Эрик Ластбадер - Вторая кожа
— Ну что, довольна? — спросил он нахмурясь.
— Тебе нравится, как я выгляжу?
Она приняла позу модели одного из женских журналов, причем сделала это профессионально и выглядела очень сексуально. Пол должен был напомнить себе, что девчонке нет еще и семнадцати лет, хотя, глядя на тело девушки, в это было трудно поверить.
— Да, конечно, — угрюмо сказал он. — Почему бы и нет?
Она подошла к нему, села на кран кровати и, глядя ему прямо в глаза, спросила:
— Почему ты не надеваешь плавки? Я хочу купаться.
— А как ты думаешь почему? Потому, что ты смотришь на меня.
— Подумаешь! Что я, не видела голых мужчин?
Пол покачал головой:
— Бога ради, девочка. Отвернись хотя бы.
Она подчинилась, и он быстро натянул плавки. Однако возникли новые трудности. К своему страху и крайнему стыду, Пол почувствовал, что начинает возбуждаться. "Господи Иисусе, — подумал он. — Только этого мне не хватало.
— Все.
Она повернула голову и хихикнула.
— А ты ничего выглядишь.
— Почему бы тебе не накинуть на себя что-нибудь? — сказал он более сердитым тоном, чем ему хотелось.
Фрэнси оглядела свое тело:
— Тебе не нравится, как я выгляжу?
Он закатил глаза:
— Девочка, вся беда в том, что мне слишком это нравится.
Она закусила нижнюю губу, раздумывая над его словами.
Потом подошла к зеркалу, висевшему над комодом, и провела рукой по плоскому животу и бедрам.
— А знаешь, в прошлом году я готова была отдать все, что угодно — палец, глаз, короче, все, чтобы быть худой. Я очень страдала.
— Слишком сильно сказано.
Фрэнси повернулась и взглянула на Пола своими чистыми, невинными глазами.
— И все-таки это именно так. Ты должен понять, что мое тело — единственное, что принадлежит мне самой. Всем остальным владели родители, а они не ладили между собой. — Она грустно улыбнулась. — Хотя не ладили — не то слово. Они находились в состоянии непрерывной войны. Мать оказалась слишком умной — ты знаешь, у нее есть своя компания, — и отец решил наказать ее за излишний ум. Поэтому он бил ее. Постоянно.
— Ясно. — Пол понимающе кивнул. — И ты узнала об этом.
Фрэнси вздохнула.
— Поэтому я загадала, что, если останусь худенькой, даже тощей, у родителей все будет хорошо. — Она не отрывала от него взгляда, может быть, для того, чтобы посмотреть, не будет ли он над ней смеяться. — Как будто заключила сделку с Богом. И мне понадобилось долгое время, чтобы понять, что на самом деле я заключила сделку с худшей, самой темной стороной самой себя. За войну родителей я наказывала саму себя.
Фрэнси подошла к Полу настолько близко, что его словно обожгло огнем.
— И ненавидела себя и больше всего свое тело. Поэтому сейчас оно имеет для меня такое значение. Я им горжусь. И мне хочется показывать его.
— Понимаю, но, девочка, тебе надо показывать его ребятам своего возраста. — Она засмеялась, и он тотчас же понял свою ошибку. — То есть я хотел сказать не это. Пока ты не должна показывать его никому. Как я сказал тебе вчера, не торопись стать взрослой. В этом не так уж много радости, как кажется.
Он взглянул на часы:
— Ладно, пойдем искупаемся.
В воде она напоминала дельфина, которых Пол видел в нью-йоркском океанариуме на Кони-Айленд: длинных, стройных и жизнерадостных, влюбленных в воду за ее осязаемую тяжесть, прохладные, голубые глубины. Фрэнси плавала вокруг него, и ее длинные темно-рыжие волосы струились сзади, как хвост животного или плавники той экзотической рыбы, которая была изображена на его отвратительных объемистых плавках. Они все время наполнялись пузырями воздуха, как будто это был реквизит клоуна, что страшно выводило его из себя.
Наконец, устав, Пол подплыл к краю бассейна и внимательно посмотрел, как и где расположены окружающие дом для гостей участки земли, посты охраны, собаки, и вдруг он подумал о том, что могло произойти между Бэдом Клэмсом и Маргаритой Гольдони де Камилло. Лучше этого не знать, решил он, поворачиваясь к Фрэнси, которая как раз шумно всплыла на поверхность.
— Что с тобой такое? Быстро ты сдался.
— Я уже не так молод, как когда-то.
Она подплыла к краю бассейна и сказала с присущей ей прямотой:
— Дело не в этом. Просто ты не привык веселиться.
Пол открыл было рот, чтобы возразить, но потом резко закрыл его. Она была права. От ее стройного тела исходила какая-то теплая рябь, какие-то вибрации, которые он ощущал как биение собственного сердца.
— Что ж, в жизни, которую я вел, было не так уж много места для веселья. На мне лежала большая ответственность. Люди на меня рассчитывали, понимаешь?
— Люди вроде Бэда Клэмса? — Он не ответил, и девочка спросила: — Ты поэтому сказал, что быть взрослым не такая уж большая радость?
Он замахал руками.
— Откуда у тебя берутся такие дурацкие идеи?
Но Фрэнси не отступала:
— Я ведь права, верно? Работать на Бэда Клэмса, предавая людей, которые верят тебе и рассчитывают на тебя, не так уж весело, не так ли? — Она не сводила с него своих проницательных глаз. — Не думаю, чтобы ты был доволен жизнью.
«Она опять права», — подумал он. Но черт его побери, если он признается в этом ей или кому-нибудь еще.
— Я выбрал эту жизнь, — твердо ответил он, — потому, что она мне подходит.
— Лгать, обманывать, предавать порядочных людей — и ты хочешь, чтобы я поверила в то, что ты сам выбрал для себя такую жизнь?
Теперь она действительно задела его за живое.
— Девочка, я в гробу видел, что...
— А мне кажется, что эта жизнь выбрала тебя.
Он иронически хмыкнул:
— Что ты такое плетешь?
— Я думаю, ты понимаешь, что я хочу сказать.
— Ты что, любишь говорить загадками? — Ему хотелось отвернуться, но он не смог этого сделать. Пол чувствовал себя кроликом под взглядом удава.
— Может быть. Но я знаю одно: тебя раздирает изнутри то, чему ты не позволяешь выйти наружу, — ненависть, жажда мести, любовь.
— Любовь? — поразился Пол. — Любовь?
Фрэнси приблизила свое лицо к его лицу так, что он почувствовал на своих щеках движение воздуха от взмахов ее огромных ресниц.
— Я знаю Джеки, — сказала девочка.
Пол, который до сих пор хотя бы частично сохранял контроль над ситуацией, почувствовал, как у него похолодело сердце.
— Что ты говоришь? — Пальцы его рук стали ледяными. Он голову себе сломал, думая о том, как бы выудить из этой девчонки хоть какие-нибудь сведения, и вдруг, на тебе — так неожиданно.
— Мне кажется, что я была не права, — прошептала Фрэнси. — Я встречалась с ней. Ее знают как сестру Мэри Роуз. Я говорила с ней, она меня учила — та женщина, которую ты пытаешься отыскать, которую ты любишь.
Полу казалось, что он теряет рассудок. После стольких лет поисков, стольких неудач, стольких лет глубокой веры в то, что Джеки жива, что вместо нее в катастрофе погибла другая девушка, после того, как мать-настоятельница опровергла выстроенную им версию, он вдруг услышал о любимой. Выдавая себя за репортера, а позднее за врача из ближайшего госпиталя, он пытался достать из морга ее посмертную фотографию, но оба раза получил резкий отпор. Поэтому в глубине души он, хотя и оплакивал Джеки, никогда не переставал верить, что она жива, и уж тем более помнить о ней. И вот теперь это известие, как разорвавшаяся бомба, от головастой девочки, которую, как он знал — и был в этом уверен, — нельзя было недооценивать. Но Пол уже начал подозревать, что она сама значит для него слишком много, и в этих откровенных глазах видел свою судьбу. И, как очнувшийся лунатик, вдруг заметил, что зашел уже слишком далеко по дороге, по которой она вела его так охотно.
Пол попытался взять себя в руки и спросил:
— Ты не лжешь мне, девочка?
— Нет.
И по этому односложному ответу он почувствовал, что сейчас Фрэнси говорит правду, а вчера в самолете врала.
— Боже мой! — выдохнул он.
— Ты хочешь снова увидеть ее? — прошептала Фрэнси. — Хочешь поговорить с ней?
— Больше всего на свете! — Пол должен был бы возненавидеть себя за этот вырвавшийся у него ответ, но чувствовал только такой сильный прилив восторга, что его ледяные пальцы сразу же потеплели.
— Ты можешь это сделать, — все еще шепотом сказала Фрэнси. — Я приведу тебя к ней. Но ты должен вытащить нас отсюда. Меня и мать.
Это и было его судьбой, той дорогой, по которой он зашел уже слишком далеко. В тот момент, когда Фрэнси произнесла имя Джеки, он уже знал, что она потребует взамен. Эта девочка была слишком умна, чтобы требовать чего-либо другого. И самое ужасное было в том, что он знал: она выполнит свое обещание, видел это в ее глазах, чувствовал всеми фибрами своей души. Она хотела помочь ему, и, как не тяжело было ему это сознавать, он тоже хотел ей помочь. Пол понимал, что это может стоить ему жизни. Но, видит Бог, он все сделает с радостью.
Медленно, как во сне, он благодарно стиснул руки девушки. Молчаливый договор был заключен. И это его пугало.
