Мартин О'Брайен - Убийство по французски
— Быстро, быстро... Заходи и закрой дверь.
А потом, когда дверь захлопнулась, а рука ее отпустила, она обернулась и обнаружила, что стоит лицом к лицу с Жаном Карно. Он был небрит, в несвежей одежде, от него плохо пахло.
Четыре дня спустя он все еще был здесь, делил с ней кров и постель. Ему нужно затаиться, пояснил он. Всего на несколько дней. И с этим она ничего не могла поделать. Если, конечно, желала наложить руку на то местечко на Кур-Льето, на квартиру, которую он пообещал и даже показал на прошлой неделе. «Ты свободна, — сказал Карно. — Теперь в любой день». Это было единственной причиной, по которой она терпела его.
Затем, сегодня днем, развалившись на ее кровати и вертя на пальце связку ключей, он сообщил, что для нее есть маленькая работенка. Одолжение. И тогда квартира на Кур-Льето У нее в кармане.
Сильвьен уже собралась вылезать из ванны, когда открылась дверь и вошел Карно. На нем была черная футболка и больше ничего. Не сказав ни слова, он прошел к унитазу, расставил ноги и — не позаботился даже, чтобы поднять стульчак, — принялся отливать. Вода в унитазе бурлила от силы струи, расплескиваясь брызгами по стульчаку и кафелю пола. Сильвьен даже видела, как покрывается мокрыми пятнами рулон мягкой туалетной бумаги. Она стиснула зубы. Господи, что за животное!
Закончив, он повернулся к ней, стряхивая с себя последние капли.
— Когда будешь готова, — буркнул он и вернулся в спальню, даже не слив воду в унитазе.
Жан Карно припарковался за квартал от склада и вручил Сильвьен ключ. Пять минут назад они проехали мимо ряда гаражей, и он указал на тот, который она должна проверить, помеченный витыми каракулями пурпурного граффити.
Это был третий склад, который они проверили в тот вечер. Осталось еще три.
Карно прикурил сигарету и наблюдал, как Сильвьен шла вдоль гаражей, остановилась возле граффити и вставила ключ, в замок. В лучах заходящего солнца ее тень была длинной и тонкой.
Возможно, этот, подумал он про себя. Возможно, все правильно. И если место под наблюдением, если копы ждут, ему достаточно нажать на педаль газа и уехать. За пылью они его не разглядят.
Он видел, как дверь склада открылась и Сильвьен скрылась из виду.
Это была адская неделя ожидания, раздумывал Карно. Сколько всего произошло с той минуты, как тот ублюдок приставил пистолет к его затылку и отвел в участок. Однако, судя по тому, как все обернулось, возможно, ему просто повезло.
Рэссак мертв. Кушо мертв. Он увидел в газете репортаж о смерти Рэссака спустя полчаса после того, как копы его освободили утром во вторник на время следствия. Потом, просматривая страницы газеты в поисках дополнительной информации об убийстве в Касисе, он случайно наткнулся на одинокую заметку, посвященную несчастному случаю с Кушо на Репюблик.
Но ничего, совсем ничего по поводу захвата наркотиков. Ни одного слова. Как понимал Карно, либо двести килограммов кокаина, которые должны были быть выгружены вчера, лежат себе на складе в порту, ожидая выемки, которая никогда не состоится, либо в его отсутствие они были уведены Рэссаком и Кушо до того, как судно пришвартовалось. Это не первый раз, когда кто-то совершает перегрузку ночью с судна на судно, а учитывая, что Карно сидел в камере на рю де Левеше, Рэссак именно так бы и поступил. План «А» сорвался, переходим к плану «Б». Так Карно поступил бы на месте Рэссака.
И если они это сделали, размышлял Карно, тогда велики шансы, что товар спрятан в одном из полудюжины потайных мест, которые Рэссак держал в городе. Запрятан, пока не состоится сделка.
А у Карно имеются ключи от всех тайников.
Но все же есть риск. Если в отделе по борьбе с наркотиками установили связь между ним и Рэссаком, они будут следить за ним как коршуны, чтобы выйти на след кокаина. И затянуть его в суд. Поэтому он вернулся к себе на квартиру и оставался там ровно столько, чтобы взять ключи и смыться. Ему нужно было где-то затаиться, какое-нибудь неизвестное им место.
Понять, где это место, не потребовало много времени. Квартира Сильвьен. Вряд ли она сдаст его, когда ей предлагается квартирка на Кур-Льето. Даже если она прочла о Рэссаке, он сможет убедить ее, что поставка в силе, что он способен ее обеспечить. Нет проблем. Итак, вот куда он направился в ожидании своего часа, в ожидании, когда уляжется пыль.
«Двести кило чистого, без примесей, кокаина. И все мое, — размышлял Карно. — Никого не осталось, чтобы прищучить меня. Нет Рэссака. Нет Кушо. Никого нет. Если все получится, я обеспечен на всю жизнь. А Сильвьен не станет проблемой. Я с ней разберусь».
Через пять минут она вернулась в машину, ключ болтался на конце ее пальца.
— Мешки, ты говорил?
Карно кивнул, забирая ключ.
— Что ж, они там. Восемь штук.
Карно поджал губы, хмыкнул и включил зажигание. Но его распирала восторженная, сумасшедшая, сомневающаяся радость, а сердце будто рвалось наружу. О да!
98
Кавайон, пятница, 21 октября
Жако ощутил озноб и поднял воротник куртки. В дневные часы было довольно тепло, но как только солнце опускалось за крыши, тенистые переулки и безлюдные площади Кавайона вскоре становились мрачными и безрадостными. Вот так Жако ощущал себя в маленьком провинциальном базарном городке, куда его перевели после драки с Гасталем.
Позвонил Гимпье, который все еще залечивал свой синяк. «Гасталь выдвигает обвинения, — сообщил он, — так что не избежать дисциплинарных слушаний». А тут еще Ламонзи. Старику было жаль, но ничего поделать он не мог. Через три недели Жако предоставили на выбор: Кавайон и срок в их недоукомплектованной уголовной бригаде или досрочная отставка. Что хочешь. Расследование по Водяному Гимпье передал Берни Мюзону.
Итак, Жако подготовил квартиру у мадам Фораке, заплатил ей арендную плату за три месяца вперед и попросил сдать ее как можно скорее. Он вернется, сказал он ей, но не знает когда. На глазах у старой девицы выступили слезы, когда он запихнул чемоданы на заднее сиденье «пежо» и поехал в Кавайон.
Конечно, Изабель Кассье все облегчила. Она приехала в Кавайон в первый же уик-энд и помогла ему подобрать место для жилья, обставить его, скрашивала одиночество всякий раз, когда ей удавалось вырваться, и держала Жако в курсе всех сплетен. От нее он узнал о том, что Ламонзи продинамил Гасталя, а потом того неожиданно назначили в Лион, что Водяной, видимо, затаился, что Гимпье уже хлопочет о возвращении Жако, что Ламонзи каждый раз блокирует все попытки в этом направлении.
В начале октября Изабель как-то позвонила ему вечером и сообщила, что не приедет вообще. Мягко, без злости и возмущения она объяснила, что его душа все равно не с ней и что она все понимает. Конечно, это здорово, но ей от этого ждать нечего, и, наверное, пришло время считать дело законченным. Лучше остаться друзьями. Жако не стал на нее давить, просто поблагодарил за все, что она сделала, и пожелал удачи. Попросил беречь себя.
Все две недели, открывая дверь парадного, проверяя пустой почтовый ящик, а затем плетясь по четырем лестничным пролетам к своей квартире, Жако знал — она права, что положила этому конец. Его душа не была с ней. Но это не означало, что он не скучал. Свободный уик-энд, и нет никого, с кем его можно разделить. Его ждут целых два дня одиночества.
Пройдя в квартиру — тесное однокомнатное пространство под крышей, — Жако повесил куртку на крюк за дверью и освободил волосы от резинки. Через пятнадцать минут, сполоснувшийся под душем, пахнущий шампунем и закутанный в халат, он вернулся к входной двери, пошарил в карманах и извлек оттуда маленький мешочек из коричневой бумаги. Внутри были порезанные на кусочки черные трюфели, подаренные ему днем благодарным фермером, которому он помог неделю или две назад.
«Делают женщину мягкой, мужчину твердым», — сказал старик, вкладывая мешочек в руку Жако. В квартире уже провоняло ими, как и в офисе.
Жако пронес их на кухню, покрутил в пальцах сморщенный клубенек, вбирая в себя его древесно-земляной запах и раздумывая, что с этим делать. Накануне он сделал неплохой запас продуктов — хотя и не столь богатый, как у вдовы Фораке, — и подумывал, что обыкновенный ризотто даст возможность отдать должное трюфелям. Пока не обнаружил, что риса-то у него и нет. Оставалось одно: разбив несколько яиц в миску, Жако сделал омлет, почистил в него добрую половину трюфелей и перемешал. Чудовищная расточительность, подумал он, принеся тарелку в гостиную, включив телевизор и умостившись на диване. Постыдная. Безнравственная. Он отрезал вилкой уголок омлета, запихнул в рот и удовлетворенно улыбнулся. Через полчаса он все еще улыбался, когда зазвонил телефон.
Берни Мюзон из Марселя.
Хотя они не разговаривали со дня отстранения Жако от должности в мае — тогда Мюзон прервал занятие Жако по разборке стола, чтобы пожелать ему удачи, и помог снести его вещички в подземный гараж, — он узнал его голос сразу же.
