Кристина Старк - Гончие Лилит
«Где бы я была сейчас, Терри, если бы ты не клюнул на хорошенькую гончую в холле твоей больницы? О, если бы ты только не позволил ей прикоснуться к себе… Где бы я была?»
– Что-то стряслось, да? Я слышал, ты уехала в Америку… Что мне сделать? Сегодня аврал на работе, не смогу уйти до полуночи… Тебе есть куда идти? – шепчет он мне в висок.
Мой мозг не успевает за вопросами. Не могу ответить ни на один.
– Я посажу тебя на такси, и оно отвезет тебя ко мне, хочешь? Возьмешь ключи?
– Не надо. Мне есть куда пойти.
– Та квартира с дурацкой крышей, где твоя мать свела счеты с жизнью? – вдруг резко говорит Терри. – Не лучшее место для тебя в таком состоянии, правда…
– А где будет лучше? В той квартире, где я застала тебя с…
Имя Селены застревает у меня в горле. Не могу выговорить его, не получается.
– Я уже не живу там, невыносимо вспоминать, – хрипло говорит он и заглядывает мне в глаза. – Скай, я правда… сожалею. И хочу помочь.
Я мотаю головой и отстраняюсь, но Терри не выпускает меня. Он держит меня, и держит, и держит, и постепенно боль утихает, уходит с последней вытекшей из глаз слезой, а отчаяние разбивается об его плечо.
– Прошу тебя, поезжай ко мне. Позволь мне просто быть рядом.
Пациент на каталке, в бинтах и с подведенными к нему трубками, начинает стонать во сне, и Терри тут же хватается за поручень.
– Мне пора отвезти этого беднягу в царство скальпелей и игл. Останься здесь, через пять минут я принесу тебе ключ. Скай, только не убегай…
Я смотрю ему вслед.
Смотрю…
Смотрю…
И не могу сделать то, что должна сделать, а именно убраться, сгинуть, уйти. От мутного прошлого нужно бежать так же быстро, как от неясного будущего, но мои ноги просто неподъемные – это, наверное, мое тяжелое, окаменевшее сердце провалилось в пятки и теперь лежит там, истекает густой, как лава, кровью. Куда мне идти, в самом деле? Разве есть хоть какая-то разница после всего, что случилось? Не все ли равно, в каком месте хранить кучку своего пепла?
А потом – не проходит и пяти минут – Терри возвращается с курткой в руке и протягивает мне ключ с брелоком.
– Я приеду после полуночи. Оденься, там холодно, – говорит он, набрасывая куртку мне на плечи.
Боунс сделал так же перед той поездкой к берегу моря. Как это мило – заботиться о температуре моей кожи, а потом молча позволить мне сгореть дотла…
– Ты сейчас с кем-нибудь… встречаешься? – спрашиваю я, разглядывая брелок с ключом, холодящим ладонь.
– Да. Со своей работой, – отвечает Терри, вымученно улыбаясь. – Разве я похож на придурка, который отправляет бывшую девушку в гости к новой? Езжай. Я ни с кем не живу, так что тебя никто не потревожит.
«Разве что призраки тех, кем мы могли бы быть, если бы судьба не рассмеялась нам в лицо».
* * *– Хотите слушать свою музыку? – оборачивается через плечо молодой таксист. – Могу подключить ваш телефон вот сюда, и в салоне будет играть то, что вам нравится.
– Включите что угодно, мне все равно. Смотрю сквозь стекло, мокрое от дождя, на город, на низкое серое небо, на суету дорожного движения, на тротуары, по которым скачут школьницы с клеенчатыми зонтами, бегут офисные работники, прикрыв голову сложенной газетой, катят велосипедисты в блестящих мокрых шлемах…
Еще месяц-два, и на город обрушится поздняя осень. Любимое время года тех, кто сводит счеты с жизнью. Дождь будет лить семь дней в неделю, ветер будет ломать дорожные знаки, новостные сводки то и дело будут докладывать о самоубийцах, прыгнувших с моста Хафпенни. Впрочем, ирландцев среди них не окажется: если с детства живешь в городе вечной меланхолии, то приобретаешь иммунитет к невыносимо мрачной погоде. А то и начинаешь любить ее, как старого друга детства, страдающего от клинической депрессии…
– Стойте, – говорю я водителю, вглядываясь в заштрихованную дождевыми струями даль. – Остановите здесь.
– До Стилоргана еще десять минут.
– Я выйду сейчас.
Сую ему пару купюр, одолженных Терри, и выхожу под проливной дождь.
Там, за оградой парка, за рощей вымокших кленов с осыпающейся листвой – нечто чудесное. Удивительно, что я смогла разглядеть. Бреду вдоль забора, шлепая по лужам и содрогаясь от холода. Наконец нахожу ворота, ввинченные в покрытые мхом каменные столбы, и захожу в парк.
Ни души. Больше никому во всем городе не придет в голову гулять под ливнем. Никто не желает пойти и посмотреть на этот роскошный пруд с черной водой, на которой покачивается покрывало, украшенное золотисто-розовыми цветами. Кувшинки – везде: здесь, там, и вон там тоже… Сажусь у самой воды и смотрю на цветы, как завороженная.
Я могла бы занять завтра приличный кусок на полосах газет. Из-за меня «Гарда» завтра могла бы обеднеть на два рулона полосатых лент. «В пруду найдено тело молодой девушки… Интервью с инспектором полиции… Несчастный случай… А теперь у нас гороскоп и новости с чемпионата по регби…»
Но если я это сделаю, то Терри не попадет сегодня домой.
Ведь у меня его ключ.
Как бы абсурдно ни звучало, но это было серьезной причиной не утопиться в красивом пруду, под розовым покрывалом из кувшинок. Точнее, оказалось чуть ли не единственной причиной не делать глупостей. Терри не попадет домой. А ему это просто необходимо. Ведь он должен отдохнуть перед новой сменой в больнице, где он спасает людей…
Откидываюсь назад и ложусь в мокрую траву, глядя в небо, низко нависшее надо мной, как потолок тюремной камеры.
– Ты знало, – говорю я ему в его сырое, серое лицо. – Ты знало, что так будет. Почему же ты позволило мне встретить его? Если тебе очень хотелось уничтожить меня, то можно было бы просто столкнуть меня нос к носу с маньяком где-нибудь в переулке. Результат был бы тот же. Разве что умерла бы гораздо быстрее.
Кладу руку на живот. Можно орать, можно кричать оглушительно громко, все равно никто не услышит… Кричу… Ору… Вытираю с лица воду, верней, просто размазываю ее промокшим насквозь рукавом.
Я испорчу Терри его модную куртку от DKNY, если сейчас же не подниму задницу и не пойду домой. Ой, еще одна веская причина поберечь себя.
Терри, сегодня ты прямо-таки источник веских причин. Подумать только…
Захожу по колено в ледяную воду и рву кувшинки. Болтаю в воде синими, как у мертвеца, руками. Набираю целую охапку цветов и выхожу из парка.
Иду по тротуару, прижав к груди огромный мокрый букет. Вдыхаю запах дождя и тонкий аромат кувшинок. Улыбаюсь так, будто пережила инсульт, – криво, страшно. Редкие прохожие шарахаются в сторону, словно неожиданно повстречали на пути пациентку психиатрической клиники. Кто знает, может, в скором времени я ею стану.
* * *Когда добралась до дома Терри, я не чувствовала ни рук ни ног от холода, и даже казалось, что голова покрылась коркой льда. Минут десять, как ни пыталась, я не могла вставить ключ в замочную скважину. Когда же мне это наконец удалось – не могла повернуть. Потом замок сжалился и тихо щелкнул, пропуская меня в чужое жилище.
– Я не должна находиться здесь, – сказала я себе, оглядывая неплохо обставленную квартиру человека, который тут, видимо, почти не живет. А когда появляется, то использует по назначению только ванную и кровать. – Мне здесь не место…
«А где тогда? – возражает голос разума. – Уж лучше здесь, чем нигде. Найди вазу для цветов. И почему тебя "Гарда" не арестовала за нанесение ущерба городскому ландшафту? И обувь сними. И не замочи ковер. Из какой канализационной трубы тебя достали, русалка?»
Мне хотелось просто принять горизонтальное положение и провалиться в сон. Моя психика будет в безопасности, пока я буду спать, а большего мне и не нужно. Но одежда вымокла под дождем, а диван явно купили не в комиссионке. Я двинулась к шкафу и бесцеремонно стала исследовать его содержимое. В одном из ящиков обнаружились футболка с комиксным принтом и пижамные штаны.
Интриганка-судьба… Всего год назад я бы умерла от радости, натягивая на себя одежду Терри, но сейчас меня одолевали отчаяние и жуткая безысходность.
Боунс вышвырнул меня по щелчку ее пальцев. Его демон – безумный и злой! – вырвался наружу и пал к ногам Лилит. Стоило ей посмотреть на него, и Боунс превратился в покорного щенка, лижущего ей руки. Ей – монстру, спустившему на меня всех бешеных псов ада. Они были связаны, давно и прочно, узами, которые не могли ослабить ни время, ни пространство, ни тупые влюбленные ничтожества вроде меня, вертящиеся у него под ногами и воркующие о своей неземной любви… Они принадлежали друг другу, и только слепой идиот взялся бы это отрицать.
– Будь ты проклят… Будьте вы все прокляты… Если бы ты мог испытать хотя бы сотую часть того, что я сейчас чувствую…
Я стянула с себя мокрую одежду, надела сухую футболку и в позе эмбриона свернулась на диване.
