Джим Хоган - Шифр Магдалины
— Создается впечатление, что они боятся на вас смотреть, — заметила Клементина.
Гомелес пожал плечами.
— Они считают меня богом, — ответил он. — Вы понимаете, что подобное мнение крайне усложняет наши отношения. — Он проехал немного дальше по коридору, остановился и кивнул на стеклянную стену. — Взгляните.
В комнате с неярким приглушенным освещением несколько мужчин в темных костюмах сидели перед строем мерцающих зеленоватым свечением компьютерных мониторов, манипулируя тумблерами на сверкающей алюминиевой панели управления. На стене напротив находилась карта окружающего виллу леса, которую во всех направлениях пересекали фиброволоконные нити.
— Что это за голубые огоньки? — спросила Клементина.
— Дорожки, проложенные через парк, — ответил Гомелес.
— А красные? — спросил Данфи.
— Ими обозначены границы территории поместья. Они постоянно находятся под наблюдением с помощью видеокамер.
— Даже ночью? — спросила Клементина.
Гомелес кивнул.
— Они оборудованы синхронизированными усилителями сигнала с устройствами теплового видения, — пояснил он. — Другими словами, им подвластно все лучшее, что есть в обоих мирах — как внешний, так и внутренний свет.
Клементина нахмурилась, не поняв его последней фразы.
— Свет звезд и телесное тепло, — пробормотал Данфи.
— Ну, можно и так сказать, — согласился Гомелес.
— А как вам удалось приобрести такие обширные познания? — спросил Джек.
— О, у меня очень много свободного времени! — ответил Гомелес. — Фактически вся моя жизнь была посвящена этому.
Проехав немного дальше по коридору, Гомелес, не оборачиваясь, дал знак, чтобы они следовали за ним. Переместившись еще примерно футов на двадцать, он остановился у затемненной комнаты, стена которой состояла в основном из стекла. Она напомнила Клементине родильное отделение больницы, и, заглянув туда, она думала обнаружить там ряд инкубаторов. Однако увидела лишь одинокую мужскую фигуру, склонившуюся над книгой рядом с компьютерным монитором. По экрану разгуливал какой-то персонаж из мультфильма с блаженной улыбкой на физиономии.
— А кто это такой? — спросил Данфи. — Мистер Тупица?
Гомелес покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Это я.
Он постучал в окошко, и мужчина в кресле оторвал глаза от книги. Гомелес помахал ему рукой и улыбнулся. В ответ тот наклонил голову в почтительном поклоне и вновь вернулся к чтению.
— Не понимаю, — произнес Данфи. — В чем тут цель?
Гомелес опустил руку вниз и приподнял правую штанину.
— Вот в чем цель. — Лодыжка старика была обмотана черной лентой, а к ленте крепилась маленькая пластиковая коробочка.
Клементина уставилась на нее.
— Что это такое? — спросила она.
Данфи покачал головой от изумления.
— Браслет контроля и наблюдения.
— Блестяще! — воскликнул Гомелес.
— Он излучает слабый радиосигнал, — пояснил Данфи. — Сигнал принимается транспондером, находящимся где-то на территории поместья. А транспондер передает его на принимающую станцию. Я правильно говорю?
Гомелес кивнул:
— Совершенно верно.
— Пока человек, за которым ведется наблюдение, находится в полосе действия транспондера — именно его сигналы и отслеживает тот парень, — все в порядке. Но как только он выйдет за ее пределы… — Джек повернулся к Гомелесу. — Насколько далеко вы вообще можете отходить?
— Примерно на сто метров от дома, прогуливаться вокруг пруда, если мне захочется.
— Вы ведь можете просто взять и снять все это, — возмущенно заметила Клементина.
— Чтобы снять его, мне придется разрезать ленту, — ответил Гомелес, — и цепь разомкнётся. Нет цепи, нет и сигнала. А если нет сигнала, значит, возникли какие-то проблемы. — Внезапно он улыбнулся. — Пойдемте, я покажу вам кое-что еще.
Гомелес покатил кресло дальше по коридору, остановился у одной из дверей, открыл ее и зажег свет в помещении. Данфи и Клементина заглянули внутрь.
Помещение оказалось оснащенной по последнему слову техники операционной с рентгеновской аппаратурой и другим диагностическим оборудованием. Имелся тут также и отсек интенсивной терапии со всеми устройствами, необходимыми для поддержания жизни. Гомелес выключил свет и поежился.
— Я очень хотел, чтобы вы это увидели, — сказал он.
Тем вечером они обедали в геральдическом зале и смотрели по телевизору повторный показ «Зайнфельда»[107] под внимательным взором собак Эмины и Зубейды. Они следовали за Гомелесом постоянно, куда бы он ни направлялся в доме или на улице, бесшумно ступая за ним по пятам. Время от времени он рассеянно протягивал руку, и одна из собак подскакивала к нему и подставляла ему ухо, которое он должен был почесать.
После окончания фильма Гомелес провел своих гостей в маленький кабинет с видом на озеро. В камине горел огонь, а над камином висела картина такой художественной мощи, что у Джека и Клементины захватило дух. Клементина прочла надпись на бронзовой табличке, прикрепленной к золотой раме:
«ДЕ МОЛЕ НА КОСТРЕ»
(1576?)
— Никогда не слышала о подобной картине, — сказала она. — Что странно, так как я с отличием сдала историю искусств.
Гомелес пожал плечами и налил им обоим по рюмке кальвадоса.
— Потому что она известна только по слухам, — пояснил он. — Ее никто никогда не фотографировал, и она никогда нигде не выставлялась.
— Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать, что она всегда находилась здесь.
Мгновение они молчали, затем Данфи заметил:
— В отличие от вас.
Гомелес с недоумением взглянул на Джека.
— Мы были в музее на рю де Могадор, — объяснила Клементина.
Гомелес закрыл глаза и задумчиво кивнул.
— И что случилось? — спросил Данфи.
— Случилось? — переспросил старик.
— Да, с вами. Когда пришли немцы…
Гомелес печально покачал головой.
— Все, что случилось, случилось еще до того, как пришли немцы.
Клементина села рядом с ним в кресло и спросила:
— Что вы имеете в виду?
Гомелес уставился на огонь, горевший в камине, и начал свой рассказ.
— Я был тогда еще совсем ребенком и жил в Париже. И как-то отец взял меня на встречу с группой людей, как мне сказали, весьма влиятельных в мире политики, бизнеса и искусства. На этой встрече мне объяснили, что моя семья «отличается» от всех других семей — и я тоже отличаюсь, — и что у нас есть особые обязанности. Мне также сообщили, что когда-нибудь я узнаю гораздо больше о своем происхождении и обо всем остальном, но в данный момент они собрались там для того, чтобы принести мне присягу, поклявшись в верности моему делу.
Гомелес сделал глоток кальвадоса.
— Моему делу? Вы можете представить мою реакцию. Мне было всего десять лет! — воскликнул старик. — «Какое „дело“ имелось в виду?» — спросил я отца. И он ответил, что дело — это я сам. «Но почему?» — спросил я. «Потому, — ответил он, — что если в их жилах течет обычная кровь, то в твоих течет кровь Спасения. И они сказали, что я принц, который должен стать царем. А если не я, то мой сын. А если не он, значит, его сын». — Гомелес покачал головой. — Можете представить, что я ощутил. Я ведь был ребенком. Конечно, их слова меня почти не удивили. Подобно многим другим детям, я всегда знал — или по крайней мере подозревал, — что в каком-то смысле являюсь необычным, исключительным, волшебным существом. И, по правде говоря, мне казалось вполне естественным и вполне справедливым, что я должен стать центром некой тайной вселенной, темным солнцем, вокруг которого вращается множество верных почитателей. Став старше, я понял, что должен заплатить за свое положение определенную цену, и притом немалую — я лишался права распоряжаться собственной жизнью. Она попросту превращалась в одно сплошное ожидание.
Гомелес почесал Зубейду за ухом и налил себе вторую рюмку кальвадоса. Данфи взял кочергу и помешал угли в камине.
— И я ушел… В тридцать шестом. Вышел из дому, сказав, что иду за сигаретами, и отправился в поисках приключений, верных друзей, справедливой войны… Меня очень волновали политические события. В тридцатые годы политика волновала всех. Поэтому мне понадобилось совсем немного времени, чтобы разыскать в Париже штаб-квартиру Франко-бельгийской коммуны. А два дня спустя я сидел в поезде, направлявшемся в Испанию, на Гражданскую войну. А через неделю уже лежал в госпитале с ранением шрапнелью.
Данфи заморгал.
— И когда это случилось?
— Четвертого ноября тридцать шестого года.
— Значит, вот что он имел в виду, — произнес Данфи.
— Кто?
— Аллен Даллес. В своем письме Юнгу. Он писал, что произошла катастрофа. Полагаю, он имел в виду ваше ранение.
