Кит Маккарти - Тихий сон смерти
— Как вы смеете? Кто вы вообще такие? По какому праву вы вламываетесь в мой дом?
И вдруг он узнал Розенталя. Лицо профессора моментально преобразилось, и, обессилев, он рухнул в кресло, произнеся только:
— А, это вы…
Розенталь не оценил этого признания. Развалившийся на диване Бочдалек держал всю компанию под прицелом, и гнев профессора вызвал у него приступ веселья:
— Так вы и есть профессор? Самый умный?
Штейн с негодованием посмотрел на него.
— Может кто-нибудь объяснить мне, что происходит? — Повернувшись к Карлосу, он добавил: — Ты знаешь этих людей?
Но Карлос пребывал в не меньшей растерянности. Заговорил Айзенменгер:
— Возможно, профессор, нам следует представиться. Меня зовут Джон Айзенменгер, это мой коллега, Елена Флеминг. Имена этих двоих, — он указал на сидевшего на диване Бочдалека и ходившего взад-вперед по комнате Розенталя, — мне неизвестны. У этого вообще несколько имен, одно из них, как я понимаю, Розенталь, а его приятель, боюсь, мне известен не более, чем вам.
Бочдалек склонил голову в знак приветствия, но назваться не захотел. Впрочем, для Штейна это не имело никакого значения.
— Эти двое прибыли сюда, чтобы раз и навсегда закрыть проект «Протей», — завершил представление Айзенменгер.
— О господи!.. — прошептал Карлос.
Наконец Штейн начал ориентироваться в ситуации. Повернувшись к Розенталю, он задумчиво произнес:
— Стало быть, вы приехали убить нас?
Розенталь тем временем осматривал комнату. Не глядя на Штейна, он произнес:
— Эксперимент «Протей» закончен, профессор. Результаты положительные.
Когда Штейн недоуменно уставился на Розенталя, в разговор вмешался Айзенменгер:
— Эффективность Протея доказана. Вы хорошо поработали, профессор.
Старик воспринял комплимент так же, как воспринял бы клочки кошачьей шерсти, обнаружив их на ковре гостиной.
— Присмотри за ними, я проверю дом, — стоя у окна, приказал Розенталь Бочдалеку.
Тот кивнул, и Розенталь вышел, неслышно ступая по голым половицам.
Воспользовавшись паузой, Елена обратилась к Карлосу:
— Что произошло во время пожара? С чего он начался?
Карлос посмотрел на Штейна и сказал:
— Мы думали, что Протей станет просто высокотехнологичным инструментом для исследований рака. Методом, с помощью которого можно вызывать раковые образования в клеточных системах для последующего их изучения. А потом мы узнали, что речь идет о совершенно ином его назначении.
Штейн поднял воспаленные глаза на Елену и Айзенменгера:
— Это не моя вина. Мы были уверены, что занимаемся чем-то действительно нужным. Помогаем бороться с раком. Этому я посвятил всю свою жизнь. Потом мы узнали, что делаем нечто прямо противоположное. Мы узнали, что кто-то перехватил проект и ловко превратил его в убийцу. Протей — это биологическое оружие, какого еще не знало человечество.
Бочдалеку все это показалось весьма интересным. Он с неподдельным удивлением спросил:
— Неужели?
Проигнорировав его вопрос, Штейн повернулся к Елене:
— Вы должны мне поверить. Когда я получил финансирование от «ПЭФ», проект выглядел именно так. Все мы, и Карлос в том числе, думали, что разрабатываем новую систему лечения онкологических заболеваний. Проект был украден, но только не мной.
— Тогда кем? — спросила Елена.
Глядя на Карлоса, Штейн произнес:
— Робином Тернером.
Розенталь переходил из комнаты в комнату, осматривая содержимое стенных шкафов, заглядывая во все уголки, не забывая обследовать через окна пространство вокруг дома. Как он и ожидал, везде было пусто. Все было промерзшим, запылившимся и не несло на себе никаких следов человеческого существования, за исключением одной большой комнаты, занимавшей дальнюю часть верхнего этажа дома. Из ее окон открывался широкий вид на северную часть острова и просматривалась единственная дорога, начинавшаяся у дома и уходившая к горизонту. Уверившись, что никто им не помешает — кому придет в голову в такую погоду совершать долгий путь, чтобы навестить никчемного старика? — он вернулся в ту самую комнату, которая представляла собой наполовину кабинет, наполовину лабораторию. Розенталь не имел опыта исследовательской работы и не был знаком с научным оборудованием и инструментами, но поразился, насколько сложной и современной оказалась аппаратура Штейна. А сколько здесь разнообразных приборов и устройств! От нечего делать он пробежал взглядом по некоторым из них: его окружали центрифуги, холодильники, морозильные камеры — и это лишь те приборы, назначение которых он мог определить, прочее же оборудование лаборатории было для него совершенно незнакомо.
Потом Розенталь покопался в груде папок и бумаг, разбросанных по письменному столу и кипами громоздившихся на полках стеллажа в дальнем углу комнаты. Вряд ли он мог понять их содержание, но одно название узнал безошибочно: Протей.
Карлос никак не отреагировал на слова Штейна, тогда тот продолжил:
— Тернер человек умный, талантливый ученый, но при этом беспринципный, хотя в то время я этого не знал. С самого начала он, вероятно, понял скрытый военный потенциал Протея и убедил «ПЭФ», что на этом можно заработать куда больше, чем на очередных противораковых лекарствах.
— Тернера убили, — спокойно заметил Айзенменгер.
Потрясенный Штейн несколько секунд молча смотрел на доктора.
— Убили? Кто?
Айзенменгер кивнул в сторону Бочдалека:
— Думаю, этот.
Штейн перевел взгляд на напарника Розенталя, и Бочдалек в подтверждение версии Айзенменгера с ухмылкой склонил голову. Профессор бросил на Бочдалека уничижительный взгляд и вновь повернулся к Айзенменгеру.
— Что бы он ни сделал, ученым он был хорошим.
Розенталь вернулся с папкой в руках и, улыбаясь, помахал ею Штейну:
— Продолжаете работу по Протею, я правильно понимаю, а, профессор?
Штейн взглянул на папку:
— Кто-то же должен найти способ борьбы с тем, что мы сделали.
— Вам удалось? — с надеждой спросил Карлос.
Штейн покачал головой, охваченный, по-видимому, стыдом и раскаянием.
Розенталь поспешил успокоить старика:
— Ну и ничего. Поражение терпят и лучшие умы. И все-таки я рад, что наткнулся на это. Попадись эта папочка кому-нибудь на глаза, неприятностей было бы не счесть. — Он сунул папку в большую дорожную сумку и повернулся к Бочдалеку. — Подождем до темноты. — И уже для остальных добавил: — Теперь мы можем подождать, время расстаться еще не пришло. Будете хорошо вести себя, обойдемся без веревок, но как только кто-нибудь из вас перестанет быть паинькой, боюсь, придется принять меры ко всем, а это, поверьте, будет весьма неприятно. Вам ясно?
— Мы можем прекрасно провести время, — добавил Бочдалек. — Можем, например, ради развлечения дослушать историю. — Он довольно ухмыльнулся.
Розенталь сел за стол, стоявший у окна. Айзенменгер спросил у Штейна:
— Значит, «ПЭФ» перевел вас на Роуну. Вам не приходило в голову, зачем они так далеко вас упрятали?
Старик покачал головой:
— Я был таким наивным! Старлинг так убедительно говорил, что проект имеет для компании первостепенную важность, что идеей борьбы с раком заинтересовались еще несколько компаний. Мне сказали, что для нас Роуна — самое безопасное место. Я поверил.
Карлос вышел из состояния задумчивости:
— Я все-таки не понимаю, как можно было не заметить, что происходило у нас под носом.
Штейн тихим голосом произнес:
— Потому что Протей изначально был близок к биологическому оружию. И любую модификацию, которую предлагал Тернер, легко можно было расценить как совершенствование моей первоначальной идеи. Даже чувствительный к температуре стартер казался мне тогда вполне логичным и резонным дополнением всей системы.
В разговор вмешалась Елена:
— А что насчет того несчастного случая? Что случилось тогда?
Ей ответил Карлос:
— На Роуне царила тоска смертная, и после работы заняться было нечем. Это из-за погоды, из-за отсутствия нормального человеческого общества, из-за перегрузок на работе. Само собой, кто-то с кем-то сближался, и отношения между нами переставали быть чисто деловыми. И, черт побери, после стольких месяцев такой вот жизни и вынужденного воздержания я смотрел на каждую дырку в стене! Ну, я и влюбился в Милли. Думаю, я ей тоже немного нравился, не так чтобы очень, но нравился. Тернер тоже посматривал на нее. Джастин сошлась с Жан-Жаком, так что мне ничего другого не оставалось. — Карлос на несколько секунд замолчал, может быть, на него нахлынули сентиментальные воспоминания, а может, какие-то другие, не столь приятные мысли. — Я думаю, ей было жалко нас. — Он печально улыбнулся. — Во всяком случае, я так думаю. — И снова, глубоко вздохнув, он опустил глаза к полу. — Она пыталась водить за нос и Тернера, и меня, но у нее ничего не получилось.
