Кэти Сьюэлл - Западня
Снова стало тихо, и он опять стал следить за скольжением резца по овальному камню плавными круговыми движениями. Пальцы Уйарасук направляли резец привычным движением, с бесконечным терпением, будто ей не было знакомо понятие времени и не имело значения, как долго придется точить инструмент. Давиду очень хотелось пойти поговорить с сыном, поиграть на его гитаре, послушать его то детский, то мужской голос, но у него остались вопросы, на которые он хотел получить ответы. В разорвавшейся тишине его вопрос прозвучал резче, чем он того хотел, и это испугало женщину.
— Почему ты мне не сказала? Я отправил тебе несколько писем. Ты ни разу не ответила.
Она молча положила инструменты и завернула камень в шкуру. Потом встала и некоторое время смотрела в окно. Миллиарды звезд пронизывали темный купол небосвода.
— Я чувствовала, что это неправильно. Ты не хотел, чтобы это произошло, — сказала она наконец и повернулась к нему. — Помнишь, ты пришел подготовленный? — Она покраснела и попыталась скрыть улыбку при воспоминании о его «подготовленности».
— И все же я хотел бы знать, — настаивал он. — Я бы помогал тебе, делал бы что-то, подготовил…
— Именно поэтому! — прервала она его, нахмурившись. — Я не хотела ничего «подготовленного». Когда я поняла, что беременна, вся моя жизнь изменилась. Я хотела этого ребенка. Была у меня и еще одна причина: я должна была наполнить смыслом последние годы моего отца. Он жил, чтобы увидеть, как внук пойдет, как он заговорит, и это наполнило его последние годы радостью. Это уже само по себе стоило того.
— Я имел в виду не это, — хмуро заметил Давид. — Я имел в виду, что помогал бы тебе в той форме, в которой бы ты захотела. Я бы тоже хотел видеть, как растет мой замечательный сын. — Он почувствовал, что снова появилось напряжение в груди, и несколько раз сглотнул. Невозможно было скрыть от нее эмоциональное потрясение от этой встречи. Но тут вдруг он задал себе вопрос: а смог ли бы он тогда все оставить и вернуться к женщине, которая носила его ребенка? Наверное, нет. Это было бы слишком рискованное путешествие в совершенно неизвестную область. Но теперь невозможно узнать, что бы он чувствовал в связи с этим. В конце концов, он любил ее. Он так сильно тосковал по ней!
Видя, как сильно он расстроен, женщина подошла и села рядом с ним. Легко коснулась его щеки:
— Прости, Давид. Я думала, что несправедливо взваливать на тебя такое. Я считала, что сама должна нести всю ответственность за это.
— Я уверен, ты могла воспользоваться моей помощью.
— Мой отец был старым, но он мне помогал. Поддерживал меня. Он и сейчас нам помогает, с небес. В ту ночь, когда ты позвонил, ко мне во сне приходил отец. Он сказал, что Чарли пошел во льды специально, чтобы встретиться с медведем. Его дух именно таким образом взывал к тебе. Он звал своего отца через океаны, и ты прошел весь этот путь, чтобы найти его. Только угроза его смерти была настолько сильна, что смогла дойти до тебя и привести сюда.
Давид был потрясен. Это было очень необычное объяснение. Может, Шейла была просто пешкой в этой большой игре? Он исподволь покачал головой.
Уйарасук неправильно истолковала его жест и с вызовом посмотрела на него:
— Мой отец живет в мире духов, и он разбирается в таких вещах. Он был настоящим ангаткуком! Уж ты-то, как никто другой, должен верить в это! Тебе самому помогли его знания.
— Почему ты не попыталась найти меня? — вскричал Давид. — Ты могла попытаться. Если ты верила этому сну, верила словам своего отца, то, значит, страдания Чарли были напрасны, и то, что он потерял ногу…
Он внезапно остановился, когда Уйарасук разрыдалась.
— Откуда я могла это знать? Я же не ангаткук, — всхлипывала она. — Я так долго ждала, когда Чарли спросит меня, кто его отец. Я боялась этого вопроса, того, что придется сказать, что ты очень, очень далеко, что у тебя совсем другая жизнь и что ты ничего о нем не знаешь. Но дело не в том, что он не хотел знать. Он такой чуткий… Он ждал, чтобы я сказала, давал мне возможность самой решить, говорить или нет. Боже, как я жалею о своем молчании! Сначала из-за Чарли… а теперь и из-за тебя. — Она вытерла нос платком, который Давид подал ей, достав из кармана. — Отец мог мне сказать об этом. Но он всегда говорил, что мы идем тем путем, который предназначен каждому из нас. Некоторые выбирают самый болезненный и трудный. Мой путь, должно быть, — путь абсолютной тупости.
Давид хотел разозлиться — у него вроде бы были на то все основания, — но что он понимает в этом ее безвыходном положении? Он неотрывно смотрел на потрескивающие поленья в очаге.
— Твой отец был настоящим ангаткуком, — произнес он наконец. — Он действительно поделился со мной своими знаниями. Хотя, думаю, я был слишком молод, чтобы понять это… или, может, просто не готов.
— Но ценишь ли ты эти знания? Ты веришь в них? — она спрашивала довольно сурово, невзирая на слезы.
— Верю, — ответил он. — Я хочу найти их в себе. И то, что я приехал сюда, мне помогает. Во всяком случае, это место напоминает, что выше моих сил, а что — по силам.
Ее лицо смягчилось, и она засмеялась:
— Мне тоже нужно это напомнить. Не ставь мне в вину мое молчание, Давид. Я уже заплатила за него ужасную цену.
— Хорошо, — согласился Давид и улыбнулся. — Но никогда больше не делай так.
Глава 23
Мужчина и мальчик стояли у окна. Было позднее утро одного из самых темных дней в году. Они молча смотрели, как свет дня медленно разрастается с запада. Невидимое за горизонтом солнце двигалось на юг. При температуре почти пятьдесят градусов ниже нуля все вокруг было тихим и совершенно неподвижным.
— Надеюсь, ты будешь здесь, когда солнце вернется на нашу землю, — сказал Чарли.
— А когда это будет? — спросил Давид.
— В конце января.
— Думаю, теперь тебе не удастся от меня отделаться.
Чарли собирался сказать еще что-то, но, заметив неуверенный взгляд Давида, смолчал. Хотя будущее казалось большим, бесконечным и полным надежд, слишком рано говорить об этом. Давид надеялся, что Чарли доверяет ему. Чарли понимающе кивнул и улыбнулся — его улыбка была очень похожа на улыбку Давида, и они стали снова смотреть на арктическое утро.
— Это случилось где-то там? — спросил Давид, глядя на пустынное бесцветное замерзшее море.
— Я бы хотел показать тебе это место, — ответил Чарли. Он не отводил взгляда от открывавшейся панорамы, но голос его немного дрогнул, выдавая страх. — Но только приблизительно. Мы с мамой поставили там одну из фигур, чтобы отметить место, но, когда лед лопался, она утонула в море. Я назвал ее «Ледяная западня». Это была одна из лучших работ, но довольно пугающая. Я запомнил ее, чтобы когда-нибудь вырезать самостоятельно.
— Я бы хотел увидеть ее, а еще лучше — иметь ее, — признался Давид.
Чарли повернулся и посмотрел на него. Темные глаза были печальны. Давид видел в них глубину и силу, нетипичную для мальчишки его возраста. Он был на грани смерти, и это сделало его старше, превратило в мужчину.
— Я скоро вырежу ее и подарю тебе, — сказал он, — за то, что ты меня нашел.
— Я буду ее беречь, — пообещал Давид и положил руку на плечо мальчика.
— Я приблизительно прикинул расстояние. И вообще, я хорошо запомнил место.
— Если ты хочешь показать его мне, — серьезно сказал Давид, — мы должны туда пойти.
— Давай прямо сейчас? — оживился мальчик.
— Ты уверен? — переспросил Давид, заметив легкую дрожь подбородка мальчика и внезапный неестественный блеск в его глазах.
— Ага, — он мрачно улыбнулся. — Теперь, когда ты приехал, мне нужно попытаться еще раз, а?
— Хочешь, чтобы мать пошла с нами?
— Нет, давай не будем ее будить, — возразил мальчик. — Я слышал, как она работала над «Топором старого охотника» всю ночь. Иногда мне кажется, что она никогда не спит. Я говорил ей, что кухня — это запретная зона, по утрам она выглядит чертовой каменоломней. Бог ты мой, у нас на завтрак всегда каменная пыль!
Давид фыркнул:
— Тогда нам лучше поторопиться, пока не стемнело. Давай оставим маме записку.
— Называй ее Уйарасук. Я уже не маленький.
Блеклый полуденный свет не давал тени, когда они с трудом карабкались через нагромождения ледяных глыб, вмерзших в берег. Острые зубцы прозрачного льда устремлялись в небо под немыслимыми углами. Чарли сражался со своим бионическим протезом, бормоча под нос невнятные проклятья на своем языке. Он принял помощь Давида лишь один раз, ему было необходимо проделать весь путь самостоятельно. У него были сильные руки, и это компенсировало немощь нижней части тела. Чаще всего он подтягивался, опираясь руками в выступающие глыбы льда, и перебрасывал ноги вперед. Давид нес его палку и ружье под мышкой. Даже для физически здоровых людей было непросто пересечь береговую линию, в некоторых местах она была очень опасна, с прикрытыми снегом трещинами и расщелинами и скользким, как масло, льдом. Но в то же время эти силовые упражнения не давали им замерзнуть.
