Артур Хейли - В высших сферах
Минуту спустя Харви Уоррендер повернул голову в сторону премьер-министра, кивнул и дотронулся до одной из лежавших перед ним папок. «Ага, — подумал Хоуден, — все так, как и должно быть. Хороший помощник должен тщательно информировать своего министра о подобных делах».
А Бонар Дейц продолжал:
— …эта формулировка «нет уверенности…» является примером трагической ситуации, когда были безосновательно проигнорированы соображения гуманности, а также и права человека.
Дейц умолк, и в секторе оппозиции застучали по пюпитрам. А в секторе, отведенном для правительства, с задней скамьи раздалось:
— Хоть бы мы могли проигнорировать вас.
На секунду лидер оппозиции задумался.
Грубости и резкости в палате общин не слишком нравились Бонару Дейцу. С тех пор как его впервые избрали членом парламента много лет назад, палата общин всегда казалась Дейцу похожей на спортивную арену, где состязающиеся команды при малейшей возможности стараются набрать больше очков, чем противник. Правила поведения были, казалось, простыми, как у детей: если что-то нравится твоей партии, значит, это хорошо; если же это нравится другой, а не твоей партии, это автоматически плохо. Решение редко бывало где-то посредине. Точно так же сомневаться в позиции твоей партии по любому вопросу и полагать — хотя бы однажды, — что твои оппоненты, возможно, правы и оказались мудрее, считалось недружелюбным и нелояльным.
Дейц, ученый и интеллектуал, был потрясен, обнаружив, что для проявления действенной лояльности партии следует бить по пюпитру, поддерживая тем самым других членов партии, и выкрикивать через всю палату издевки и контриздевки, как мальчишки-школьники, порой с меньшей эрудицией, чем у школьных мальчишек. Со временем — задолго до того, какой стал лидером оппозиции, — Бонар Дейц научился и тому и другому, хотя редко при этом у него не сжималось все внутри.
Кто-то выкрикнул:
— Хоть бы мы могли игнорировать вас!
Инстинкт подсказывал Дейцу не замечать того, что его так грубо и глупо перебили. Но он понимал, что сторонники ожидают от него ответного удара. Поэтому он резко парировал:
— Желание уважаемого члена парламента понятно, поскольку правительство, которое он поддерживает, игнорировало столь многое столь долго. — И он погрозил пальцем противоположному сектору палаты. — Но придет время, когда уже нельзя будет игнорировать совесть нашей страны.
«Не очень хорошо получилось», — решил Бонар Дейц. Он подозревал, что премьер-министр, умевший отлично парировать, ответил бы, наверное, лучше. Но его попытка контратаковать по крайней мере вызвала стук по пюпитрам со стороны сидевших позади членов его партии.
В ответ с противоположной стороны зала полетели теперь издевки и крики: «О-о!» и «Вы что — наша совесть?»
— К порядку! К порядку! — призвал спикер, вставая и надевая треуголку.
— Я взывал к совести нашей страны, — заявил Бонар Дейц. — Позвольте сказать вам, что подсказывает эта совесть мне. Она подсказывает, что мы — одна из богатейших и наименее населенных стран мира. И однако же, правительство через своего министра по иммиграции информирует нас, что в нашей стране не находится места для этого единственного несчастного человеческого существа…
В одном из уголков сознания у лидера оппозиции таилась мысль: он неосторожен в своих словах. Опасно излагать вслух подобного рода чувства, ведь любая партия, придя к власти, быстро обнаруживает: политические деятели оказывают настолько большое давление с целью ограничить иммиграцию, что его нельзя игнорировать. Дейц понимал, что настанет день, когда он пожалеет о сказанных сейчас пылких словах.
Но в данный момент — а это был как раз такой момент — компромиссы, на какие шли политические деятели, бесконечно изворотливые речи надоели ему и вызывали отвращение. Раз в жизни он сегодня выскажется напрямик, и плевать на последствия!
Он заметил, что на галерее прессы головы обращены вниз.
И Бонар Дейц продолжал, обращаясь к палате, ратовать за Дюваля, ничтожного человечка, с которым он никогда не встречался.
Сидевший напротив центрального блока Джеймс Хоуден слушал его вполуха. Последние несколько минут он смотрел на часы в южном конце зала под галереей для дам, увенчанной шпилем, которая сегодня была занята на три четверти. Он понимал, что очень скоро треть присутствующих репортеров покинут зал, чтобы сдать материал для дневных изданий своих газет. Они в любой момент могут сорваться с места, поскольку подходит срок сдачи материалов. Хоуден внимательно слушал, дожидаясь возможности вклиниться…
— Наверняка бывает время, — заявил Бонар Дейц, — когда соображения гуманности должны возобладать над упорной приверженностью букве закона!
Премьер-министр вскочил:
— Мистер спикер, разрешит л и лидер оппозиции задать ему вопрос?
Бонар Дейц помедлил. Но вопрос был вполне допустимый, и он едва ли мог ответить отказом. И он коротко сказал:
— Да.
— Не предлагает ли лидер оппозиции, — спросил Хоуден, неожиданно превратившись в оратора, — чтобы правительство игнорировало закон, закон данной страны, принятый парламентом…
Из сектора оппозиции, прерывая оратора, раздались крики: «Вопрос, вопрос!», «Да выкладывайте же!», «Это же выступление!» А из рядов его сторонников послышалось в ответ: «К порядку!», «Выслушайте вопрос!», «Чего вы боитесь?» Бонар Дейц, севший было на свое место, снова поднялся.
— Я подхожу к существу вопроса, — громко объявил премьер-министр, перекрывая крики остальных, — и он заключается просто в следующем. — Он приостановился, выжидая, когда наступит тишина, и продолжил: — Поскольку ясно, что этот несчастный молодой человек, Анри Дюваль, никоим образом по нашим законам не может быть принят в Канаде, я спрашиваю лидера оппозиции, согласен ли он передать это дело Объединенным Нациям. И должен сказать, что в любом случае правительство намерено немедленно привлечь внимание Объединенных Наций к этому делу…
Тотчас поднялся страшный шум. Снова через зал палаты полетели крики, обвинения и контробвинения. Спикер вскочил на ноги, голос его никем не был услышан. Покраснев, сверкая глазами, Бонар Дейц смотрел на премьер-министра. Он возмущенно крикнул:
— Это уловка!
Да так оно и было.
Репортеры заспешили с галереи для прессы. Время для выступления и включения в игру было выбрано идеально…
Джеймс Хоуден мог заранее предсказать, как начнется большинство новостей, передаваемых сейчас по телефону и печатаемых на машинке: «Дело Анри Дюваля, человека без родины, возможно, будет передано в Объединенные Нации, как сообщил сегодня палате общин премьер-министр». Канадиан Пресс и Бритиш Юнайтед Пресс уже, наверное, послали сообщения-«молнии». «Дело Дюваля передается в ООН — от премьер-министра», — отщелкивали телетайпы, и вечно спешащие редакторы, лихорадочно выискивая, под каким новым углом подать новость, используют эти слова в заголовках. Оппозиция атакует; Бонар Дейц выступает с речью — об этом будет, конечно, сказано, но уже во вторую очередь.
Внутренне торжествуя, премьер-министр набросал короткую записку Артуру Лексингтону: «Составьте письмо». Если его впоследствии спросят, он сможет сказать, что вопрос об обращении в ООН был должным образом сделан министерством внешних сношений.
А Бонар Дейц возобновил свою прерванную речь. Но такое было ощущение, что она производила меньшее впечатление, что пар уже был выпущен. Джеймс Хоуден это заметил и подозревал, что и Дейц тоже.
Было время, когда премьер-министр любил и уважал Бонара Дейца, несмотря на разделявшую их пропасть. В характере лидера оппозиции, казалось, была цельность и основательность, а в действиях честность и последовательность, чем трудно не восхищаться. Но со временем отношение Хоудена изменилось, так что теперь он думал о Бонаре Дейце с едва сдерживаемым презрением.
Главным образом это произошло из-за того, как повел себя Дейц, будучи лидером оппозиции. Хоуден знал, что Бонар Дейц неоднократно пытался использовать его уязвимость по некоторым вопросам. То, что иногда подобная акция — или отсутствие ее — требовала разумной сдержанности, по мнению Хоудена, не имело значения. Лидер должен руководить и при малейшей возможности быть жестким и беспощадным. Партийная политика — это не пустое дело, и дорога к власти неизбежно усеяна разбитыми надеждами и осколками амбиций других людей.
Бонару Дейцу не хватало безжалостности.
У него были другие достоинства: интеллект и ученость, проницательность и способность предвидеть, терпение и личное обаяние. Но все эти качества не делали его равным — или, во всяком случае, никогда не казались равными — Джеймсу Макколлуму Хоудену.
Почти невозможно, считал Хоуден, представить себе Бонара Дейца премьер-министром, возглавляющим кабинет, господствующим в палате общин, маневрирующим, делающим выпад, мгновенно выступающим — как выступил он всего несколько минут назад, — чтобы одержать тактическую победу в дебатах.
