Артур Хейли - В высших сферах
«Взять вас и депортировать… параграф (т) раздела 5… подразделы 1, 3 и 8 раздела 18». Алан Мейтленд подумал: «Мы облекаем наше варварство в вежливую форму и называем это цивилизованным. Мы — Понтии Пилаты, обманно считающие себя христианской страной. Мы впускаем сотню туберкулезных иммигрантов и бьем себя в грудь, довольные собственным фарисейством, игнорируя миллионы людей, сломанных войной, от которой разбогатела Канада. Производя отбор иммигрантов, отказывая в визах, мы обрекаем целые семьи и детей на нищету и порой смерть, а потом отводим взгляд и отворачиваем нос, чтобы не видеть и не чувствовать запаха. Мы ломаем жизнь, отбрасывая от себя человеческое существо, рационалистически объясняя свой позорный поступок. И как бы мы ни поступали, как бы ни лицемерили, на все есть закон или правило… параграф (т) раздела 5… подразделы 1, 3 и 8 раздела 18».
Алан отодвинул свой стул и встал. Ему не терпелось выйти из этой комнаты, почувствовать на улице холодный ветер, свежий воздух…
Анри Дюваль поднял глаза, лицо его было взволнованно. И он односложно спросил:
— Нет?
— Нет, Анри. — Алан медленно покачал головой и положил руку на плечо безбилетника под заштопанную фуфайку. — Мне очень жаль… Думаю, ты постучал не в ту дверь.
Глава тринадцатая
В палате общин
1
— Значит, вы сообщили кабинету министров, — сказал Брайан Ричардсон. — Как министры это восприняли?
Глава партии потер рукой уставшие глаза. Со времени возвращения накануне премьер-министра из Вашингтона Ричардсон большую часть времени провел у его стола. Он всего десять минут назад ушел оттуда и на такси приехал на Парламентский холм.
Глубоко засунув руки в карманы пиджака, Джеймс Хоуден продолжал стоять у окна своего кабинета в Центральном блоке и смотрел на послеполуденный поток подъезжающих и отъезжающих. В последние несколько минут приехал и уехал один посол; внизу прошли и исчезли из глаз трое сенаторов, похожих на древних браминов; появился, словно предвестник беды, священник в черном одеянии, с видом коршуна; важно вышагивали рассыльные из учреждений с кейсами, на которых стоят монограммы; парламентарии возвращались после ленча или прогулки и чувствовали себя как дома, словно они члены клуба; и всюду — неизбежные туристы: иные останавливаются, чтобы их сфотографировали рядом со стеснительно улыбающимися конными гвардейцами.
«Какое все это имеет значение? — думал Хоуден. — К чему в конечном счете все сводится? Все вокруг нас кажется таким неизменным: длинная череда лет; скульптуры; многоэтажные здания; наша система правления; наша просвещенность, — или по крайней мере так мы считаем. И однако же, все такое временное, и сами мы наиболее хрупкая и временная часть всего.
Так зачем же мы боремся, стараемся, стремимся чего-то достичь, когда лучшие наши деяния со временем сводятся к нулю?»
Он полагал, что ответа на эти вопросы нет. Ответа нет никогда. Голос главы партии вернул его на землю.
— Как они это восприняли? — повторил Брайан Ричардсон. Утром состоялось заседание кабинета министров в полном составе.
Отвернувшись от окна, Хоуден спросил:
— Восприняли что?
— Акт о союзе, конечно. А что еще?
Джеймс Хоуден ответил не сразу. Они оба находились в парламентском кабинете премьер-министра — комнате 307С, маленькой и более интимной, чем кабинеты в Восточном блоке, но отделенной всего лишь лифтом от палаты общин.
— Странно, что вы спрашиваете — что еще? Акт о союзе большинство членов кабинета приняли удивительно хорошо. Конечно, будут расхождения во взглядах, — возможно, даже сильные, — когда мы снова станем это обсуждать.
Брайан Ричардсон сухо заметил:
— Это важно, верно?
— Полагаю, что да. — Хоуден прошелся по комнате. — Но, опять-таки, может быть, и нет. Крупные концепции часто быстрее принимаются, чем более мелкие.
— Это потому, что у большинства людей мелкие умишки.
— Не обязательно. — Цинизм Ричардсона нередко раздражал Хоудена. — По-моему, вы были тем, кто уже давно говорил, что мы движемся к Акту о союзе. Более того: я нынче оговорил условия, чрезвычайно благоприятные для Канады. — Премьер-министр помолчал и задумчиво продолжил: — Самым удивительным в сегодняшнем заседании кабинета было то, что кое-кто стремился куда больше говорить об этом злополучном деле иммигранта.
— Разве не все? Я полагаю, вы видели сегодняшние газеты? Премьер-министр кивнул, затем сел и жестом предложил Ричардсону сесть на стоявший напротив стул.
— Этот адвокат Мейтленд в Ванкувере, похоже, причиняет нам немало неприятностей. Что нам о нем известно?
— Я проверял. Кажется, просто молодой парень, достаточно умный, никак не связан с политическими кругами.
— Возможно, сейчас не связан. Но подобного рода дело — хороший способ их начать. Есть возможность связаться с Мейтлендом не напрямую, предложить ему участвовать в выборах в парламент, если он не будет так напирать?
Глава партии отрицательно покачал головой:
— Слишком рискованно. Я навел кое-какие справки и получил совет держаться подальше. Если сказать нечто подобное, Мейтленд использует это против нас. Он такого типа человек.
А Хоуден подумал, что в молодые годы сам был таким.
— Ладно, — сказал он. — Что еще вы можете предложить?
Ричардсон медлил. Все эти три дня и три ночи с тех пор, как Милли Фридман показала ему злополучную фотокопию сделки между премьер-министром и Харви Уоррендером, его ум не переставал перебирать варианты возможностей.
Брайан Ричардсон был убежден, что где-то существует рычаг, который сработает против Харви Уоррендера. Всегда есть такой рычаг: даже у шантажистов есть секреты, которые они предпочитают хранить в тайне, хотя проблема остается все та же — как вырвать секрет. Немало было политических деятелей — членов партии и не членов, чьи секреты были сообщены Ричардсону или он их случайно узнал. И в запертом сейфе в его кабинете лежала тоненькая книжечка в коричневой обложке, где содержались все они, застенографированные личным секретарем, так что только он мог прочесть.
Однако под фамилией «Уоррендер» в коричневой книжечке не было ничего, кроме новой записи, внесенной день или два назад.
Да… так или иначе… рычаг должен быть найден, и Ричардсон знал, что если кто-то его и найдет, то это будет он.
Три дня и три ночи он выворачивал память наизнанку… пробовал углубляться во времени… вспоминал случайно оброненные слова, инциденты, второстепенные события… перебирал лица, места, фразы. Прежде это приносило результат, но не на этот раз.
Вот только последние двадцать четыре часа его не покидало чувство, что он близок к разгадке. Он что-то знал, и это было где-то почти на поверхности сознания. Лицо, воспоминание, слово могло помочь. Но пока что не получалось. Вопрос был в том, сколько времени на это уйдет.
Его так и подмывало сказать Хоудену о соглашении, заключенном девять лет назад, провести с ним обстоятельный откровенный разговор. Это прочистит воздух, может даже родиться план, как противостоять Харви Уоррендеру, даже может извлечь из его ума то, что в нем таится. Но для этого придется привлечь Милли, которая сидит сейчас в комнате перед кабинетом и охраняет их уединение. А Милли не следует в это вовлекать — ни сейчас, ни потом.
Премьер-министр спросил:
— Что еще вы посоветуете?
— Есть очень простая мера, шеф, которую я предлагал раньше.
Хоуден резко возразил:
— Если вы имеете в виду, что безбилетника следует принять как иммигранта, то об этом не может быть и речи. Мы заняли определенную позицию и будем ее держаться. Отступить — значит признать свою слабость.
— Если Мейтленд настоит на своем, суды могут отменить ваше решение.
— Нет! Не выйдет, если правильно вести дело. Я намерен поговорить с Уоррендером по поводу чиновника, который там занимается этим.
— С Крамером, — сказал Ричардсон. — Он временно направлен туда заместителем директора.
— Его придется отозвать. Опытный человек никогда не допустил бы специального расследования. Согласно газетам он сам предложил это после того, как было отказано в приказе о нарушении Habeas corpus. — И Хоуден с гневом добавил: — Из-за этой глупости и реактивировалось это дело.
— Возможно, следует подождать, пока вы сами туда не поедете. Тогда вы лично сможете устроить ему баню. Вы просмотрели график?
— Да. — Хоуден поднялся с кресла и подошел к своему заваленному бумагами столу у окна. Опустившись в стоявшее за столом кресло, он потянулся за раскрытой папкой. — Учитывая, что вам был дан очень маленький срок, — одобрительно произнес он, — вы составили мне хорошую программу.
Хоуден пробежал глазами по списку. При том, что палата представителей должна была объявить об Акте о союзе через десять дней, пять дней было отведено для скоропалительного турне по стране с выступлениями — на запланированный ими период «обработки». Он начнет свое турне послезавтра в Торонто на совместном заседании влиятельных клубов — «Канадского» и «Эмпайр» — и закончит в последний день в Квебек-Сити и Монреале. Между этими двумя событиями будет посещение Форт-Уильяма, Виннипега, Эдмонтона, Ванкувера, Калгари и Реджайны.
