Торкиль Дамхауг - Смерть от воды
— Ты же был на работе, когда исчезла Майлин, — прошептала она, потому что вероятность, что эти мысли не связаны, еще оставалась. — А потом дома у мамы и Таге.
Он снова подошел поближе:
— Это ты так думаешь. Все так думают. Но когда она собиралась сюда накануне, она заехала на почту, чтобы положить деньги на счет. Я побежал туда. Ждал ее в машине. Она могла бы сбежать, обнаружив меня, но села в машину. В сумке у нее была куча распечаток об Ильве и о том, что случилось тогда в Бергене. Я прервал ее, когда пришел домой, а теперь она зашла на почту и снова зарылась в Сеть. Поэтому я поехал с ней. Я был с ней, когда ей было больно.
— Это было здесь? — проговорила Лисс.
— Что было здесь?
— Ты проткнул Майлин глаза шприцем.
— Не шприцем. Штопором. Мне пришлось его ввинтить.
Он наклонился над ней, глаза были едва видны. Тело Лисс слишком отяжелело, чтобы двигаться.
— Со мной ты так же собираешься поступить?
Он не ответил.
— Ты не хочешь, чтобы я тебя видела?
— Заткнись, — сказал он, и она вздрогнула.
Это новое в его голосе разрослось и вытеснило все остальное. Она попыталась собраться, чтобы что-то сказать. Что-то, что остановит происходящее, развернет его в другую сторону.
— Майлин же отсюда уехала. Она исчезла на следующий вечер.
Он засмеялся. Она этого не видела, только услышала приглушенные звуки.
— Подумай об этом, пока я прогуляюсь в сарай. Не удивлюсь, если ты придумаешь, как отсюда выбраться. Ты, вообще-то, не такая дура. Жаль, ты так и не научилась пользоваться головой.
Она услышала, как он запер входную дверь.
«В этот момент ты сделала запись в той книге, Майлин, пока он выходил в сарай? Подошла к камину и достала кусочек угля. Может, ты уже и не видела».
От наркотика, который он ввел, ее накрыло, отпустило и снова накатило. С каждым разом Лисс становилась все более отстраненной и сонной. Следовать за этими волнами, ничего больше не хотеть. «Я позабочусь о тебе». В темноте всплыла картинка: Майлин голая, крепко связана, из глаз течет кровь. «С тобой такого не случится, Лисс».
Она перевернулась на бок, встала на ноги. У кухонного шкафчика все еще стоял стул. Одной ногой она подтолкнула его к столу, забралась. Вперед спиной. Вывернулась так, что задвижка на окне оказалась под наручниками, потянула. Она отскочила. До верхней задвижки ей было не достать. Лисс вытянулась, вцепилась в нее зубами и рванула, как рыба, заглатывающая блесну. Задвижка наполовину сдвинулась. Она закусила еще раз, раскрыла и отодвинула ее языком.
Окно примерзло. Она навалилась на него всем весом. Оно не поддалось. Она отклонилась назад и со всей силы ударила головой по поперечине. Окно распахнулось.
Ее босые ноги, ступавшие по снегу, не чувствовали холода. «Только не к сараю, Лисс! Надо в другую сторону, прочь от дачи». Она выскочила с веранды, пробежала немного в сторону озера, бросилась за дерево, стала карабкаться наверх, к скале, там ветер сдувал снег, земля там прочнее, там можно было встать и бежать. Она наткнулась на сугроб, упала и не смогла подняться. Что-то потекло в глаза, она потерлась лицом о снег, он окрасился темным. Лисс встала на четвереньки и поползла. Кажется, сзади раздались шаги, которые она слышала раньше. Она лежала не двигаясь, прислушивалась к ветру. Потом продолжила ползти, метр вверх по склону, потом еще один, перекатилась через край и оказалась на вершине скалы.
Он стоял перед ней, прислонившись к стволу сосны. Причмокнул грустно, когда она попыталась встать.
— Лисс. Я же тебе говорил.
Он наклонился к ней, держа в руке топор.
— Тебе от меня никуда не деться, — прошептал он. — Пока я не разрешу.
8
Она погрузилась в теплую дремоту, будто в прилив. И там услышала голос. Не Майлин на этот раз, это был голос отца, пробивавшийся сквозь сон, чтобы рассказать ей о чем-то:
«Это место — твое, Лисс. Твое и Майлин».
Но ведь ты хозяин дачи.
Он стоит у окна и смотрит на улицу.
«Теперь вы его хозяйки. Я должен уехать».
Странно он говорит. Не так, как перед отъездом в Берлин или Амстердам. Туда он уезжает на несколько недель, а потом возвращается с подарками.
Он садится на край кровати. Гладит ее по волосам. Обычно он так не делает. Обычно он долго на нее смотрит со странной улыбкой. Но никогда к ней не прикасается.
«Почему ты уезжаешь?»
Он долго ничего не говорит. Наконец медленно качает головой:
«Я буду скучать по тебе, Лисс. Мы похожи, ты и я. Никто ничего не может с этим поделать».
Вильям зажег парафиновую лампу. Он положил топор на край камина и принялся листать блокнот. Все, что она написала Майлин. Она не смела представить себе, что он с ней сотворил. Только что он ее заморозил. Лисс сейчас тоже мерзла, вся съежилась в углу дивана. Она не злилась на него. Он дал ей еще дозу. Приятная боль укутала ее.
— Куртка тебя остановил, когда ты собирался топиться, — попыталась она заговорить и заметила, что голос ее как густой соус. — Он спас тебя.
Вильям не отрывал глаз от блокнота, листал, казалось, полностью погрузился в ее записи.
— Тебе был нужен кто-то, чтобы тебя обнять. Но он использовал тебя.
Вдруг он отбросил блокнот и встал над ней:
— Откуда ты это взяла?
Она не могла поднять руки, чтобы защититься.
— Она тебе еще что-то послала? У тебя было несколько дисков? Если ты что-то спрятала…
Она не сразу поняла, о чем он.
— Нет, был только этот. Который я положила под матрас.
Он снова выпрямился.
— Почему никто не должен знать про Куртку? — простонала она. — Это ведь он с тобой плохо поступил. Ты не виноват.
— Ты ни хера не понимаешь, поэтому лучше помолчи. — Он засмеялся. И так же внезапно снова посерьезнел. — Он зверски рисковал, пуская меня. Он мог потерять все, оказаться в тюрьме, его могли забросать камнями и повесить. Понимаешь? А он рисковал, чтобы я мог быть с ним. Сколько людей готовы послать все ради того, чтобы побыть с каким-то мальчишкой?
— Понимаю, — пробормотала она.
Он снова достал блокнот, сел в кресло у камина и продолжил чтение.
Она умудрилась сесть на диване, сползла на пол в свет парафиновой лампы. Встала перед ним, голая, руки связаны за спиной, так крепко, что от запястий к пальцем пробегали судороги.
— Ты убила человека, — сказал он, не поднимая взгляда.
Впервые эти слова произнес другой. Но теперь это не играло никакой роли.
— Все, что там написано, — правда, — услышала она собственный ответ.
— А теперь ты пообещаешь мне, что будешь молчать. И я выпущу тебя отсюда.
До такого она не додумалась.
— Я не могу тебя отпустить, — сказал он твердо. — Я был здесь в твой прошлый приезд. Хотел выяснить, знаешь ли ты что-нибудь. Тогда я тебя отпустил, но теперь — нет. Не хочу тебя дурачить. Буду с тобой честным. Ты никогда больше отсюда не выйдешь. — Он бросил блокнот в камин. — Понимаешь?
Лисс смотрела, как маленький огонек начал окутывать красную плюшевую обложку.
— Не из-за Ильвы Майлин больше не могла жить, — сказал он тусклым голосом. — Йо и Куртка заключили пакт. Лучше умри, но никто об этом не должен узнать.
Рядом с горящим блокнотом Лисс увидела остатки другой обложки. «Шандор Ференци», — прочитала она. Содержимое превратилось в рулон пепла.
— Майлин это выяснила, — пробормотала она.
— Она никогда не сдавалась, — отрезал Вильям. — Все спрашивала и спрашивала, кто такой Куртка.
Лисс попыталась удержать остатки мыслей, норовивших уплыть куда-то далеко, прочь от этой комнаты, от камина, пыли и холодной древесины — всех запахов, которые останутся после нее и Майлин, после отца, который однажды, стоя у ее кровати, сказал, что должен уехать, после бабушки, которая искала здесь убежища, пока мир не пришел и не забрал ее.
— Майлин поняла, что Куртка — это Бергер.
Вильям долго молча смотрел на нее.
— Да, так, — ответил он наконец.
— Она хотела выдать тебя в «Табу». Она хотела нарушить пакт.
Вильям покачал головой:
— Я был дома у Бергера каждый день, после того как Майлин… пропала. В конце концов он понял, что с ней случилось. Даже захотел рассказать об этом перед камерой. Он был уверен, что контролирует меня. Я заставил его поверить, что приду на передачу и сознаюсь. Мы планировали это вместе. Шок-ТВ. Он радовался, как ребенок. Жаль, пришлось лишить его этой радости.
Опьянение, в которое она погрузилась, было не похоже на привычное ей.
— Ты чокнутый, Вильям, — прогнусавила она. — Ты — чокнутый кусок говна.
В своем отстранении она поняла, что именно этого он и ждал — что она его разозлит. Он вскочил, подтащил ее к стулу за волосы. На краю камина лежал моток веревки, он обмотал ее вокруг талии, затянул грудь и завязал веревку за спинкой стула. Из свободного конца он сделал петлю, которую надел ей через голову.
