — это Эрван. Но закралось сомнение, ведь глаза у тебя серые, взгляд — холодный. Не та небесная голубизна, которую я помнила, и я решила, что все-таки ошиблась. — Она посмотрела на него в упор. — И потом… Эрван никогда не стал бы прятаться: он был для этого слишком прямым человеком!
— Слишком прямым — верно! Чтобы снести предательство отца по отношению к Ивонне! Слишком прямым, чтобы не захотеть добиться справедливости и отомстить за тех, кого у него отняли!
— Этим нельзя оправдать сговор с жуликами и ограбление банка!
— Иногда нужно самому пережить подобное, чтобы получить право судить других.
— Дочь говорит — это обычная отговорка трусов.
— Или отчаявшихся людей.
Она покачала головой:
— Я не сужу тебя, просто хочу, чтобы ты сейчас ушел.
— Не раньше, чем получу ответы на свои вопросы.
Жанна направилась к двери, но Риан удержал ее за руку. Резкость жеста отчасти смягчалась нежным тоном его голоса.
— Не заставляйте меня прибегать к другим средствам, чтобы заставить вас говорить.
Мать Мари содрогнулась.
— Что стало с ребенком, спасенным Пьерриком?
— Каким еще ребенком? Отпусти руку, мне больно!
Машинально она бросила взгляд в окно, словно хотела позвать на помощь, и застыла.
К дому подходила Мари.
Жанна умоляюще взглянула на Риана:
— Уходи, прошу тебя. — Она показала на гостиную, из которой через заднюю дверь можно было попасть во дворик. — Выйди на улицу из гостиной.
Риан тоже заметил приближавшуюся Мари и все понял.
— Если вы дорожите дочерью, ни слова о моем визите! Никаких подозрительных жестов, договорились?
Ему едва хватило времени скрыться за дверью гостиной, как вошла Мари. Поглощенная своими заботами, она не обратила внимания на необычное выражение беспокойства на лице матери.
— Какая досада, дочка! Я как раз собиралась уходить, — произнесла она, надевая кофту.
— Постой, мама… Я все знаю…
— Прости, я очень тороплюсь, — пробормотала Жанна, подталкивая Мари к двери.
— Выслушай! Мои детские кошмары получили объяснение… Я, оказывается, все это пережила. Я — ребенок Мэри, «незнакомки из Молена»…
Стоя всего в нескольких метрах от нее, Риану от полученного потрясения пришлось опереться о стену. Он услышал срывающийся голос Жанны:
— Что ты несешь?! Замолчи! Ты говоришь глупости!
— Хватит меня обманывать! Я точно это знаю — чувствую сердцем, всем своим существом. Пьеррик подобрал меня, спас, унес, прижимая к своему телу. Вместе с ним я стала свидетельницей убийства этой женщины, моей матери, зарезанной Артюсом!
Риан побледнел как смерть, он стоял неподвижно, его волнение выдавало только тяжелое дыхание.
Чуть не плача, схватив Жанну за руки, Мари продолжила:
— Ты была со мной холодна, я не могла этого спокойно переносить. Теперь я понимаю — ты хотела меня защитить, хотела, чтобы я уехала… Все, что ты делала, ты делала ради меня, чтобы я никогда не узнала о том, что я — дочь обыкновенного мошенника…
— Замолчи! Эрван де Керсен был прекрасным юношей. Добрым, смелым!
— Бандитом, который грабил, лгал, убил… Я его ненавижу!
— Ты судишь о нем несправедливо, как когда-то судила обо мне. И снова можешь ошибиться. Артюс посеял зло на нашем острове, он сделал Эрвана несчастным, и его семью, и нашу, и семью Ле Бианов…
— Мои отец и дед — убийцы! Как мне жить с этим дальше?
За несколько минут жизнь Риана перевернулась. Смысл его существования, их ребенок с Мэри, находился в нескольких шагах от него! Знай он об этом раньше, у него не возникло бы и мысли о мщении.
Мари была рядом — взрослая, прекрасная, безнадежно потерянная. И она его ненавидела.
Жанна, сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, провела ладонью по лицу дочери.
— Ты обязательно выстоишь. Я же нашла в себе силы все перенести. Как я жила… думаешь, легко, зная, что мои сыновья — причина гибели твоей матери? Поэтому я и оставила тебя. А потом полюбила, девочка моя. Я любила тебя больше, чем их! — выпалила она на одном дыхании.
Мари обняла Жанну, ей тоже захотелось сказать, что она любит ее больше всех на свете, но в доме Кермеров не было принято распространяться о любви: любовь должна выражаться в делах. И чем чувство сильнее, тем меньше следовало о нем говорить. Впервые эти слова Мари услышала от Жанны.
— Я всему в жизни обязана только тебе, и папе, конечно, тоже, но никому другому!
— Не отрекайся от своих родителей, Мари, им на долю не выпало счастья увидеть, как ты взрослеешь.
— Я все делала, чтобы встать на защиту Риана, мне так хотелось, чтобы он был невиновен. Но… он убил моих братьев, друзей, я отрекаюсь от него и никогда не буду считать своим отцом!
Риану показалось, что в него вонзили кинжал. Но как ни странно, он почувствовал и огромное облегчение. Мари, его дочь, только что выпустила на волю всех его демонов: ненависть, протест против несправедливой судьбы, — освободив от навязчивых мыслей и действий, которые разрушали его душу.
Он вдруг почувствовал то, чего не чувствовал больше тридцати пяти лет. Самое светлое, что он пережил когда-либо, — его любовь с Мэри вновь возродилась в его сердце во всем своем исчерпывающем великолепии. Их дочь была жива, она походила на их любовь: Мари была замечательная женщина, цельная натура, мужественная и великодушная. Счастье дочери отныне для него стало самым главным, и эта волна счастья захлестнула его, когда он понял, что еще может что-то для нее сделать.
Никто, кроме Жанны, не услышал, как тихо закрылась дверь, выходившая из гостиной на улочку. Разговаривая с Мари, она все время думала о том, что теперь предпримет Риан, и молила Бога, чтобы Эрван де Керсен одержал верх. Она с беспокойством посмотрела на дочь:
— Что ты теперь будешь делать?
— Пока не знаю… Может быть, ничего… Мне нужно хорошенько все осмыслить.
Когда Мари садилась в машину, раздался звонок Ферсена. Она отправила ему сообщение с просьбой созвониться позднее. Пока она была не способна поделиться с ним только что сделанным открытием, и потом, она должна была решить, какую позицию она займет по отношению к Риану. Решить самостоятельно, не испытывая влияния Ферсена.
Она взялась за ручку двери машины и замерла, все ее чувства обострились: на водительском сиденье лежала аудиокассета.
Оглядевшись и не заметив вокруг ничего подозрительного, после недолгих колебаний Мари отогнала машину в тихий уголок двора, сунула кассету в плейер и вздрогнула, услышав голос Риана:
— Расскажите о кораблекрушении.
— Да уж, сволочная выдалась ночка… — ответил голос Кристиана. — Семиметровые волны, ветер больше пятидесяти узлов… Я понял, что первым мне не прийти, вот и организовал свое исчезновение.
Кровь Мари застыла в жилах. Несмотря на странный выговор, в котором звучало что-то механическое, доводы шкипера были вполне разумны. Она сразу поняла, что он находился в гипнотическом трансе. По изменившемуся голосу Риана она догадалась, что тот никак не ожидал подобного признания.
— Что значит «организовал»?
— Обо всем позаботился спонсор… Меня потихоньку переправили на берег, и я отсиделся в надежном месте, после чего меня вывезли в море в месте, где скоро должно было пройти русское грузовое судно. Все было сработано на совесть, не подкопаешься.
— Вы собираетесь когда-нибудь признаться в этом Мари?
— Зачем? С ней я тоже не хочу остаться в проигрыше! И добьюсь этого любой ценой… любой…
Голос смолк, Мари была близка к обмороку. Теперь ее разочарование в Кристиане было полным. А она-то испытывала угрызения совести, обвиняя себя в неверности!
После небольшой паузы голос Риана зазвучал вновь, он направил разговор с Кристианом в нужное русло, заставив его вспомнить другое кораблекрушение, в мае тысяча девятьсот шестьдесят восьмого. Мари замерла. Что еще ей предстояло узнать?
Неожиданно жених заговорил совсем другим, певучим голоском, словно снова стал десятилетним. Он рассказал о Пьеррике, о ребенке…
Она слушала его, и к горлу подступала тошнота.
Кристиан качался в гамаке, когда Мари поднялась на борт шхуны.
Первое, что он увидел, были блестящие от слез зеленые глаза. Неужели ей тоже его не хватало? В нем родилась безумная надежда, он вскочил и приблизился к Мари. Он ждал чего угодно, только не слов, которые она произнесла:
