Тана Френч - Ночь длиною в жизнь
— Мы сейчас говорим о другом, — напомнил я.
— Сначала я решил, что ты струхнул, — сказал Шай, словно не слыша меня. — Поджилки затряслись, как до дела дошло… Так я считал несколько месяцев, а когда поговорил с Имельдой Тирни, то понял: поджилки тут ни при чем. Для тебя всю жизнь имело значение только то, чего хочешь ты. Ты нашел легкий способ получить желаемое и наплевал на остальное: на семью, на меня, на все наши обещания…
— Погоди-ка, ты обвиняешь меня в том, что я никого не убил?
Губы Шая презрительно вытянулись; в детстве он всегда корчил эту гримасу, если я старался ему в чем-то подражать.
— Не умничай. Я обвиняю тебя в том, что ты считаешь себя выше меня. Может, твои приятели-копы и верят, что ты хороший, может, ты и сам в это веришь, но я знаю лучше. Я знаю, кто ты.
— Ты и понятия не имеешь, кто я.
— Да ну? Ты ведь в полицию пошел только из-за того, что мы почти совершили той весной. Из-за того, что ты чувствовал.
— То есть меня охватило желание исправить ужасное прошлое? Тебе бы мелодрамы писать!.. Увы, ты не прав. Прости, что разочаровал.
Шай громко рассмеялся и снова стал похож на беспечного бедового подростка.
— Исправить? Нет, это не для нашего Фрэнсиса. А вот полицейским жетоном прикрыться, чтобы все с рук сходило… Интересно, детектив, что ты уже натворил?
— Да пойми своей тупой башкой: все твои «если бы», «но», «почти» ничего не значат! Я чист. Хочешь, зайду в любой полицейский участок и признаюсь во всем, что мы планировали той весной? Если мне и влетит, то лишь за то, что отнимаю у полиции время. Это не церковь, за дурные мысли в ад не отправят.
— А разве тебя не изменил тот месяц, когда мы готовились? Скажи, что ты остался прежним. Давай.
Па всегда говорил — за несколько секунд до первого удара, — что Шай не умеет вовремя остановиться.
— Ради Господа нашего Иисуса-младенца на небесах… — В моем голосе ясно звучало предупреждение. — Ты хочешь меня обвинить в том, что ты сделал с Рози?
Снова движение губ — то ли тик, то ли оскал.
— Я не намерен терпеть твой самодовольный взгляд в моем собственном доме. Ты ничем не лучше меня.
— А вот тут ты не прав. Да, конечно, мы с тобой вели интересные разговоры, но если обратиться к реальным фактам, то я и пальцем не тронул папу, а ты убил двоих. Можешь считать меня психом, но я вижу различия.
Челюсть Шая снова окаменела.
— Я ничего не делал Кевину. Ничего.
Иными словами, время откровений кончилось.
— Может быть, я псих, — начал я, — но складывается такое впечатление, будто ты ждешь, что я кивну, улыбнусь и уйду. Сделай одолжение, скажи, что я ошибаюсь.
В безумном взгляде Шая полыхнул огонь ненависти, чистый как зарница.
— Оглянись, детектив. Не замечаешь? Ты вернулся туда, откуда начал. Ты снова нужен своей семье, ты снова нам должен, и на сей раз ты заплатишь. Тебе повезло: сейчас тебе нужно просто встать — и уйти. Конечно, если ты не горишь желанием выполнять свою долю работы.
— По-твоему, я отпущу тебя?
Движущиеся тени превратили лицо Шая в маску дикого зверя.
— Что ты можешь доказать, легавый? Кевина нет, некому сказать, что меня той ночью дома не было. В отличие от тебя Холли на семью стучать не будет, даже если ей руки выкручивать; вдобавок слова ребенка за чистую монету никто не примет. Вали обратно в свою лавочку, и пусть твои дружки тебя ублажают, пока не надоест. У тебя ничего нет.
— Непонятно, с чего ты взял, будто я собираюсь что-то доказывать. — Я резко пихнул стол в живот Шаю.
Стаканы, пепельница и бутылка разлетелись в стороны, а брат с рычанием упал навзничь. Я пинком убрал с дороги стул и прыгнул на Шая. В этот момент я осознал, что шел в эту квартиру убивать.
Через секунду Шай подобрал бутылку и нацелил ее мне в голову: он тоже был готов меня убить. Я увернулся, но бутылка зацепила мне висок. Я встряхнулся, отгоняя россыпь звездочек, ухватил Шая за волосы и начал колотить головой о пол. Брат ухитрился отпихнуть меня столешницей, и я тяжело рухнул на спину; Шай прыгнул на меня, и мы сцепились, метя друг другу по уязвимым местам. Ни Шай, ни я не отпускали яростного захвата, прижавшись щекой к щеке, как пара любовников. Девятнадцать лет тренировки научили нас драться почти бесшумно, не привлекая внимания людей на первом этаже. Слышалось только тяжелое напряженное дыхание и иногда глухой мягкий стук, когда удар находил цель. Я чувствовал запах мыла «Пальмолив» — прямо из нашего детства — и горячий запах звериной ярости.
Шай ткнул коленом мне в пах и отцепился, пытаясь подобрать ноги, но удар не попал в цель, а я оказался проворнее. Я вывернул Шаю руку, швырнул на спину и провел апперкот в челюсть. Когда он обрел способность ясно видеть, я уже упер колено в его грудь, а ствол пистолета приставил ко лбу.
Брат оцепенел.
— Подозреваемый был проинформирован, что арестован по подозрению в убийстве, и соответствующим образом предупрежден. Он ответил, цитирую: «Отвали», конец цитаты. Я объяснил, что процедура пройдет спокойнее, если он окажет содействие, и предложил подставить руки для наручников. Подозреваемый пришел в ярость и напал на меня, ударив в нос, — смотри прилагаемые фотографии. Я попытался уклониться от противоборства, но подозреваемый блокировал пути отхода. Я извлек оружие и предложил ему освободить дорогу. Подозреваемый отказался.
— Родного брата… — процедил Шай. В драке он прикусил язык; и на губах пузырилась кровь. — Как последняя сволочь…
— Кто бы говорил! — Прилив ярости буквально подбросил меня, и я чуть не спустил курок. В глазах Шая вспыхнул ужас, и это подействовало, как глоток шампанского. — Подозреваемый продолжал оскорблять меня и добавил, цитата: «Убью гада», конец цитаты, затем сообщил, цитата: «Я не пойду в чертову тюрьму, лучше помереть», конец цитаты. Я пытался успокоить его, уверяя, что ситуацию можно разрешить мирным путем, и снова потребовал пройти со мной в участок, чтобы побеседовать в надлежащей обстановке. Подозреваемый был в крайне возбужденном состоянии и не воспринимал мои слова. Судя по всему, задержанный находился под воздействием наркотиков, вероятно, кокаина, поскольку его поведение было неадекватным. Впрочем, такое неустойчивое состояние может свидетельствовать и о психическом расстройстве.
Шай стиснул зубы.
— Ты еще и психом меня выставить собрался? Чтобы меня запомнили таким?
— Главное — работу сделать. Я пытался взять ситуацию под контроль, безрезультатно уговаривал подозреваемого успокоиться, но его возбуждение нарастало. Он ходил взад-вперед, бормоча про себя, и бил по стенам и по своей голове сжатым кулаком. В конце концов подозреваемый схватил… Давай-ка придумаем тебе что-нибудь посерьезнее бутылки; ты же не хочешь выглядеть девчонкой. Что ты схватил?
Я внимательно осмотрел комнату: ящик с инструментами, разумеется, аккуратно задвинут под комод.
— Гаечный ключ там? Подозреваемый схватил гаечный ключ из открытого ящика с инструментами, смотри прилагаемую фотографию, и повторил свою угрозу убить меня. Я приказал ему бросить оружие и попытался отодвинуться на безопасное расстояние. Он нацелился мне в голову и пошел на меня. Я уклонился от удара, сделал предупредительный выстрел над плечом подозреваемого — не бойся, приличную мебель не задену — и предупредил, что в случае повторного нападения у меня не останется выбора, кроме как стрелять на поражение.
— Ты блефуешь. Придется рассказывать Холли, как ты убил ее дядю Шая…
— Я расскажу Холли сладенькую сказочку, и моя дочь больше никогда близко не подойдет к этой драной вонючей семье. Когда она вырастет и с трудом припомнит, кто ты такой, я объясню ей, что ты оказался убийцей и получил по заслугам.
Кровь из раны на моем виске стекала на Шая, крупные капли пропитывали его свитер и шлепали по лицу. Нам обоим было наплевать.
— Подозреваемый снова попытался ударить меня гаечным ключом, на этот раз успешно, смотри медицинский отчет и прилагаемые фотографии раны на голове — уж поверь мне, солнышко, рана на голове будет первый сорт. От удара я рефлекторно нажал спусковой крючок пистолета. Я уверен, что если бы не был частично оглушен ударом, то сумел бы нанести несмертельное поражение. Однако я также уверен, что в данных обстоятельствах применение оружия оставалось единственной возможностью, и если бы я помедлил еще несколько секунд, моя жизнь подверглась бы серьезной опасности. Подпись: сержант уголовной полиции Фрэнсис Мэки. И раз некому будет опровергнуть мою аккуратную официальную версию, кому они поверят, как ты думаешь?
В глазах Шая не осталось ни разума, ни осторожности.
— С души воротит, продажная свинья, — сказал он и плюнул кровью мне в лицо.
Словно молния сверкнула у меня перед глазами, словно солнце брызнуло сквозь разбитое стекло и ослепило меня. Я нажал на спусковой крючок. Огромная тишина ширилась и ширилась, заполняя весь мир, — не осталось ни единого звука, кроме ритмичных порывов моего дыхания. Такой ослепляющей свободы, похожей на полет, таких диких чистых высот, готовых разорвать грудь, я не ощущал прежде никогда в жизни.
