Николь Жамэ - Дольмен
— Восемьсот метров. Мы двигаемся все время зигзагами, интересно, куда все-таки выйдем?
— Если вообще куда-нибудь выйдем, — добавила Мари, скорее с досадой, чем обеспокоенно, ибо следы шли в обоих направлениях.
Наконец они остановились у подножия лестницы, которая упиралась в стену, по виду абсолютно глухую.
Армель де Керсен с трудом удавалось хотя бы отчасти вернуть самообладание, зловещая обстановка опустевшего замка только увеличивала ее тревогу. Малейший скрип заставлял ее вздрагивать, у нее было двойственное чувство: с одной стороны, она ощущала зловещее одиночество, с другой — чье-то незримое и угрожающее присутствие.
Когда вдруг большой гобелен, висевший в коридоре, приподнялся в нескольких метрах от нее, она вскрикнула и забилась в угол.
На свет божий явились два привидения — Мари и Люка, словно возникшие из-под земли. Им пришлось перенести дрожащую Армель в гостиную и влить в нее двойную порцию коньяка, прежде чем она оправилась от ужаса. Пока Люка вызывал жандармов для проведения тщательного обыска в замке, он едва ли не с сожалением наблюдал, как к ней возвращается жизнь вместе со словоохотливостью.
— Кошмар! Значит, любой может зайти и выйти по своему желанию!
— Риан, безусловно, этим воспользовался. Ваш супруг, впрочем, тоже…
Люка не успел закончить, поскольку ему показалось, что во дворе раздался чей-то крик. Все трое повернулись в сторону выхода и услышали быстрые шаги. Дверь открылась. На пороге стоял молоденький садовник.
Когда они вышли во двор, юноша поднял затравленный взгляд на верхнюю часть фасада, показывая на герб Керсенов над дверью.
С эмблемы стекала кровь.
Армель покачнулась, и Мари пришлось подставить руки, чтобы та не упала. С помощью садовника ее переправили внутрь замка и вновь стали реанимировать, в то время как Люка, встав на лестницу, изучал кровоточивший фронтон.
— Уверена, с мужем что-то случилось, — произнесла Армель, когда пришла в себя.
Люка вышел как раз вовремя, чтобы ее разубедить.
— Артюс… — сказал он, держа мобильник возле уха.
Он быстро увел с собой Мари.
Положенное в черный полиэтиленовый мешок, тело Артюса де Керсена, которое выловили рыбаки, пока оставалось на набережной. Чудовищный улов. Зловещая деталь: старик был зарезан, страшная рана зияла от уха до уха.
В точности как у «незнакомки из Молена».
Пи Эм был подвергнут второму допросу, но на сей раз он проходил в еще более жесткой форме: абсолютно все свидетельствовало, что он виновен. И как следствие, он уже не оказывал такого яростного сопротивления, как в первый раз. Например, Пьер-Мари сознался, что вошел в сговор с Рианом, усыпил отца и перетащил его на яхту, а затем вывез в открытое море.
— Но ведь Риан — мой брат! Он хотел выпытать у старика, где оставшиеся слитки. Я, конечно, ненавидел отца, но, клянусь, я его не убивал! Он его зарезал — Риан! Это чудовище! Я знаю, где он скрывался с тех пор, как заставил поверить в его смерть!
Ферсену и Мари пришлось проводить его до Ти Керна, и Пи Эм, теперь очень разговорчивый, стал давать им объяснения того, о чем могли знать только береговые разбойники и кое-кто из их родственников.
В XVII веке старинный склеп друидов был соединен с замком подземным ходом, и осенью 1968 года, через несколько месяцев после кораблекрушения, под предлогом сохранения мегалитического памятника Ти Керна и строительства музея, которые могли привлечь на остров туристов, старик Перек, в те времена мэр Ланд, и Артюс де Керсен устроили другой тайник, чтобы до поры до времени спрятать там слитки. Этот тайник был связан подземными ходами с одной стороны со склепом, а с другой — с музеем.
Спустившись в склеп, Пи Эм бросился к одной из стен и привел в действие механизм, открывший туннель, который вел к музею.
— Вот где он скрывается! Посмотрите! Смотрите!
Возбуждение Керсена-младшего напоминало истерику. Мари и Люка должны были позвать жандармов, которые их сопровождали, чтобы они его усмирили. Вне себя, Пи Эм пнул что было силы походную палатку, в которой, правда, никого не оказалось.
— Мерзавец! Смылся с моим золотом, ушел через музей! Мои слитки! Вор! Убийца! Найдите его! — С губ его слетала пена, как у бесноватого.
Люка приказал жандармам выставить охрану возле тайного убежища Риана и вызвать техников из судебной полиции.
Пи Эм настаивал, чтобы они прошли по подземному ходу до музея. Проделав недолгий путь, они попали в главный зал, выйдя из подземелья как раз позади обломков «Мэри Морган». Керсен-младший взревел:
— Риан! Слышишь, Риан?! Он здесь! Арестуйте его! Чего вы ждете? Хотите, чтобы он начал стрелять?
Прислонившись к колонне с самым невозмутимым видом, Риан наблюдал за всем происходящим. Мари невольно отметила его бледность, усталый вид и ослабевший голос.
— Прекрати паясничать, Пьер-Мари! С меня довольно. Если я захотел бы убежать, то был бы уже далеко.
— Где слитки?! Говори!
Риан смотрел на брата с брезгливостью.
— Бедный Пи Эм! Ничто другое тебя не интересует! Они здесь, слитки, взгляни. — И он сделал несколько шагов к обломкам «Мэри Морган».
Не сводившей с него глаз Мари показалось, что он двигается с трудом. Тем не менее Риан склонился к старому ящику, который должен был демонстрировать посетителям музея добытые разбойниками сокровища, где среди прочего были и грубо раскрашенные золотой краской слитки.
Ногтем Риан соскоблил с одного желтую краску, под которой заблестело, отбрасывая теплые блики, настоящее золото. Тогда Пи Эм, вырвавшись из рук жандармов, принялся яростно скрести другие бруски, под которыми тоже оказался драгоценный металл. Керсена-младшего вновь пришлось призвать к порядку. Риан, спокойно присев на скамейку, предназначенную для посетителей, предварил вопрос Ферсена:
— Все тридцать пять лет, которые я отсидел, я думал только об одном: выяснить, кто зарезал мою жену.
— Но вы под гипнозом получали информацию от бывших береговых разбойников, а потом их убивали! — помимо своей воли воскликнула Мари.
— Нет, я уже говорил, что хотел только узнать, кто ее убил. И они все заговорили, кроме Лойка. Тот покончил с собой раньше.
— Но вы утверждали, что убийца — Гвен! Значит, опять ложь?!
— Я был в этом уверен. Хотел заставить заговорить и ее, но не успел: вы раскрыли мое прошлое, и мне пришлось исчезнуть.
— Тогда вы блестяще исполнили цирковой номер с человеком-факелом!
— Простите меня, Мари, но мне непременно нужно было узнать, кто убил жену.
Люка наблюдал за ними не вмешиваясь. Их словесная перепалка походила не столько на допрос, сколько на семейную ссору, чувствовалось, что между ними есть какая-то связь, совсем иная, чем между полицейским и подозреваемым. Было очевидно, что Мари страдала от предательства этого человека, а Риан сожалел о нанесенной ей обиде. Особые отношения, которые Люка ощущал, но отказывался понимать.
— Когда наконец мне удалось загипнотизировать Гвен, она сказала, что убийцей мог быть только Пи Эм, — продолжил Риан.
Он взглянул на брата. Под наблюдением жандармов, обступивших его с двух сторон, Пьер-Мари упал на колени возле слитков и снизу смотрел на него, как затравленное животное, выжидающее момента, чтобы укусить.
— Я не мог предположить, что брат и отец воспользуются моим возвращением, чтобы, действуя от моего имени, пройти по моим следам. Я не мог и вообразить, что они начнут избавляться от береговых разбойников, истребляя одного за другим.
— Он просто сумасшедший! Неужели вы ему поверите?! Ведь он сам меня отыскал! Риан предложил мне план, чтобы забрать слитки и избавиться от старика! — взревел Керсен-младший.
Риан покачал головой, брат вызывал у него омерзение.
— Перестань, Пи Эм. Ты рассказал мне, что отец убил Мэри, а сам ты разделался с Жильдасом, Ивом…
Пьер-Мари разразился новым потоком ругательств: все это гнусная ложь, брат безумен, он потерял рассудок! Он никого не тронул и пальцем, у него железное алиби.
— Ваша жена, кстати, пересмотрела показания, она призналась, что вас не было в замке в ночи убийств, — спокойно возразил Люка.
Последнее замечание возымело действие, сквозь Керсена-младшего словно пропустили электрический ток.
— Армель? О нет, только не она! — Он поднял на брата ненавидящий взгляд. — Она с тобой в сговоре? Вы объединились против меня? Армель, ты и отец, ведь так? Я не сомневался! Отец — чудовище! Вы все — звери! Я ничего не сделал! Ничего, клянусь!
Он громко застонал и скорчился, обхватив голову руками, чтобы ничего не видеть и не слышать.
Риан отвернулся, его переполняло отвращение, которое трудно было сдержать.
— Я предполагаю, что постановка «театральных сцен» на совести отца. Может, это и гадко, но, клянусь, я так и не понял, как им удалось заставить кровоточить менгиры.
