Кит Маккарти - Тихий сон смерти
Покончив с завтраком, они выбрали место, откуда можно было наблюдать за домом Штейна и окрестностями, оставаясь при этом незамеченными.
Старик сидел за столом и писал, когда раздался стук в дверь. Звук негромких ритмичных ударов эхом раскатился по дому – неприятный, неуместный и почти незнакомый звук. Вот уже несколько месяцев старика никто не навещал, и стук в дверь не столько удивил, сколько напугал его. Штейн оторвался от работы, не зная, как поступить. Накануне ему никто не звонил, тогда что это может значить?
Он догадался.
Никаких подробностей, никаких сомнений. Голый вывод.
Его уединению пришел конец.
Он понимал, что прятаться или сопротивляться бесполезно. Он слишком стар, чтобы предпринимать нечто подобное. Ему оставалось только смириться с неизбежным, поэтому он поднялся из-за стола и направился к двери. Прихожая в доме Штейна оправдывала свое название – она была просторной, мерзлой, неуютной и пустой. Он почти не помнил, как выглядит это помещение, – так редко он оказывался здесь. Старик поежился от холода, будто пересекал полярный круг.
Дверные замки уже давно отвыкли от человеческих рук, ослабевшие старческие пальцы соскальзывали с холодного металла, и Штейн, чтобы согреться, поднес ладони ко рту и принялся дышать на них. Но это не помогло. Замки никак не желали поддаваться, и старику пришлось потратить немало усилий, чтобы заставить их работать.
Наконец он все же справился с ними, приоткрыл дверь, предварительно накинув на нее цепочку, и в прихожую ворвался дневной свет. Покрасневшими от продолжительной бессонницы глазами старик стал всматриваться в стену дождя, капли которого тут же запрыгали по порогу.
– Да?…
Карлос промок до нитки, замерз и страшно хотел есть.
– Профессор?
Старик узнал его не сразу.
– Карлос?
– Можно мне войти? Здесь очень холодно.
После короткого раздумья Штейн закрыл дверь, но только для того, чтобы, сняв цепочку, распахнуть ее перед Карлосом. Теперь старик улыбался:
– Ну конечно, мой мальчик.
Чтобы пересечь остров, Елене и Айзенменгеру понадобилось два часа. Можно считать, что им еще повезло, так как на это время буря ненадолго утихла и дождь с ветром взялись за свое, только когда Елена и доктор уже приближались к цели. Поднявшись на вершину небольшого холма, они увидели в двухстах метрах впереди цель своего путешествия – старый покосившийся дом. Он полностью соответствовал описанию, которое дала дочь хозяина таверны. Все было в точности так, как они себе представляли, в том числе и длинная оранжерея вдоль задней части дома. Остановившись за пирамидой голубых, покрытых мхом и лишайником камней, путники стали решать, что им делать дальше: выжидать, наблюдая за домом, или спуститься вниз и представиться хозяину. Отсюда они могли только наблюдать, поскольку расслышать, что происходит вокруг, мешали завывания ветра. Но и наблюдать в этих условиях было не самым простым делом – холод и дождь ни на минуту не позволяли забывать о себе.
Посему ни Елена, ни Айзенменгер не увидели и не услышали, как сзади к ним незаметно подобрались Бочдалек и Розенталь. И только когда последний взвел курок револьвера, они испуганно обернулись и увидели направленные на них стволы. Розенталь с напарником оказались куда лучше экипированы для такой непогоды, чем Елена и Айзенменгер, их лица почти полностью скрывали капюшоны, но Елена сразу узнала одного из нападавших.
– Аласдер?… – В ее голосе было столько разочарования, словно она все еще продолжала надеяться, что это просто дурацкий розыгрыш.
Розенталь ничего не ответил, однако имя, произнесенное Еленой, вызвало удивление Бочдалека.
– Аласдер? Что это еще за кликуха?
Напарник Розенталя рассмеялся, ни на миг не отрывая глаз ото лба доктора, на который был направлен его револьвер. Розенталь не ответил, а обратил свои слова к Елене:
– Ну что ж, здравствуй.
Айзенменгер обратил внимание на полное отсутствие каких-либо эмоций в голосе этого человека, именно это заставило его по-настоящему испугаться и осознать, что Аласдер, или как бы его ни звали, не шутит. Рот доктора вдруг наполнился влагой. Он посмотрел на Елену – в ее глазах отразился такой же страх, но одновременно в них зажегся огонек гнева.
– Ну и что дальше? Будешь стрелять? – Сарказм, прозвучавший в ее голосе, полностью подавил страх.
Бочдалек еще сильнее осклабился, потом энергично закивал:
– Это уж будьте уверены!
Смеясь, он упер ствол револьвера в лоб Аизенменгеру, и тот понял, что от смерти его отделяют несколько секунд. Человек, улыбавшийся ему с видом полного превосходства, горел желанием превратить его, доктора Джона Айзенменгера, в окровавленный и недвижимый труп. Доктор взглянул в его глаза и не увидел в них ничего, кроме нараставшего возбуждения. Он затаил дыхание, удивляясь собственным попыткам скрыть страх. Глядя в лицо смерти, он ждал, покрываясь испариной, и чувствовал, как дыхание его становится прерывистым.
В этот момент откуда-то, словно с другой планеты, до него донесся голос Розенталя:
– Пока нет.
Это был приказ, ослушаться которого Бочдалек не имел права. Он был явно разочарован, но повиновался. Розенталь же, повернувшись к Елене и Айзенменгеру, произнес все тем же тоном:
– Пошли. Сперва обсохнем.
Карлос никак не мог решить, с чего ему начать разговор с профессором, – да и что он вообще мог поведать Морису Штейну, кроме своих подозрений? Но все оказалось значительно проще. Страх добавил ему красноречия, а гнев победил неловкость, которую он поначалу испытывал перед своим бывшим начальником. Карлос сел в одно из кресел, стоявших по обе стороны потухшего камина, Штейн опустился в другое. Молодой человек смотрел на старика и думал, как же тот сгорбился, исхудал и сник. Профессор словно стал частицей этого дома, насквозь промерзшего и открытого всем ветрам.
– Неблизкий же путь ты проделал, чтобы повидаться со мной, Карлос.
– Думаю, вы догадываетесь почему, профессор.
Штейн посмотрел на своего гостя, и рот старика непроизвольно приоткрылся, сделав видимым шевелившийся, словно змея, язык. Впрочем, это была обычная манера старика. Стены дома продолжали сотрясаться от порывов дождя и ветра, но и они не могли заглушить громкое дыхание профессора. Несколько долгих минут Штейн и Карлос молча смотрели друг на друга – седой профессор и молодой лаборант, потом старик медленно произнес:
– Протей.
– Мы с вами остались последними, профессор. Понимаете? Остальные либо умерли, либо исчезли.
Потрясение, вызванное словами Карлоса, на миг лишило Штейна дара речи, но уже в следующий момент он произнес:
– Умерли? Исчезли? Что ты имеешь в виду?
– Милли была первой. Она умерла от рака.
Лицо Штейна исказила гримаса отчаяния, в голосе звучала растерянность:
– Первая? Что ты имеешь в виду?
– Джастин взорвали, ее разнесло на куски, а потом через день или два исчез Жан-Жак. Всего за несколько дней до этого при странных обстоятельствах погиб Тернер.
Карлос видел, как Штейном овладевает смятение.
– Нас убивают, профессор, – терпеливо продолжил он свои объяснения. – Всех, кто работал по проекту «Протей».
Но смысл услышанного медленно доходил до старика. Он недоверчиво смотрел на Карлоса, и лицо его постепенно становилось все более мрачным. Штейн встал, сделал несколько шагов по комнате, потом снова опустился в кресло, и Карлос заметил, как на его воспаленных глазах выступили слезы. Теперь он старался говорить как можно спокойнее. – Я думаю, мы тоже в этом списке.
Откуда-то из глубины дома послышался странный треск. Звон разбитого стекла. Оба – и Штейн, и Карлос – обернулись на звук.
– Что это? – выдохнул перепуганный старик.
Карлос пожал плечами, но на лице его читался не меньший испуг. Он встал и направился к двери, ведущей в прихожую. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как она широко распахнулась и на пороге появились сперва Елена, потом Айзенменгер с Бочдалеком. Странное шествие замыкал Алан Розенталь. При виде этих людей Карлос остолбенел, закрыл глаза и в отчаянии прошептал:
– Вот черт…
Розенталь велел Карлосу сесть обратно в кресло, а Елене и Айзенменгеру указал на два стула, которые Бочдалек услужливо притащил из кухни. В результате получилась весьма умильная картинка, прямо-таки идеальная для группового фото. Именно такие фотографии, на которых запечатлены уже давно умершие люди, годами хранятся в семейных альбомах.
Страх покинул Штейна, и старик воспылал возмущением, в других обстоятельствах объяснимым. Будучи известным ученым, человеком заслуженным и уважаемым, он прямо-таки трясся от фамильярности, с которой ему сейчас пришлось столкнуться. Едва четверо незваных гостей вошли в его комнату, он закричал на Розенталя, резонно рассудив, что он является главой этой шайки:
– Как вы смеете? Кто вы вообще такие? По какому праву вы вламываетесь в мой дом?
