Кирилл Гольцов - Остановка последнего вагона
При въезде в Тиндо, где мы оказались где-то через час, хотя, вроде бы, путь должен был быть гораздо дольше, я указал водителю направо и назвал адрес. Да, конечно, мне хотелось поскорее оказаться дома, вымыться, если ванную снова не заняла Любовь Игоревна, немного передохнуть с дороги, но сначала я хотел решить гораздо более важный вопрос. Внутри себя я уже всё на сегодня распределил — побывать у мамы Лены, потом немного побыть дома и съездить на работу. Почему-то казалось важным сделать всё именно сегодня и в такой последовательности. Наверное, чтобы уже завтра попытаться начать жить по-новому, без явных привязок к произошедшему на Сицилии. Так сказать, воспользоваться в полной мере тем самым главным призом, который так или иначе я выиграл — возможностью жить дальше.
— Вот здесь притормозите, — попросил я и, неторопливо выбравшись на зашарпанный тротуар, в тот же миг увидел перед собой водителя, который, переминаясь с ноги на ногу, начал. — Ну, это, по поводу денег…
Я кивнул, достал из кармана оставшиеся от подарка Анатолия шестьсот евро, сунул ему в руки и, повернувшись спиной, медленно побрёл во дворы. Меня не интересовала реакция этого человека и много денег или мало — просто столько, сколько и должно быть. Мы за такую же сумму, которую Анатолий обосновал абсолютно правильно, добрались на такси до Этны, а сейчас я плачу за благополучное возвращение домой. Однако, наверное, паренька всё устроило — я услышал сзади громкий хлопок двери и его окрик. — Спасибо. Удачного дня!
Я никак не отреагировал, а прошёл через площадку, где сидели и оживлённо о чём-то разговаривали несколько молодых мам, вокруг которых с визгом копошились дети. Это была именно та улица, но как и говорил Лене, я бывал здесь всего несколько раз, поэтому пришлось потратить минут пятнадцать, пока я разобрался с нумерацией домов и нашёл нужный — девятиэтажную панельную коробку. По дороге я уже примерно продумал, что скажу в домофон, но не успел, поднявшись по ступенькам, приблизиться к двери, как она с пиликанием распахнулась, и на меня выскочил представительный мужчина, сжимающий в руке широкий поводок и увлекаемый на улицу здоровенной чёрной собакой. Он, как-то смешавшись, невнятно поздоровался, я вежливо ответил и начал неторопливо подниматься на третий этаж. Конечно, можно было бы воспользоваться лифтом, но я хотел дать себе ещё немного времени, чтобы собраться с мыслями и тщательно взвесить — что именно сказать. Хотя, разумеется, Лениной мамы могло просто не оказаться дома, однако заставить себя позвонить ей по телефону я так и не смог.
Дверь семьдесят шестой квартиры оказалась неожиданно добротной, металлической и покоящейся на целых трёх петлях, чего я раньше не видел. Мелодичный звонок отозвался где-то за ней, и я замер, ожидая услышать приближающиеся шаги. Однако царила полная тишина — только по лестничной площадке откуда-то сверху неслось эхо голосов и резкий звон ключей. А потом неожиданно дверь со щелчком отошла назад, и сквозь витиеватую цепочку на меня настороженно смотрела приятная женщина в возрасте с пышными светло-синими волосами.
— Добрый день! — вежливо поздоровался я.
— Кто вы? Не новый сосед сверху?
Её голос прозвучал неожиданно звонко и как-то по-ребячьи.
— Нет, извините, я здесь не живу. Антонина Михайловна?
— Да. Так кто вы?
— Я знакомый Лены.
— И что же вы хотите от меня? Она здесь давно не живёт — совсем мать позабыла!
— Да, знаю. У меня есть от неё новости для вас, но думаю, неразумно об этом говорить на лестничной площадке. Вы не разрешите ненадолго к вам зайти?
Женщина смерила меня внимательным взглядом, потом, поколебавшись, прикрыла дверь и тут же распахнула её, отступая вглубь маленького уютного коридора. — Ну что же, тогда проходите.
Я неторопливо зашёл в удивительно чистую прихожую, с таким небольшим количеством вещей, что, казалось, находишься в магазине и стоишь у рекламного стенда с образцом товаров, на который для реалистичности бросили несколько предметов повседневной одежды продавцов. Впрочем, когда я был любезно приглашён в комнату, то эта иллюзия стразу же развеялась — здесь было всего более чем достаточно, и даже на тусклом пианино в углу громоздились какие-то картины, корзинки и стопки книг, перевязанные грубыми бечёвками. Одно из названий, мерцающее белым на сером фоне — «Все Они», кажется, что-то всколыхнуло в моей душе и почему-то напомнило обо всех людях, оставленных на Сицилии. Даже о том трупе, который я так и не узнал при жизни, но невольно считал его тоже причастным к нашей компании, пусть его смерть и не была вообще никак связана с происходящим. Впрочем, так ли это? К чему было столь сложное распределение капсул, когда в результате ни на чём никаким образом не отразилось, да и не могло повлиять. Или я чего-то так и не узнал, покинув вагон раньше времени? Наверное, об этом сейчас можно только беспредметно гадать, не более того.
— Присаживайтесь.
Антонина Михайловна пододвинула мне потёртый плетёный стул, а сама уселась напротив за небольшим витиеватым столиком, накрытым белой узорчатой скатертью, посередине которого стояла небольшая вазочка с искусственными цветами, подпираемая горкой глянцевых журналов. Мне почему-то подобное показалось неуместным для комнаты, однако конечно, в сущности, не имело никакого значения.
— Спасибо. Собственно, я ненадолго. Вот…
Я достал из кармана фотографию, аккуратно её расправил и, взглянув в последний раз на застывшую в вечной улыбке Лену, протянул Антонине Михайловне. Она лишь мельком посмотрела на снимок, потом перевернула и, судя по шевелящимся губам, начала медленно читать. Потом, неприятно наморщив лоб, кашлянула и спросила. — И к чему всё это?
— Лена очень просила вам передать.
— А сама она где?
— Уехала и я не знаю куда, — честно ответил я.
— С кем? Зачем? Как с ней можно связаться?
— Не знаю.
Я покачал головой и начал приподниматься. — Вот, собственно, и всё, что мне было нужно.
— Погодите. Так что с моей дочерью?
— Я этого не знаю. Мы просто случайно познакомились и, узнав, что я живу в Тиндо, она попросила меня передать вам эту фотографию.
— Где? Судя по дате, снимок сделан совсем недавно. На Сицилии?
— Да, я там отдыхал и случайно познакомился с Леной.
Это, разумеется, была не совсем правда, однако делиться какими-то другими подробностями или печальными предположениями о дальнейшей судьбе её дочери было бы глупо и заведомо неправильно. Всё-таки в такой ситуации лучше жить в неизвестности и верить, что у твоего ребёнка всё складывается неизменно хорошо, чем сомневаться и думать о таких нехороших вещах, как смерть. Во всяком случае, я предпочёл бы именно это.
— Она там была с кем-то?
— Не знаю. Просто случайное знакомство на пляже, где мы виделись всего несколько дней. Из общих разговоров Лена узнала, что я живу в Тиндо, и просила вам передать фотографию. Больше я ничего не знаю, поэтому вряд ли смогу ответить на ваши вопросы.
Антонина Михайловна некоторое время пристально вглядывалась в лицо дочери, а потом кивнула головой. — Хорошо. Большое вам спасибо, что нашли время зайти. Может быть, чаю?
— Нет, спасибо. Я уже должен идти — собственно, и забежал к вам по дороге.
Мы вернулись в коридор, где я молча натянул ботинки, а потом, поддавшись какому-то порыву, сказал. — Знаете, мне кажется, что она вас очень любит, скучает и, если я правильно понял, то сожалеет о каких-то недомолвках, которые у вас когда-то возникли.
— Она вам что-то рассказывала?
— Просто что-то промелькивало в словах. Извините, если я не прав или вмешиваюсь не в своё дело.
— Нет, нет. Спасибо, что вы это сейчас сказали…
Лицо Антонины Михайловны немного осунулось, и я только теперь обратил внимание, что она совершенно не похожа на свою дочь. Ведь и такое бывает, правда?
— Тогда до свидания и ещё раз извините за беспокойство!
Я кивнул и, миновав любезно открытую дверь, вышел на площадку.
— Ну что вы? Всего вам самого доброго! — донеслось до меня уже на лестнице, и я услышал звук закрываемой двери, только когда спустился на первый этаж.
Оказавшись на улице и щурясь от яркого солнца, я решил прогуляться до дома пешком — благо расстояние это легко позволяло сделать даже с учётом больного колена. А мне так хотелось многое увидеть, словно не был дома не недели две, а пару лет. Подобные ощущения, помнится, я испытывал в первые несколько часов в детстве, когда возвращался из пионерского лагеря, обходил квартиру и словно заново открывал для себя все столь знакомые вещи. Правда, подобный настрой очень быстро исчезал, сменяясь привычным ощущением нахождения в том, к чему за много лет привык. Однако в этом чувстве было что-то такое необычное и волшебное, что я не мог отказать себе в возможности испытать его снова, тем более, когда речь шла о небольшой прогулке, пусть и несколько обременительной для меня сейчас.
