Карин Слотер - Инстинкт убийцы
Уилл говорил все быстрее и жестче.
— Ты нащупываешь эти шрамы, и они рождают в твоей душе гнев. Ты хочешь выместить на ком-нибудь свою злость и обиду. Почему бы не на Эмме с ее идеальной жизнью и богатым папенькой, с ее красивой мамочкой, к которой приходится вызывать врача, чтобы он ее отключил, потому что для нее невыносима мысль о том, что она лишилась своей драгоценной доченьки?
— Перестаньте!
Уилл грохнул ладонью по столу. Фейт и Уоррен вздрогнули от неожиданности.
— Она не твоя, Уоррен! Скажи мне, где она!
Уоррен стиснул зубы и уставился на железную крышку стола перед собой.
Брызгая слюной, Уилл наклонился еще ниже.
— Я тебя знаю. Я знаю, как устроены твои мозги. Ты похитил Эмму не потому, что ее любишь, а потому, что ты хотел заставить ее кричать.
Уоррен медленно поднял голову и посмотрел в глаза Уиллу. Он был в ярости, и ему стоило огромного труда сдерживаться. Его губы дрожали, как челюсти у бешеной собаки.
— Да, — хриплым шепотом произнес он. — Она кричала. — Его лицо было таким же бесстрастным, как и его голос. — Она кричала, пока я не заставил ее заткнуться!
Уилл откинулся на спинку стула. На стене висели часы. Фейт слушала их ритмичное тиканье и смотрела на шлакоблоки стены прямо перед собой, стараясь скрыть свое любопытство от Уоррена и свою тревогу от Уилла.
Ей случалось работать с полицейскими, которые могли стоять под проливным дождем и клясться на стопке Библий, что на самом деле сияет солнце. Она много раз сидела в этой комнате для допросов и слушала, как Лео Доннелли, человек без детей, зато с четырьмя разводами за плечами, воспевает свою любовь к Богу и своим драгоценным дочкам-близняшкам, стремясь любой ценой выудить из подозреваемого признание. Чтобы разговорить подозреваемых, Фейт и сама иногда выдумывала мифического мужа, бабушку, не чающую в ней души, и покинувшего ее отца. Все копы умели плести небылицы.
Вот только на этот раз она была уверена, что Уилл Трент не лжет.
Уилл положил ладонь на стопку папок.
— Мы нашли запись твоего усыновления.
Уоррен покачал головой.
— Это засекреченная информация.
— Засекреченная, пока человек не совершает уголовное преступление, — ответил Уилл.
Фейт разглядывала Уилла, зная, что он лжет, и пытаясь выделить признаки, по которым можно было бы определить, когда он говорит неправду. Его лицо оставалось таким же бесстрастным, как и прежде, и, чтобы не сойти с ума, она переключила все свое внимание на Уоррена.
— Твоя мать жива, Уоррен, — тем временем говорил Уилл.
— Вы лжете.
— Она тебя искала.
Впервые с того момента, как в комнату вошел Уилл, Уоррен покосился на Фейт, словно взывая к ее материнским инстинктам.
— Так нечестно.
— Все эти годы она тебя ищет, — повторил Трент.
Он открыл последнюю папку. Внутри лежал лист бумаги. Он перевернул этот лист и придвинул его к Уоррену. Со своего места Фейт видела, что это копия служебной записки относительно экипировки офицеров, работающих под прикрытием. Городскую печать в верхней части листа копировали столько раз, что возрождающийся феникс был похож на бесформенное пятно.
— Разве ты не хочешь увидеть свою мать, Уоррен? — спросил Уилл.
Глаза Уоррена наполнились слезами.
— Вот она, — продолжал Уилл, постукивая пальцем по документу. — Она живет меньше чем в десяти милях от того места, где ты работаешь.
Уоррен начал раскачиваться на стуле. Слезы катились по его щекам, капая на лежащий на столе документ.
— Какого сына она увидит в тебе?
— Хорошего! — воскликнул молодой человек.
— Ты считаешь то, что сделал, хорошим поступком? Ты думаешь, она захочет быть рядом с человеком, который лишил молоденькую девушку семьи? — Уилл все усиливал давление. — Ты делаешь с родителями Эммы то же самое, что когда-то сделали с твоей мамой. Думаешь, она сможет любить тебя после того, как обнаружит, что ты знал, как вернуть Эмму в семью, но отказался это сделать?
— Она в безопасности, — ответил Уоррен. — Я только хотел, чтобы она была в безопасности.
— Скажи мне, где она. Ее мама очень по ней скучает.
Он затряс головой.
— Нет, — твердил он, — вы ее никогда не найдете. Она будет со мной всегда. Теперь нас уже ничто не разлучит.
— Все это чушь собачья, Уоррен. Тебе нужна была не Эмма, а ее жизнь.
Уоррен посмотрел на стопку папок перед Уиллом, как будто ожидая, что он извлечет оттуда и бросит ему в лицо что-то еще более ужасное и разрушительное для психики.
Уилл предпринял еще одну попытку.
— Скажи нам, где она, а я сообщу тебе адрес твоей матери.
Не сводя глаз с папок, Уоррен начал шептать что-то так тихо, что Фейт не удавалось понять, что он говорит.
— Я сам за ней поеду. Я привезу ее сюда, чтобы ты смог с ней увидеться.
Уоррен продолжал шептать. Его губы двигались, произнося какие-то невразумительные слова.
— Говори громче, Уоррен, — потребовал Уилл. — Скажи, где она, чтобы мы смогли вернуть ее родителям, которые ее очень любят.
Фейт наконец расслышала его слова:
— Синий, красный, фиолетовый, зеленый. Синий, красный, фиолетовый, зеленый.
— Уоррен…
Его голос звучал все громче:
— Синий, красный, фиолетовый, зеленый.
Он вскочил и закричал:
— Синий, красный, фиолетовый, зеленый!
Он принялся размахивать руками и вопить во весь голос:
— Синий! Красный! Фиолетовый! Зеленый!
Он бросился к двери и начал дергать за ручку. Фейт была к нему ближе Уилла, поэтому попыталась оттащить его от двери. Локоть Уоррена угодил ей в губы, и она, отшатнувшись, оперлась на стол, чтобы не упасть.
— Синий! Красный! Фиолетовый! Зеленый! — надрывался он, разгоняясь и бросаясь на сложенные из шлакоблока стены.
Уилл бросился вперед и обхватил его руками. Уоррен начал отбиваться ногами с криком:
— Нет! Отпустите меня! Отпустите меня!
— Уоррен!
Уилл разжал руки, но продолжал держать их наготове на случай, если бы пришлось схватить его снова.
Уоррен стоял посреди комнаты. От удара о стену головой по его лицу стекала кровь. Он бросился на Уилла, бешено размахивая кулаками.
Дверь распахнулась, и на помощь Уиллу ворвались двое полицейских. Уоррен попытался выскочить за дверь, но они повалили его на пол, где он продолжал отчаянно извиваться, не позволяя надеть на себя наручники. Все это время он без умолку кричал и размахивал ногами.
Он попал одному из копов ногой в лицо, и тот выхватил электрошокер. Тело Уоррена пронзил заряд в тридцать тысяч вольт, и оно безжизненно обмякло на полу.
Уилл, тяжело дыша, присел, склонился над Уорреном и положил ладонь ему на грудь.
— Прошу тебя, — взмолился он, — скажи мне. Скажи мне, где она.
Губы Уоррена шевельнулись. Уилл наклонился еще ниже, чтобы услышать, что он говорит. Между ними что-то произошло. Уилл коротко кивнул. Этот кивок очень напоминал сдержанные жесты, которыми на протяжении всего допроса потчевал их Уоррен. Уилл медленно выпрямился, опершись ладонями о колени.
— Можете его забрать, — сообщил он полицейским.
Копы подхватили Уоррена, как мешок с картошкой, и поволокли к двери. Фейт знала, что они оттащат его в камеру, где он заснет, приходя в себя после шока.
Фейт перевела взгляд на Уилла, пытаясь понять, что только что произошло.
— Что он тебе сказал?
Он кивнул на папки на столе. Они были сложены в другом порядке, но она все поняла: синий, красный, фиолетовый, зеленый.
Уоррен выкрикивал цвета папок.
Комната убойного отдела за три дня отсутствия Фейт уютнее не стала. Бандаж[15] Робертсона по-прежнему свисал из верхнего ящика его стола. Надувная кукла, на которой во время последнего дня рождения написали слово «улика», сидела на шкафу с картотекой, провокационно разинув рот, хотя воздух медленно покидал ее некогда соблазнительные формы. Стол Лео Доннелли был очищен от всего, за исключением знаменитого фото Фарры Фосетт, явно вырезанного из какого-то журнала. За долгие годы края снимка украсились граффити и надписями, более приличествующими стенам школьного туалета для мальчиков.
В дополнение ко всему как раз шла сдача смены. Фейт всегда сравнивала это событие с тем, что происходит в раздевалке футболистов в перерыве матча. Шум был оглушительным, а запахи вызывали серьезные, хотя и смутные опасения. Кто-то включил свисающий с потолка телевизор. Еще кто-то пытался поймать радиостанцию на древнем радиоприемнике. В микроволновке разогревался буррито, и в воздухе витал запах подгоревшего сыра. Комната бурлила низкими голосами полицейских, обсуждавших различные дела, споривших о том, чей хрен больше и кто первым раскроет преступление, или о том, кому досталось совершенно безнадежное дело, которое никогда не будет раскрыто. Одним словом, комната была набита тестостероном, подобно полному дерьма подгузнику.
