Линкольн Чайлд - Смертельный рай
— Доктор Лэш, — услышал он голос Мочли. — Не останавливайтесь.
В то же мгновение Лэш увидел толстые стальные плиты, сложенные гармошкой у противоположных стен. Они зловеще блестели в отраженном свете, словно пасть чудовища. «Те самые перегородки», — подумал он, продолжая спуск.
Вскоре он стоял на крыше внутренней башни. Поблизости виднелся открытый люк, ведущий внутрь небоскреба. Ниже стальных заслонок Лэшу уже ничто не угрожало. С этого места верхняя часть здания была почти невидима в полумраке. Лэш почувствовал, как Тара сжимает его руку. Несколько мгновений он не ощущал ничего, кроме ни с чем не сравнимого облегчения.
Потом он вспомнил, что не хватает еще одного человека.
Лэш повернулся к Мочли, который только что сошел с лестницы.
— Где Сильвер? — спросил он.
Директор вспомогательной службы достал мобильный телефон и набрал номер.
— Доктор Сильвер? Где вы?
— Я почти закончил.
На фоне его голоса Лэш слышал страшный шум — взрывы, грохот, стон гнущейся стали. И еще один звук, механический и регулярный, едва различимый: пощелкивание работающего считывателя…
— Доктор Сильвер! — крикнул Мочли. — У нас нет времени! В любой момент все может взлететь на воздух!
— Я почти закончил, — спокойно повторил создатель «Эдема».
И тут — со всей отчетливостью и ясностью — Лэш понял все. Он понял, почему Сильвер вдруг согласился с планом Тары стереть память Лизы, против чего сначала столь резко возражал. Он понял, почему создатель «Эдема» тратил время на сброс памяти на перфоленту. И ему казалось, что он понял, почему Сильвер остался в зале. Не для того, чтобы выиграть время, — по крайней мере, не только для этого…
«Я почти закончил».
Сильвер вовсе не собирался уходить из зала. Он имел в виду, что почти закончил перезагружать ядро памяти Лизы, воплощая в жизнь ее чудовищный план.
Лэш бросился к лестнице.
— Я вернусь за ним.
Директор вспомогательной службы удержал его.
— Доктор Лэш…
Лэш вырвался и стал карабкаться наверх. Но в то же мгновение послышался лязг металла. Стальные плиты перегородок снова начали закрываться.
Лэш хотел лезть дальше, но Шелдрейк и Дорфман пришли на помощь Мочли, не дав ему подняться выше. Повернувшись, Лэш выхватил у директора телефон.
— Ричард! — крикнул он. — Вы меня слышите?
— Да, — услышал он слабый, заглушаемый пронзительным воем голос. — Слышу.
— Ричард!
— Я здесь.
— Зачем вы это делаете?
Треск помех. Потом он снова различил голос Сильвера.
— Мне очень жаль, Кристофер. Но все именно так, как вы и говорили. Лиза — ребенок. А я не могу позволить, чтобы мой ребенок умер в одиночестве.
— Подождите! — заорал Лэш в телефон. — Подождите, подождите!..
Стальные плиты перегородок с оглушительным грохотом захлопнулись, и голос в трубке потонул в шуме помех. Лэш бессильно оперся о лестницу, закрыв глаза.
63
Хотя всего три часа утра, спальню заливает резкий свет. Два окна, выходящих на террасу с бассейном, выглядят непроницаемо черными. Свет настолько ярок, что обстановка в комнате похожа на набор геометрически прямых углов: кровать, ночной столик, комод…
Но на этот раз это не спальня жертвы. Она выглядит знакомо. Это спальня Лэша.
Он начинает кружить по комнате, выключая лампы. Резкий свет угасает, очертания предметов смягчаются. Медленно появляется ночной пейзаж за окном. При полной луне все имеет голубоватый оттенок: ухоженный газон, бассейн со слегка фосфоресцирующей поверхностью воды, за ним высокая живая изгородь. На мгновение Лэшу кажется, что в тени ее стоят чьи-то фигуры — три женщины и трое мужчин, которых уже нет в живых, — но это лишь иллюзия, вызванная светом луны. Лэш поворачивается спиной к окну.
За кроватью виднеется открытая настежь дверь спальни. Он идет к ней. В глубине перед зеркалом женщина плавными движениями приглаживает щеткой длинные волосы. Она стоит к нему спиной, но Лэш тут же узнает эти плечи, эти бедра. Слышен тихий треск электрических разрядов, когда щетка движется по волосам.
Лэш смотрит в зеркало и встречает взгляд своей бывшей жены.
— Ширли? Что ты здесь делаешь?
— Я пришла забрать кое-какие вещи. Отправляюсь в странствие.
— В странствие?
— Конечно. — Она говорит уверенно и властно, как обычно бывает в снах. — Посмотри на часы. Уже за полночь, наступил новый день.
Треск разрядов сменяется другим звуком, медленным и ритмичным, словно мерный шум радиопомех.
— Куда ты собралась?
— А как ты думаешь? — Она поворачивается к нему лицом, но теперь это лицо Дианы Миррен. — Жизнь свою превращаю в странствие.
— Жизнь свою превращаю в странствие, — повторяет Лэш.
Она кивает.
— А странствие — единственное прибежище в мире.
Пока она смотрит на него, он понимает, что еще что-то не так. Это не голос Дианы и не голос его бывшей жены. С удивлением, близким к ужасу, он осознает, что это голос Лизы. Это Лиза, говорящая устами Дианы.
— Сильвер! — кричит он.
— Да, Кристофер. Я слышу тебя.
Призрачная фигура слегка улыбается.
Странные ритмичные звуки становятся все громче. Лэш закрывает лицо руками.
— О нет. Нет.
— Я все еще тут, — говорит Лиза.
Но он не станет смотреть, не станет, не…
— Кристофер…
Лэш открыл в темноте глаза. Несколько мгновений в ночном мраке ему казалось, что он лежит в своей кровати. Он сел, медленно дыша и позволяя размеренному шуму бьющих о берег волн рассеять последние обрывки сна.
Но тут же сквозь открытые окна донесся экзотический запах цветущих гиацинтов и эвкалиптов, который напомнил ему, где он находится.
Медленно встав, Лэш отодвинул москитную сетку. За окном до самого моря тянулся ковер тропических джунглей, словно темно-изумрудное одеяло в окружении жидкого топаза. На фоне огромного диска луны плыли редкие тучи. «Иногда сны — это всего лишь сны, — напомнил себе Лэш».
Вернувшись в кровать, он поправил постель. Несколько минут он лежал с открытыми глазами, глядя на бамбуковый потолок, слушая шум прибоя и блуждая мыслями в прошлом и на полмира дальше. Потом он повернулся на бок, закрыл глаза и погрузился в спокойный сон.
64
Хотя было всего четыре часа дня, на Манхэттен уже опустились сумерки ранней зимы. Такси проталкивались через омываемые струями дождя улицы, прохожие толпились на тротуарах, держа в руках зонтики, словно рыцари — копья.
Кристофер Лэш стоял среди толпы на углу Мэдисон-авеню и Пятьдесят шестой улицы, ожидая, пока сменится сигнал светофора. «Дождь, — подумал он. — Без него не было бы Рождества в Нью-Йорке».
Он переминался с ноги на ногу, пытаясь согреться и держа большие пакеты с покупками под куполом зонтика. Зажегся зеленый, люди медленно двинулись вперед, и Лэш наконец позволил себе взглянуть наверх, на здание.
Казалось бы, оно нисколько не изменилось. Обсидиановая бархатно-черная стена уходила в пасмурное небо, приковывая взгляд к тому месту, где заканчивалась внешняя башня, а внутренняя поднималась еще выше. Лишь рассматривая верхушку второго небоскреба, можно было заметить явные перемены. Раньше гладкую вершину внутреннего здания отделяла от его нижней части изящная решетка. Теперь последние этажи исчезли вместе с ажурной конструкцией, открыв пустое небо. Обугленные балки — груду искореженного металла, которую Лэш видел на фотографиях в газетах, — удивительно быстро убрали, и теперь от них не осталось и следа, словно их никогда не было. Глядя на небоскреб и позволяя нести себя людскому морю, Лэш с болью вспоминал о том, что погибло в тех руинах.
Большая площадь перед зданием зияла пустотой. Не было ни туристов, делающих семейные фотографии под стилизованным логотипом, ни будущих клиентов, которые раньше толпились вокруг огромного фонтана со скульптурой ясновидца Тирезия. Вестибюль за ней также пустовал. Казалось, звук шагов Лэша — единственный отдающийся от розового мрамора. Стена с жидкокристаллическими экранами была темна и безмолвна. Исчезли очереди кандидатов — их сменили группы инженеров в халатах и рабочих, которые вместе изучали какие-то схемы. Лишь служба безопасности осталась прежней: пакеты Лэша просветили дважды, прежде чем впустить его и разрешить ему подняться на лифте наверх.
Когда двери лифта открылись на тридцать втором этаже, Мочли ждал его. Он пожал Лэшу руку и молча повел его в свой кабинет. Двигаясь своим характерным размеренным шагом, он показал Лэшу на то же кресло, что и во время их первой встречи. Собственно, Лэшу все напоминало тот день в начале осени. Директор вспомогательной службы был одет в такой же коричневый костюм, неброский, но очень хорошо скроенный, а его темные глаза смотрели на Лэша тем же непроницаемым взглядом Будды. Лэшу вдруг показалось, что, невзирая на все видимые перемены, вопреки той ужасной трагедии, ничто в этом кабинете и в этом человеке не изменилось и никогда не изменится.
