Кирилл Гольцов - Остановка последнего вагона
Я брёл, ворошил листья, разглядывал идущих навстречу людей и ощущал себя немного оторванным от реальности, но и не испытывающим из-за этого каких-то неудобств. Скорее наоборот — я предвидел такое и был благодарен чему-то внутри себя, что даже в ощущениях часть всего произошедшего продолжает оставаться со мной. Прошлого, конечно, не вернуть, хотя даже если такое было бы возможно, наверное, всё повторилось бы так же. Да и какие другие варианты развития событий здесь покажутся более уместными? Наверное, лишь предопределённые этими тёмными силами.
Так незаметно, мучимый непростыми размышлениями, я добрался до дома, громко приветствуемый на лестнице Петровичем. — Ого. Как давненько тебя не было!
— Да, я только сегодня вернулся.
— Отдыхать ездил или командировка какая?
— Наверное, и то, и другое.
Я остановился рядом с соседом и с улыбкой смотрел на его растянутую футболку. — А как здесь у нас?
— Всё по-старому. Как же иначе? Разве нет? Любовь Игоревна, правда, всё переживала и выспрашивала — куда это ты запропастился так внезапно. Даже хотела милицию вызывать, но потом как-то успокоилась.
— Это было бы слишком.
— Вот и я ей о том же — человек молодой, холостой, работает, водки и девушек не чурается. Зачем же думать о чём-то плохом?
Петрович громко потёр седую щетину. — М-да. Так где, говоришь, был-то?
— В Италии.
— О, далековато забрался. Ну и как там?
— Всё хорошо.
— Наверное, в море плавал, да и потеплее там будет?
— Это точно, — кивнул я, глядя, как, шаркая ногами, к нам приближается старушка, живущая в квартире напротив. Мы посторонились, а она, замерев на ступеньку выше, обернулась и стала пристально, щурясь, вглядываться в моё лицо. Наконец я не вытерпел и спросил. — Чем-то могу помочь?
— А не ты ли, милок, году в тридцать седьмом, на тракториста учился?
Я некоторое время обдумывал её слова, а потом со всей серьёзностью ответил. — Думаю, это точно был не я. Меня тогда и на свете-то ещё не было.
— Вот, вот, и я о том же, — громко пробормотала старушка. — Ты не серчай на меня, сынок. Просто память подводит, вот я и пытаюсь её тренировать!
Она несколько раз вздохнула, потом медленно махнула рукой, повернулась, и стала подниматься дальше.
— Да ну её, — Петрович схватил меня за руку. — Идём, посидим, чаю попьём. Может, чего ещё интересного расскажешь.
— Да я бы с радостью, но устал и дел ещё сегодня полно. Вот хотел вещи бросить, вымыться, чуть прийти в себя с дороги, да и дальше двигаться.
— Тебе виднее.
Мы поднялись и не успели переступить порог, как откуда-то сбоку вынырнула Любовь Игоревна, подбоченилась и начала вопить. — А вот и он. Явился — не запылился. Ну и где же мы столько времени пропадали? Я уже не знала, что и подумать. Хотела уже в милицию, морги звонить, чуть до сердечного приступа не допереживалась, а он просто так входит здесь и ещё улыбается!
— Да что же ты так орёшь-то? — комично схватился за уши Петрович. — Человек с дороги, за границей побывал, устал, а ты…
— Так и что с того? Он, видите ли, по разным заграницам ошивается, а предупредить соседей никак не может. Нет, совсем люди у нас о других не думают. Мы, можно сказать…
Из комнаты Любови Игоревны раздалась телефонная трель и, смерив меня возмущённым взглядом, она скрылась, громко хлопнув дверью.
— Как видишь, всё у нас точно по-прежнему, — вздохнул Петрович.
— Да, так и есть. И это, наверное, хорошо, — ответил я и прошёл к себе в комнату, где некоторое время посидел на кровати, понурив голову и, захватив из шкафа пару полотенец, шампунь и начатое мыло, пошёл в ванную.
Из-за покосившейся деревянной двери слышался заливистый смех и какие-то нечленораздельные восклицания Любови Игоревны, у которой подобные разговоры могли длиться часами. Поэтому я смог спокойно и без привычного громкого раздражённого стука в дверь помыться, а потом четверть часа просто полежать на кровати, глядя в потолок. Затем, собравшись и чувствуя себя почти хорошо, я направился на работу — последнее место, где планировал сегодня побывать. А когда уже вошёл в офисное здание и начал подниматься на лифте, то неожиданно понял, что больше не хочу иметь ничего общего с этим местом. Набережная и всё остальное будут бесконечно возвращать меня к произошедшему, а это казалось просто невыносимым — особенно сейчас, когда всё было таким свежим в памяти. Бредя по своему этажу, я столкнулся с парой вежливо поздоровавшихся знакомых сотрудников, а буквально с порога увидел Вениамина Аркадьевича, который, раскрасневшись, стоял посередине холла и выговаривал окружающим что-то неразборчивое, но явно оскорбительное. Едва заметив меня, он, после секундного колебания, засеменил ко мне, грозно рыкнув окружающим. — Все за работу! Быстро!
Через секунду его теплая мягкая и словно напудренная рука ухватила меня за пальцы и буквально заставила обменяться приветственным рукопожатием.
— Очень рад вас видеть. Выглядите отдохнувшим, загорелым, да и вообще замечательно, — лилейным голосом буквально пропел Вениамин Аркадьевич и потянул меня вперёд. — Пожалуйте в мой кабинет. Конечно!
Я неторопливо двинулся следом и, когда дверь за нами закрылась, тяжело уселся на стул, так хорошо мне знакомый с нашей недавней, но уже кажущейся очень далёкой последней встречи.
— Итак, ещё раз хочу отметить, что очень рад вас видеть. Альберт Митрофанович, конечно, предупредил меня, что вы заняты очень важным делом для Анатолия Юрьевича и смею надеяться, что он остался вами более, чем доволен.
Мне понадобилось какое-то время, чтобы понять, о ком он говорит, и я решил, что речь идёт именно о моём Анатолии, смутно припоминая слова охраны, когда я приближался к «хрущёвке». Как странно и неприятно было слышать об этом из уст этого юркого и угоднически настроенного ничтожества. Вот уж правду говорят, что чем человек богаче и влиятельнее, тем он проще и доступнее. Однако, наверное, с этим надо уже родиться. А будь сейчас всё у этого Вениамина Аркадьевича, так он наверняка превратился бы в сущего деспота, только уже в масштабах города или страны.
— Да, мы решили все наши дела, — тем не менее, хрипло ответил я. — Собственно, я зашёл ненадолго и вот по какому вопросу…
— Погодите, погодите о работе. А как вообще дела у Анатолия Юрьевича? Мы виделись с ним всего пару раз, и то, так сказать, издалека, но мне очень хотелось бы познакомиться поближе. Как думаете, при случае вы не могли бы нас представить?
Я вспомнил искажённое ужасом лицо, перекошенное пенсне и надвигающуюся темноту, а потом, мотнув головой и отгоняя эти мысли, натянуто сказал. — Вряд ли. Дело в том, что я хочу уволиться.
— Да что вы такое говорите, мой дорогой человек? Как?
Вениамин Аркадьевич аж подпрыгнул и затрясся.
— Я уверен, что мы сможем как-то обсудить вопрос с зарплатой, да и место в офисе сделать вам поприличнее. Не спешите, все мы люди и можем разумно договориться. Или у вас есть какое-то конкретное предложение со стороны? Так тем более есть повод обсудить!
— Нет у меня ничего и разговаривать на эту тему я не хочу.
Я взял из стопки на столе лист бумаги, вытащил из красивого, украшенного зеленоватыми камнями канцелярского набора длинную ручку и быстро написал «по собственному желанию».
— Да не спешите вы так. Что же это? А Альберт Митрофанович в курсе?
— Уверен, что Анатолий… Юрьевич меня поймёт! — отчеканил я и встал. — Пойду, возьму кое-что из вещей на рабочем месте и хочу сразу откланяться, чтобы не отвлекать вас от работы.
— Всё так неожиданно. Вы ещё подумайте и можете звонить мне в любое время. Надо же, как получается, — продолжал бубнить Вениамин Аркадьевич, шустро вскакивая и провожая меня до дверей.
Я молча вышел и, отвечая на приветствия окружающих слабыми кивками головы, прошёл к своему столу. Как никогда мне показалось замечательным, что здесь больше никого не было. Я начал открывать поскрипывающие ящики, перебирая содержимое и убеждаясь, что брать мне с собой особенно нечего. Однако в какой-то момент мои пальцы коснулись тёплого гладкого звякнувшего предмета и я замер, сразу поняв, что это свисток, который дала мне Маша. Да, акул отпугивать не пришлось, потому что вместо них были тени и Этна. Тем не менее именно эту вещь я решил захватить с собой на память и, бросив задумчивый взгляд на ноутбук, под которым явно угадывались контуры не вытертой пыли, быстро направился к выходу.
— Может быть, сходим покурить? — окликнула меня нестройным хором пара знакомых ребят, но я отрицательно покачал головой и вдруг резко остановился возле рабочего места Маши, где теперь сидела какая-то белокурая и явно крашеная девушка с неприятным вытянутым лицом и излишне ярко намазанными губами. Она медленно подняла на меня глаза, глупо захлопала ресницами, а рот начал подёргиваться в нерешительности — улыбнуться или сдвинуть губы в строгую щёлку. Я посчитал, что лучше не тянуть, а самому разрешить её сомнения, начав. — Здесь сидела другая девушка, её звали Маша.
