Джон Гришем - Камера
Со стаканчиком ванильного мороженого в руке Адам зашагал к каналу. В другое время он наверняка бы решился зайти куда-нибудь в поисках прекрасной и одинокой женщины.
Но не сегодня. Группки подвыпивших туристов напомнили ему о Ли. Черт возьми, почему он не полетел в Мемфис? Музыка и беззаботный смех наводили на мысли о Сэме: тот сейчас считает дни и возносит молитвы, прося Бога совершить чудо. Сэму не дано увидеть Новый Орлеан, не дано попробовать устриц, освежиться бутылочкой пива. Не услышать ему волнующих ритмов джаза, не увидеть за работой уличного художника. Никогда уже он не отправится на рыбалку, как не сделает и тысячи других самых простых вещей. Простых для свободного человека.
Если даже Сэм Кэйхолл и переживет 8 августа, то впереди его все равно ждет процесс медленного, но неотвратимого умирания.
Адам торопливо устремился к отелю. Нужно отдохнуть. В понедельник начнется марафон.
Глава 34
Охранник по имени Тайни надел на Сэма наручники и вывел его в коридор. С собой Сэм прихватил пластиковый пакет с полученными за две прошедших недели письмами поклонников. В течение месяца таких писем приходило около двух сотен — от бывших куклуксклановцев и их почитателей, разного толка расистов, антисемитов и прочих маргиналов. Первые три года Сэм отвечал своим корреспондентам, но потом потерял к ним всякий интерес. Какой смысл? Да, для многих он был героем, однако чем активнее велась переписка, тем безумнее становились его адресаты. Кое-кто из них явно страдал шизофренией. Сэм не раз задумывался: похоже, здесь, на Скамье, он находится в большей безопасности, нежели на свободе.
По закону переписка считалась правом, не привилегией. Лишить заключенного этого права было невозможно. Зато можно было регулировать. Каждое письмо вскрывалось инспектором — за исключением тех случаев, когда обратный адрес на конверте принадлежал адвокату. Отсутствовала и цензура: корреспонденция не читалась. Почту доставляла на Скамью федеральная служба, так же как посылки и бандероли, которые подлежали обязательному досмотру.
Мысль потерять своего кумира пугала многих из симпатизировавших Сэму, и после отказа апелляционного суда продлить отсрочку письма стали приходить к нему пачками. Авторы уверяли Кэйхолла в безусловной поддержке, многие предлагали деньги. Все адресаты проклинали евреев, черномазых и либералов из правительства, кое-кто сетовал на непомерные налоги, жесткий контроль за продажей огнестрельного оружия и государственный долг. Люди набожные обещали прочесть за него в храме молитву.
Сэм давно уже устал читать эти послания. В среднем он получал их по шесть в день.
Положив пакет на прилавок, Кэйхолл дождался, когда охранник снимет наручники, и сквозь узкую прорезь в решетке просунул письма Адаму. Тайни вышел.
— Что это?
— Моя почта. — Сэм опустился на стул, закурил.
— И что же мне с ней делать?
— Прочти. Сожги. Что хочешь. Утром я наводил у себя порядок и решил избавиться от мусора. Если не ошибаюсь, вчера ты побывал в Новом Орлеане. Расскажи.
Адам отодвинул пакет в сторону. Духота в комнате для посетителей стояла неимоверная, даже кондиционер не помогал. Сегодня, в субботу, одет Адам был в джинсы, кроссовки и рубашку из легкого хлопка с коротким рукавом.
— На пятницу апелляционный суд назначил слушания. Я отправился туда, поразил аудиторию своей находчивостью и вернулся в Мемфис. Все.
— Когда объявят решение?
— Скоро.
— Заседал триумвират?
— Да.
— Кто именно?
— Джуди, Робишоу, Макнили.
На мгновение Сэм задумался.
— Макнили — старый вояка, он наверняка будет стараться помочь нам. Джуди — консервативная сучка. О, прости, консервативная дама из республиканцев. Сомневаюсь, чтобы она заняла нашу сторону. Робишоу для меня — пустой звук. Откуда он?
— Из южной Луизианы.
— Ага, каджун.
— Тебе виднее. По-моему, высечен из кремня. На него лучше не рассчитывать.
— Значит, соотношение два к одному не в нашу пользу. Ты говорил что-то о своей находчивости, или я ослышался?
— Пока еще мы не проиграли.
В душе Адам удивился: судьи, оказывается, Сэму знакомы. Ну да, ведь он имел с ними дело на протяжении лет.
— Что с протестом по действиям защиты? — спросил Кэйхолл.
— Лежит в окружном суде, ждет очереди.
— Думаю, стоит подготовить еще какую-нибудь бумагу.
— Этим-то я и занят.
— Поторопись. У меня всего одиннадцать дней. В камере на стене висит календарь, я изучаю его не менее трех часов в сутки. Просыпаюсь утром и первым делом ставлю жирный крестик на предыдущей дате. Восьмое августа обведено кружком. Крестики приближаются к нолику. Сделай же что-нибудь.
— Я делаю. Разрабатываю новую тактику.
— Умница.
— По-видимому, существует возможность доказать, что у тебя помутился рассудок.
— Я размышлял об этом.
— Ты стар. В твоем мозгу происходят возрастные изменения. Ты слишком безразличен к собственной судьбе. Тут что-то не так. Ты не отдаешь себе отчета в том, почему оказался на Скамье.
— Я смотрю, мы штудируем одни и те же дела, внучек.
— У Гудмэна есть эксперт, готовый за деньги подписать любое заключение. Можно привезти его сюда на освидетельствование.
— Замечательно. Я растреплю волосы и начну гоняться по камере за бабочками.
— Думаю, умственное расстройство станет весьма основательным доводом.
— Согласен. Действуй. Строчи петиции.
— Непременно.
Несколько минут Сэм задумчиво пыхтел сигаретой. Оба собеседника истекали потом; Адам задыхался. Он мечтал сесть в автомобиль, задраить окна и на полную мощность включить кондиционер.
— Когда ждать тебя в следующий раз?
— В понедельник. Слушай, Сэм, вопрос не очень приятный, но обсудить его нам необходимо. Рано или поздно ты умрешь. Это может случиться восьмого августа, может через пять лет. Судя по количеству выкуриваемых сигарет, долго тебе не протянуть.
— Проблема курения меня не волнует.
— Знаю. Однако твоей семье, то есть Ли и мне, нужно распорядиться насчет похорон. За день такие вещи не делаются.
Пока Сэм пристально рассматривал прутья решетки, Адам записал что-то в лежавшем перед ним блокноте. Кондиционер под потолком натужно свистел, однако толку от него было мало.
— Твою бабушку считали настоящей леди, Адам. Жаль, что ты не знал ее. Она заслуживала лучшего мужа.
— Ли показала мне ее могилу.
— Я причинил жене много страданий, но ни разу не слышал от нее жалоб. Похороните меня рядом с ней. Надеюсь выпросить на том свете прощение.
— Хорошо.
— Где ты возьмешь деньги на участок?
— Найду.
— У меня их нет, Адам, по вполне понятным причинам. Землю я потерял много лет назад вместе с домом.
— А завещание имеется?
— Да. Его я составил сам.
— Покажешь мне на следующей неделе.
— Ты обещал быть здесь в понедельник.
— И буду, Сэм. Принести что-нибудь?
Кэйхолл заколебался, по лицу его скользнула тень смущения.
— Знаешь, чего бы мне на самом деле хотелось? — Он улыбнулся совсем по-детски.
— Чего? Говори же.
— Мальчишкой я больше всего на свете любил эскимо…
— Эскимо?
— Ну да, на палочке, в шоколаде и с ванилью. Интересно, его еще продают?
— Эскимо?
— Да, да. До сих пор помню его вкус. Лучшее в мире мороженое. Представляешь, как здорово было бы съесть его здесь, в этом пекле!..
— Съешь.
— Но только не одну порцию.
— Дюжину. Я помогу тебе с ней справиться.
* * *Второго визитера Сэм не ждал. У ворот мужчина предъявил охране выданную в Северной Каролине карточку водительских прав и пояснил, что приходится Кэйхоллу братом. Вчера он беседовал с мистером Холлэндом из администрации тюрьмы. Ему было сказано, что посетить Сэма можно в любой день недели, с восьми утра до пяти вечера. Охранник связался с кем-то по телефону.
Минут пять мужчина терпеливо прождал в кабине взятого напрокат автомобиля. Сделав еще два звонка, охранник переписал в журнал цифры номерного знака и распорядился отогнать машину в сторону. Еще через пару минут к воротам подъехал белый мини-автобус. Сидевший за рулем человек в форме с кобурой на поясе махнул рукой:
— Забирайтесь.
Автобус миновал двойные ворота и остановился у входа в Семнадцатый блок. На ступенях крыльца мужчину сноровисто обыскали двое охранников. Ни сумок, ни пакетов у визитера не было.
Его провели в комнату для посетителей.
— Сэма доставят сюда минут через пять.
Когда за Кэйхоллом пришли, он сидел перед пишущей машинкой.
— Подъем, Сэм. К тебе гость.
Прекратив печатать, Кэйхолл поднял голову. В лицо ему била струя воздуха от вентилятора; на экране телевизора шел бейсбольный матч.
