Измайлов Андрей - Белый ферзь
Симптоматично – Лозовских, боязливо осведомившись «с кем я разговариваю?», мгновенно приободрился после «это ее муж». Никаких рефлексий: чем могу быть полезен? – с интонацией: а я-то при чем?! Никаких покаянно-извинительных интонаций: давно ждал вашего звонка, сейчас вам все объясню! Наоборот! Если б метафора овеществилась, то Колчин услышал бы в трубке гулкий продолжительный грохот – гора с плеч Лозовских свалилась после того, как Колчин сказал: «Я от Инны». Лозовских даже не задал ритуальных вопросов: как она? а вы без нее? а почему? И отнюдь не по причине нависания над телефоном ревнивой-угрюмой Даши, реагирующей на Инну Колчину… неадекватно (беда всех умствующих и прекраснодушных интеллигентов – откровения при ныне любимых женщинах о бывших, но присных любимых женщинах… ты же понимаешь? понимает, но не принимает! я ль на свете всех умнее, всех румяней и белее?! не я?! а кто?! где-то здесь у меня гостинец-яблочко завалялся?). Нет, не по причине Даши воздержался от вопросов Лозовских. Гора с плеч свалилась, эхо затихает, отдельные камешки еще сыплются с шуршанием – и замри! Не колебай зыбкое равновесие в природе громким голосом или (иначе) лобовым вопросом. А то сотрясешь почву под ногами – и следующая гора свалится уже не с плеч, но на голову и погребет под собой.
Это, в трубке, – муж Инны. Он, муж, – от нее. Из Москвы. То есть Инна – в Москве. То есть вернулась полторы недели назад из Питера. То есть продолжает искать искомое – «Книгу черных умений» – а то и нашла уже: муж ведь сказал, что привез от нее… кое- что!
Колчин имел в виду подношение всеяпонского главы в Токио. Колчин про «Книгу черных умений» узнал только после тщательной, скрупулезной вычитки компьютерной распечатки файла spb. И связал Колчин воедино тэр-ма, Лозовских, Инну из-за неотложности Инниного визита в Питер, где ИВАН, в котором Лозовских… И… не ошибся Колчин – Святослав Михайлович даже не уточнил по телефону, кое-что от Инны это в каком смысле, это что именно?! И верно! Не телефонный разговор. При встрече, при встрече. Сорок минут – и Лозовских к вашим услугам, Юрий Дмитриевич, и, разумеется, к услугам Инны Валентиновны. Неужели нашла?! И где?!
Где-где!..
Колчин сознательно заблудил Святослава Михайловича в интонационных дебрях – судя по тону, все нормально! А ЧТО должно быть ненормального? ЧТО вы знаете, Святослав Михайлович, к чему сами причастны, Святослав Михайлович? Ой, да ну! Чуть не извелся, на нервах весь! Хорошо – все благополучно кончилось! Обычно словоохотливость возрастает необычайно ПОСЛЕ того, как все благополучно кончилось, – и подробности, подробности, подробности. Леденящие душу подробности, из которых однозначно следует: до последнего момента не верилось в благополучный исход. Исход… ведь он такой, да? Благополучный? Иначе стал бы муж Инны столь спокойно назначать встречу, привет передавать от своей жены («Я от Инны» – толкуется как «Вам от нее привет!»)? Не стал бы! Он, дундук-сэнсей, такой – грубый и невежливый, напористый и прямолинейный.
На войне как на войне. А Колчин – воин. И Лозовских для него никто, лишь источник информации. Нейтральность тона с оттенком дружелюбия – элементарная приманка для простодушных. Они, простодушные (особенно отягощенный научными степенями и собственными кодексами поведения), моментально пасуют, теряются, если вдруг эмоция собеседника на раз-два-три превращается в свою противоположность. Как дети, ей-богу! «Иди сюда, иди! Хочешь конфетку? Шокола-адную. – Да. – Ну иди сюда. Воот, умница… А ну подставляй жопу! Щас ремня!». Но ведь о другом договаривались, право!.. Хм! Фраза, объясняющая непоследовательность поступков, принадлежит в кино не только плохим парням, но и хорошему Арни-коммандосу: «Я солгал».
Да Колчин и не солгал. Просто сказал не всю правду. А вся правда Колчину и неизвестна. Дополнения к правде будут, Святослав Михайлович?
Но не попался Лозовских на элементарную приманку. Ибо чуть раньше попался.
Колчин прикидывал, сможет ли он сразу распознать Лозовских. Народу на набережной было не густо. Набережная хоть и Дворцовая, но отрезок не прогулочный – до Эрмитажа идти и идти вперед, до Летнего сада идти и идти назад. А с Невы – мозглый декабрьский ветер. Так что народу – раз, два и обчелся. Сорок минут истекли. Плюс-минус, сказал Лозовских. В машине вполне можно переждать – тепло, не дует.
Святослава Михайловича Лозовских Колчин распознал не по внешности, а по поведению. Внешне – какой же это старший научный сотрудник?! Скорее торговец мелким оптом, лицо кавказской национальности, небритое лицо кавказской национальности – еще не борода, уже не щетина. Куцая куртка, шарф в три с половиной оборота, горбонос. Еще кепку-аэродром бы! Но голова непокрыта – ранние седины полукучерявой-полулысой головы. Или снегом присыпало? И, да, ручки-жгутики, раннее пузико, спина горбом – от зябкости сутулится, от сидячей работы?
Так что Колчин чуть было не прозевал платонического друга Инниной питерской юности. Наверно, это подсознательно: должно ведь что-то быть в Славе Лозовских, если ему в свое время было уделено внимание Инны Колчиной (пусть и не Колчиной, а Дробязго тогда-давно). Ка-ак? Э-этот?.. М-мда… (Между прочим, оборотная сторона медали, которую Колчин мысленно себе вручил за тонкое понимание нюансов ущербной психологии ущербных индивидуумов. Сам- то!).
Лозовских проявил себя поведенчески – встал на виду, поднявшись на три ступеньки к парадному подъезду ИВАНа, завертел головой, почти вплотную к глазам подносил наручные часы – рано смеркается в декабрьском Питере.
Колчинская «девятка» была в полусотне метров от парадного входа – там ближе не припарковаться. Синий «фольксваген-транспортер» тоже был в полусотне метров от парадного входа, даже ближе, в сорока. Только он, «фольксваген-транспортер», стоял не доезжая до ИВАНа. Колчин же на «девятке» проехал мимо питерского филиала, удостоверился – он и есть, тогда и притормозил. Разворачиваться не счел нужным – и отсюда все хорошо видно, в зеркальце. Вчера Мыльникова пару раз вскидывалась «вот здесь как раз нужно было…», и случалось это с ней на Петроградской стороне. Следовательно, если Лозовских идет на встречу в институт из дома (откуда ж еще!), то объявится он следом за «девяткой», то есть тем же путем. Впрочем, Лозовских и на метро может… Плохо знаком Колчин с питерским метро. Где тут ближайшая станция, с какой стороны? Ладно, как-нибудь он, Колчин, сориентируется!
Вот именно! Как-нибудь. А те, кто находился до поры до времени в синем «фольксвагене-транспортере» (такой… микроавтобус), ориентировались не как- нибудь. Они местные, они питерские, им нет нужды удостоверяться – ИВАН это ИВАН, они в курсе. И потому затихарятся не доезжая до трех ступенек, оставят сорокаметровую дистанцию, которую пешеход должен пройти, уже попав в их поле зрения: «Он? Вроде бы… Вроде бы или он?! Да он, точно! Угу! Тогда – вперед!».
Два крепыша выпрыгнули из «фольксвагена-транспортера», перебежали от парапета к домам на набережной, двинулись по ходу – по ходу Лозовских. А синий микроавтобус сдержанно зарычал, готовый чуть что стронуться с места.
Колчин не видел, как два крепыша выпрыгнули и перебежали. Микроавтобус вовсе не попадал в зеркальце – и на кой ему микроавтобус?! Когда проезжал мимо него, мельком отметил затемненные стекла – ну так они почти у всех подобных полупассажирских-полугрузовых малышей затемненные или матовые. А пристроившись следить за входом в институт, напрочь про «фольксваген-транспортер» забыл – Святослав Михайлович пользуется общественным транспортом и своими двумя.
Святослав Михайлович, не исключено, воспользовался общественным транспортом и на своих двоих пришел к ИВАНу. Почти вовремя. Плюс-минус.
Колчин помигал ему задними габаритными огнями, но Лозовских, вероятно, настолько редко (никогда!) имеет дело с автомобилями и владельцами автомобилей, что простейший опознавательный сигнал (эй! я здесь!) никоим образом на него не повлиял. Как стоял, так и стоит!
Колчин вышел из «девятки», на секунду-другую выпустив Лозовских из поля зрения. Когда же он снова увидел Святослава Михайловича – теперь не в зеркальце, а «живьем», – картина кардинально изменилась. Лозовских уже не стоял, как стоит. Старшего научного сотрудника «живьем» взяли с боков два крепыша и волокли через дорогу, к парапету. Не ровен час – топить собрались?!
Нет, не топить. Синий «фольксваген-транспортер» проехал сорок метров и тормознул аккурат между парапетом и захваченным пленником. Туда, в микроавтобус, ему и дорога.
Лозовских неумело упирался, приседая, пытаясь вырвать руки из захватов. Но третий крепышок, выскочивший на подмогу, обогнул группку и сзади дернул упрямца за щиколотки, подхватив его, будто тачку. Боковая раздвижная дверь микроавтобуса уже открылась – тело было предано «фольксвагену-транспортеру». Боковая раздвижная дверь микроавтобуса закрылась. Крепыши оперативно попрыгали внутрь – на водительское место, на место рядом. Синий «фольксваген-транспортер» стал набирать скорость. За все про все ушло не более десяти секунд.
