Майкл Ридпат - Последний проект
– Спасибо. Я попытаюсь.
Мы покончили с едой, и Келли заторопилась на работу, чтобы её, не дай Бог, не увидели в моем обществе.
– Как поживают «Бостонский пептиды» без Лайзы? – спросил я напоследок.
– Нам её очень не хватает, но, тем не менее, «Пептиды» поживают превосходно. Мы получили первые сведения от добровольцев, принимающих участие в эксперименте. Похоже, препарат не таит в себе опасности, хотя и вызывает у небольшой части испытуемых депрессию.
– Депрессию?
Лайза тоже принимала «БП-56».
Я вспомнил, какой неустойчивой стала её психика примерно через неделю после смерти Фрэнка, какую нетерпимость она стала проявлять при общении со мной, как во всем её поведении вдруг стала проявляться столь не характерная для неё иррациональность. Я припомнил её безнадежно мрачное настроение, и мне стало понятно, почему она отвергала все мои попытки ей помочь. Вызванная химическим препаратом депрессия в сочетании со стрессом, связанным со смертью отца, привела её в такое душевное состояние, преодолеть которое она была просто не в силах. Лайза бежала, не выдержав всех этих мучений.
– В чем дело, Саймон?
Лайза не хотела, чтобы её коллеги знали о том, что она проводит на себе эксперименты. Я не знал, распространяется ли это на Келли, но в любом случае ей об этом должна рассказать сама Лайза, а вовсе не я.
– Ничего. Я просто задумался. Но ведь это не столь серьезный недостаток, чтобы вызвать запрет на лекарство?
– Нет, конечно, – ответила Келли. – Побочный эффект легко устранить. Для этого в комбинации с «БП-56» надо всего лишь прописывать «Прозак». Однако, мне надо бежать, – сказала он, бросив взгляд на часы. – Я, правда, не хочу, чтобы нас увидели вместе.
– О’кей, – согласился я, решив, что Келли вовсе не обязательно знать о том, что во время беседы за нами велось наблюдение. – Шагай. У меня нет слов, чтобы выразить тебе благодарность.
Келли улыбнулась и вышла.
Выждав пару минут, я вышел из вегетарианского заведения, свернул за угол и зашел в бар, который частенько навещал в свою бытность студентом Школы бизнеса. Эскортирующая меня дама предпочла остаться на улице. Я заказал себе пива и погрузился в размышления о том, что сообщила мне Келли.
Итак, Лайза находилась в состоянии депрессии. Не той депрессии, которая является следствием напряженной работы, горя или семейных осложнений, а той, которая вызвана действием химического препарата. Этот стресс биохимического происхождения окрасил бы весь её мир в безысходно черные цвета даже в нормальной обстановке. Учитывая же то состояние, в котором она уже находилась, все её существование превратилось в сущий ад.
Как это ни странно звучит, но узнав о побочном действии препарата, я испытал некоторое облегчение. Теперь, когда она перестала принимать лекарство, у меня появились шансы убедить её вернуться ко мне. Но мне еще предстояло доказать, что я не убивал Фрэнка.
Следующий вопрос, на которой мне необходимо было найти ответ, заключался в том, что же происходит с «Невроксилом-5». Нельзя исключать, что с «Невроксилом-5» все в полном порядке, и те отклонения, которые заметила Лайза, находятся в рамках вполне допустимой статистической погрешности, или просто статистически нерепрезентативны. Возможно, что они являются всего лишь рядом случайных совпадений, которые довольно часто происходят в жизни. Если это так, то я зря трачу силы и время.
Но что, если предположения Лайзы имеют под собой основания? Что, если «Невроксил-5» действительно провоцировал инсульты у подопытных крыс? Какие выводы из этого следовали?
Из этого следовало лишь то, что лекарство, вместо того, чтобы исцелять, убивало некоторых из тех людей, которые его принимают. А это в свою очередь означало катастрофу. Для всех страдающих Болезнью Альцгеймера, для «Био один» и для «Ревер».
Я не знал, какое отношение к этой потенциальной катастрофе могли иметь Фрэнк и Джон. Что касается Фрэнка, то он с «Био один» дел фактически не вел. Это была прерогатива Арта. Но в то же время я не забыл загадочного замечания Арта о том, что Фрэнк незадолго до смерти интересовался делами компании. Кроме того, имелось сообщение на моем автоответчике, в котором Джон сообщал, что обнаружил в связи с «Био один» нечто такое, что меня может заинтересовать. Может быть, он хотел сказать мне, что «Невроксил-5» является смертельно опасным?
Во всех этих вопросах имелось одно большое «ЕСЛИ». Мне предстояло найти доказательства. Я допил пиво, дошагал до ближайшей станции подземки и отправился домой.
***«Медицинский журнал Новой Англии» был представлен в Интернете. Я без всякого труда нашел резюме статьи, о которой упоминала Келли. После этого я позвонил в редакцию с просьбой прислать мне по факсу полный текст статьи. Статья была озаглавлена «Ограниченные испытания „Невроксила-5“, как средства против Болезни Альцгеймера». Авторов у статьи было несколько, однако на первом месте в длинном списке этих достойных мужей значилось имя Томаса Э. Эневера. В статье приводились результаты клинических испытаний препарата на восьмидесяти четырех пациентах, страдающих Болезнью Альцгеймера. Выборка была слишком незначительной для того, чтобы сделать окончательные выводы, но авторы высказывали осторожное предположение о том, что результаты испытаний дают основания для некоторого оптимизма. Никаких существенных различий в «негативных последствиях» между группой пациентов, принимающих «Невроксил-5», и контрольной группой, принимающей нейтральный заменитель, или «плацебо», если следовать терминологии статьи, не наблюдалось. В конце материала помещался список из шести медицинских центров, принимавших участие в клинических испытаниях препарата. Назывались и имена врачей, руководивших экспериментом. Келли предполагала, что большинство этих учреждений и людей были приглашены принять участие и в третьей фазе клинических испытаний.
Для того чтобы найти адреса и телефоны этих центров, мне пришлось более часа ползать по Интернету. Четыре из них находились в Новой Англии, два – в Иллинойсе и один – во Флориде – главном центре сосредоточения страдающих синдромом Альцгеймера. Было пять вечера, и все контакты с центрами в Новой Англии пришлось отложить до утра.
Я заварил себе чаю и принялся разбирать поступившую с утра корреспонденцию. В основном она состояла из посланий рекламного характера, но на одном из конвертов адрес был написан от руки, хорошо знакомым мне почерком.
Почерком Лайзы.
Я уселся на диван и аккуратно вскрыл письмо. Приступить к чтению я не осмеливался. Речь в нем не могла идти о «Био один», поскольку оно было отправлено еще до того, как Энн могла передать дочери мою просьбу. Возможно, Лайза хочет сказать мне, что скучает, что сожалеет о своем отъезде и о том, что рвется назад в Бостон.
Но я ошибся. Письмо было совсем не об этом.
«Дорогой, Саймон, у меня имеются для тебя кое-какие новости. Вчера я была на приеме у нашего домашнего врача, и он сказал, что у него не осталось никаких сомнений – я беременна.
Я считаю, что ты вправе узнать об этом одновременно со мной. Но ты одновременно должен узнать и то, что я не намерена менять своего решения остаться в Калифорнии. Я хочу находиться как можно дальше от Бостона, от тебя, от смерти папы а, если такое возможно, то и от себя. Есть проблемы, решать которые я сейчас не способна. Я по-прежнему не знаю, виноват ли ты в смерти папы и смогу ли я тебе когда-нибудь снова верить.
Твои и мои родители не справились с нашим воспитанием, и я не хочу, чтобы нечто подобное случилось бы и с нашим ребенком. Надеюсь, что здесь, в Калифорнии, я могу начать все заново, создать новую жизнь для себя и младенца, которого ношу в своем чреве.
Я знаю, что ты звонил маме. Не пытайся установить со мной связь, я должна быть вдалеке от тебя. Надеюсь, что наступит момент, когда я буду в силах на тебя смотреть и с тобой разговаривать. Но это не сейчас.
Лайза».
Я перечитывал письмо снова и снова, лишь для того, чтобы убедиться в том, что я все понял правильно. Во мне бушевал ураган противоречивых чувств. Во-первых, это был первобытный восторг от того, что мне предстояло стать отцом. Скоро на свет должно было появиться маленькое человеческое существо, в создании которого я тоже принимал участие.
Но увижу ли я его когда-нибудь?
Мы не планировали иметь ребенка. Более того, мы даже никогда не говорили о детях. Мы как бы молча соглашались с тем, что это – вопрос отдаленного будущего и что здесь таится потенциальная конфликтная ситуация, наступление которой нам хотелось по возможности отдалить.
Для неё, как и для меня, принадлежность к разным религиозным конфессиям и национальные различия никакого значения не имели. Совсем напротив, это освобождало нас от влияния тех традиций, в которых мы воспитывались с детства. Но как быть с нашими детьми? Мне хотелось взрастить наших будущих отпрысков в английском духе, что означало частную школу и хотя бы поверхностное знакомство с Англиканской церковью. Я хотел это не ради себя, а ради своих предков, перед которыми я испытывал чувство долга. Титул, не имеющий для меня никакого значения, должен перейти к моим детям, так же как и часть традиций, в которых я был воспитан. Суть проблемы заключалась в том, что Лайза, как я подозревал, испытывала точно такие же чувства, но только с обратным знаком. Иудаизм, как известно, наследуется по женской линии.
