Измайлов Андрей - Русский транзит
А Господь возьми и приведи меня. К Брентону. Предугадаешь, как же. Даже с моим опытом физиономиста – если кто помнит, давнее «пальмирное» прошлое на том и держалось. А тут… Ну, побледнел. Плохо. Действительно плохо начал я разговор: взял и гоготнул. «Моя плехо понимайт, сэр». К сожалению, Брентон был в курсе: «моя понимайт файн, бьютифулл, ройал».
– Ты, парень, понимаешь по-английски?
– Да, сэр.
– Как называется этот остров?
– Кони-Айленд, сэр.
– Как называется место, где тебя взяли?
– Шипсхэд-бей, сэр.
– Ты соображаешь, о чем я, парень?
Еще бы! В таких случаях я становлюсь на редкость сообразительным. Шипсхэд – овечья (баранья) голова. Кони- Айленд… вот что за Кони – затрудняюсь. Но своей (бараньей?) головой я закивал утвердительно и подобострастно. И к безмолвному киванию вдруг машинально добавил: «сэр!» Униженный и оскорбленный. Да я бы сейчас не только сэром, но и вашим благородием Брентона ублажил, вашим высокородием, вашей светлостью! (светлостью, пожалуй, лишне – счел бы намском-издевкой на альбиносность). Я так внутренне балагурил, пытаясь сохранить баланс между изображаемой униженностью-оскорбленностью и действительно подступившим мандражом. Обостренное чувство родины, говорю же! Объясняю: не той, что за Океаном, а этой – американской. «Зеленку», то бишь грин кард пора получать, вожделенную форму 1-551. Уже имею право, уже имею возможность! Ан: «при ненарушении законов США».
Потому и не оглянулся в злополучном лофте на Бэдфорд- авеню в Шипсхэд-бей (баранья голова!) – чтобы не опознали, кто бы там ни был. Одно дело: это тот, который раньше тут жил! Другое дело: неопознанный летающий объект. С восьмого этажа летающий. Неопознанный. А Боярофф и близко там не был, никаких законов не нарушил, в баре посиживал, «Джи-энд-Би» попивал российскими дозами, пьян был, не помню. Вот только приземлился неудачно, нарушив, определенно нарушив какой-нибудь закон, мат-ть!
– Заяц!
– Заяц, сэр? – вопрошающе-понимающе подхватил я.
– По-голландски. Кони – заяц. Кони-Айленд. Заячий остров, парень! – Брентон внешне бесстрастно ответил издевкой на мой недавний гоготок, отыграл, как говорится, качество.
– Так точно, сэр! Заячий, сэр! Остров, сэр! Да, сэр! Сэр!
– Раньше, очень-очень давно, здесь не было ничего и никого, кроме зайцев, парень.
– Знаю, сэр! То есть верю, сэр! То есть да, сэр! – я примерный ученик, я согласен с каждым и любым утверждением старшего. Униженность и оскорбленность изображаемая, почти целиком воплотилась в натуральную.
– А теперь все изменилось, да, парень? – поощрил Брентон.
– Да, сэр! – Ну, не томи, выкладывай, поганка бледная!
– Нич-че-го не изменилось, дерьмо… – он и «дерьмо» произнес без эмоций, не обижая, но квалифицируя. Так ведь недолго и вмятину на продолговатом лице заработать. Спокойно, Бояров! Как там… э-э… гуси летят… По старой памяти. Тебе, Бояров, здесь еще жить и жить. Бели уживешься. При ненарушении. Это сейчас главней. – Абсолютно ничего не изменилось, дерьмо! Здесь по-прежнему живут одни лишь зайцы. С бараньими головами. И ваши брайтонские душонки тряслись и будут трястись при виде настоящих хозяев этой земли. Понял, парень?
– Нет, сэр! – пристойно возразил я. Хотя что уж тут не понять.
– Тебе удобно, парень? Стул удобный?
– Спасибо, сэр.
– А как тебе электрический стул, парень?
– За что, сэр?
– Три трупа, парень, три трупа…
Ну-у-у, разочаровал! Ну, Брентон! Кисло. Сам должен понимать, что кисло. По запарке – да, можно и в окошко прыгнуть (заячий…), но если разбираться, копать-сопоставлять, то – кисло. Никак не пришьешь мне эх-ма тройное убийство. Чай не Совдеп!
Брентон и сам почувствовал, что перегнул. Да, со мной, с Бояровым, «наезды» не проходят – тут я собственной персоной кому угодно сто очков дам вперед.
– А также нападение на полицию, – подал назад Брентон. – Разбитый автомобиль. Пять лет получишь, могу обещать.
– Простите, сэр, для справки. Пять лет после электрического стула?
– Заткнись.
– Да, сэр!
– Рассказывай.
– Никак нет, сэр!
– Что?
– Я заткнулся, сэр. Вы не отменили предыдущего приказа, сэр! – разозлившись, я нежданно-негаданно, вырулил на подходящий тон. Подходящий для Брентона. Бледности поубавилось, то есть альбинос есть альбинос, но веснушки попрятались.
Совсем иное дело. Теперь продолжим. Мандраж мой поутих, бесстрастное брентоновское бешенство поулеглось. Отчего бы и не продолжить беседу. Мы ведь беседуем, не так ли? Припаять мне в сущности нечего, а мирная беседа располагает к взаимопониманию. Надеюсь, мы понимаем друг друга? Тогда продолжим. Продолжим, господа!
Да, знаю… знал… точнее, мне знакомы эти трое. Пять дней назад появились на Брайтоне.
Гриша-Миша-Леша. Боксеры. Мастера спорта. Бывшая тихоновская команда. Когда Тихона кончила чечня, команда рассыпалась. Кто к малышевцам прибился, кто завязал, а эта троица возомнила себя круче яйца, постановила считать себя самостоятельной командой. Однако с головой у них было не того… Бойцы, повторюсь, недурные, а мыслители дурные.
Первый же наезд завершился суровой разборкой – территория занята. Ну поговорите вы на авторитете, извинитесь, правила вам не писаны? Нет, поперли на рожон. Ну так их до самого моря гнали, как Врангеля, и туда же сбросили. Только не в Черное, а в Балтийское. Словом, они уже в порту прятались-ночевали. И – повезло. Относительно. Подцепили на бутылку трех морячков. Подпили, выпили, напоили – забрали у тех моряцкие ксивы и мотнули в Ригу. Она к тому времени границы еще не закрыла, а в порту принимала всю и всяческую шелупонь: неважно, откуда судно – важно, с чем… помогите гуманитарно, люди добрые!
Гриша-Миша-Леша завербовались сходу матросами на судно финской постройки под либерийский флагом с корейской командой, принадлежащее греку, владеющему австралийской фирмой, зарегистрированной в Нью-Йорке.
Отплавали полгода, разбогатели на пару тысяч баксов – чертова уйма по совковым представлениям. Посчитали: для раскрутки достаточно, пора рвать контракт. Нужен конфликт.
По части создания революционной ситуации любой советский дебил – вождь пролетариата. Опыт отцов-дедов сказывается, генный опыт. Растормошили команду. Повод? Да любой повод! «Мясо протухло! Гнилое мясо!» Чем не повод? А в команде – там не только корейцы числились, там и поляк один, и хинди-руси-бхай-бхай, и даже папуас. Интернационал, короче! Пятый. Или четвертый? В общем, взбунтовали угнетенные народы.
Взяли было власть в свои руки. Головокружение от успехов. Благо ни один победитель в навигации и прочей хренации не кумекал. Так что законные капитан-старпом-стармех получили свое по печени, по челюсти, по яйцам – но никого из законных капитана-старпома-стармеха не низложили, не расстреляли в ближайшем порту Свердловск. Разум возобладал. Вернее, инстинкт самосохранения. Всегда бы так…
Сели за стол переговоров, выцыганили себе почетную капитуляцию: под предлогом мирного решения конфликта, опротестовывания контракта и так далее добились переправки всех троих на встречное судно той же компании того же Засракиса. А судно курсом на Нью-Йорк.
Нормальный ход. На халяву – до Штатов.
А на берег, минуя таможенные и паспортные контроли – ночью, с рейда, шлюпкой.
Как их за жопу не взяли? Непонятно! Слушал их, прикидывал: врут! Но вот же, сидят и рассказывают! Получается: не врут. Дуракам везет, не иначе!
Первым делом они, конечно, до Брайтона добрались. По- английски: ченч, мани, вери гуд… междометия начальной питерской фарцы. А Брайтон, известно, средоточие великого- могучего-трехэтажного. Вроде бы все свои, помогут.
И помогли. В основном помогли понять, что по две тысячи зеленых на каждого – это денек (ну, два) погулять от души и… все. А погуляли Гриша-Миша-Леша от души, раскрутились по полной питерской программе. «Националь», «Метрополь»! Фантазии у местных кабатчиков – на донышке. Или просто ностальгии с избытком. Вот еще увлекательное кафе с заграничным названием «Pelmennaja». И конечно – трах. Многоразовый, разнообразный, ненасытный. Потаенная мечта типичного совка: вырваться за кордон и первым делом – в «кошкин дом», а там заказать себе непременно негритянку и непременно ту, что в коленку собственную попадет, если стреляться надумает: в сердце (где сердце-то? на четыре пальца вниз от груди! понято!). Ну, шлюшками Бог не обделил, в частности, Брайтон. И черные, и желтые, и красные, только что не зеленые. Хотя поутру они как раз зеленые… Зеленоватые. Я этого добра накушался вдоволь еще во Франкфурте, тоже дорвался. Однако довольно скоро насытился и пресытился. А эти… как с гвоздя сорвались. Трипперы доморощенные! Для справки: трипперы – в смысле экскурсанты.
Два денечка они и погудели, а проснулись – заскучали. И это Америка? Двенадцать Брайтонов, дощатые щелястые настилы-тротуары – набережная; Атлантика, уделанная мусором хуже Невы; мат-перемат; дешевые пижоны, гуляющие с тяжеленными золотыми (скорее – позолоченными) могендоидами на шейной цепочке, но все почему-то в домашних тапочках; сабвейка грохочет над головой настырней, чем где- нибудь на «Фарфоровской» в Питере! И это Америка?! За что боролись?!
