Мэттью Хансен - Убийцу скрывает тень
«А, наконец-то сообразили, что надо убраться!
Проклятие! Зверье тупое!»
Автомобиль сиротливо стоял посреди дороги, стиснутой лесом. Облачко выхлопных газов за ним быстро рассеивалось в холодном предутреннем воздухе. Сердце Тайлера сумасшедше колотилось. Обливаясь холодным потом, двумя трясущимися руками он схватил бутылку виски и, едва не выбив себе зубы, сунул горлышко в рот и стал жадно пить. Бульк, бульк, бульк. Он-то мнил, что мчится на встречу с желанной смертью, а вот побывал на волоске от нее — и так сдрейфил, что в себя прийти не может. Замечательно! И какой прикажете сделать вывод из этого?
Тайлер кое-как взял себя в руки и поехал дальше. Но уже не гнал. Теперь мозги, свободные от упоения скоростью, могли лучше сосредоточиться на том, что он задумал. «Если решил кончать с собой — делай это осмысленно, не пускай такое важное дело на самотек». Он и не заметил, как в его размышления проюркнуло словечко «если».
Через минуту-другую Тайлер вдруг увидел знакомый ориентир на местности и невольно еще больше сбросил скорость. Трудно поверить, но в пьяной горячке он свернул не в ту сторону! И только сейчас это понял! Воображая, что несется прочь от Снохомиша, он приехал прямехонько в Снохомиш. Без чего-то четыре часа утра. Поэтому на улицах хоть шаром покати. Только троица ханыг потягивает пиво на крыльце бара, который давным-давно закрылся.
Через полквартала Тайлер ни с того ни с сего свернул к единственному в городе «Севен-илевен»[2] и затормозил под его окнами, за которыми виднелись стойки с журналами. Продавец, молодой парень, нагло уставился на ночного гостя — впрочем, было очевидно, что его заинтересовал не водитель, а редкостный автомобиль. Тайлер вырубил мотор, еще раз надолго приложился к бутылке и сполз на кресле так, чтоб затылок мог лежать на низкой спинке.
Теперь он рассматривал свои руки на руле. В свете магазинных ламп дневного света он различал каждую складку кожи, каждую вену. Красивые руки, вполне молодые, даром что формально он уже далеко не юноша. Именно эти руки ласкали в постели жену. Именно эти руки когда-то надели кольцо на ее палец. И эти же руки обрезали пуповину их только что родившимся детям…
«Не делай этого. Подумай о своей семье… О да, это так несправедливо по отношению к ним».
И тут левая доля его мозга — та, которой с самого начала не улыбалось сдохнуть за компанию с правой, депрессивной, — торопливо выбросила свой главный козырь. Перед ним, словно на экране телевизора, пронеслись четкие-пречеткие лица Ронни, Мередит и Кристофера. Крупным планом. На этих лицах боль, тоска и — ярость. Они не понимают, зачем он их так обидел. Зачем он добровольно ушел из жизни — в том числе и из их жизни.
На том и закончилась его попытка убить себя. И тут не справился. Еще одно поражение. Вконец потрясенный, Тайлер разрыдался в голос — слезы потекли ручьями по его щекам.
«Нет, нет, нет, я больше не могу терпеть, мне жить дальше невозможно! Но и умереть я не смею… из-за них. Ах ты черт! Нет, нет, нет…»
Затем его ум окончательно зашел за разум. Все эти «за» и «против», все эти «да» и «нет» растворились в море слез. Тайлер скорчился над рулем своего пожилого красавца германца и рыдал, рыдал, рыдал — как может плакать только человек, который утратил всякую надежду получить ответ на свои вопросы к жизни и знает только одно: жить дальше придется. Но как? Ни малейшего представления!
Лет с одиннадцати Тодда Шелтона донимали треклятые чирьи на лице. К девятнадцати годам вся его физиономия была в рытвинах и шрамах — и новых чирьях. Что сильно вредило общению с людьми. Поэтому он решительно предпочитал работать по ночам. В городке Снохомиш, штат Вашингтон, не так уж много охотников делать покупки в ночное время — стало быть, и на его прыщи особенно некому пялиться. За полтора года, что он работал в «Севен-илевен», Тодд на всяких странных типов нагляделся. Однако пижон лет тридцати в немецкой тачке — такой же престарелой и пижонистой, как и он сам, — это что-то! То горбится над рулем, то сосет виски из бутылки такими глотками, словно это пиво, и при этом рыдает как ребенок. Из глаз — сущий водопад. Словно через них вытекают излишки спиртного. Мужик с приветом. Определенно с приветом.
Тодд какое-то время с интересом наблюдал за придурком, который мочится глазами. Потом надоело, и он вернулся к раскладке утренних газет. В этом вопросе его начальник не терпел промедления: свежие газеты должны сей же секунд быть на прилавке!
Местная газета «Снохомиш дейли ньюс» зацепила внимание Тодда особенно сенсационным заголовком.
Слегка заинтригованный, Тодд прочитал несколько начальных строк статьи. В лесу исчез лесной инспектор. Двигатель остался включенным, а самого инспектора словно корова языком слизала. Тодду, не великому любителю читать, этой информации было достаточно. Кладя «Снохомиш дейли ньюс» на ее обычное место, он лениво подумал: «И куда мог запропасть этот мужик? Кому он мешал? Во дела! Весь мир с прибабахом. А впрочем, чего только не случается. Обо всем думать — мозги высохнут».
Тодд еще раз покосился на пижона в немецком суперавто. Тот досасывал бутылку, размазывая свободной рукой слезы по сытой, гладкокожей морде. Тодд задумчиво покачал головой. «Не знаешь ты настоящего горя, дурачина!»
Глава пятая
Дневной свет неторопливо завоевывал западную часть штата Вашингтон, а теплый тихоокеанский воздух со стороны залива Пьюджет-Саунд скользил по стылым вершинам Каскадных гор, создавая причудливые воздушные завихрения. Ястреб лениво кружил в полумиле над лентой асфальта, которая змеилась по лесистым горам. По дороге двигалось темное пятнышко, взбираясь все выше и выше по склонам.
В самом пятнышке — год назад купленном темно-зеленом джипе «Гранд-Чероки» — Митч Робертс рассеянно сунул в плейер компакт-диск Брюса Спрингстина, но тут же ударил но кнопке выброса — вспомнил, что рядом, скрестив руки на груди, дремлет его пассажир. Митч был ладно скроенный малый. Массивная нижняя челюсть. Строгим, замкнутым лицом смахивает на какого-нибудь сектанта. Чтобы разогнать скуку, Митч мысленно сравнивал свою жизнь с жизнью коллеги-адвоката Джека Ремсбекера, который тихо посапывал рядом.
Работают в одной юридической фирме. Митч уже пять лет, а Джек только два года. Поэтому именно Митчу, при равных способностях, светит повышение в самое ближайшее время. Руководству грех не сделать его равным партнером и не дать ему долю в доходах! Ведь он только что удачно закруглил дело, которое тянулось не один год, и от многомиллионного мирового соглашения сторон конторе обломился сказочный процент.
Митч — человек семейный. Джек — убежденный холостяк. Соответственно, и предыдущий вечер они провели по-разному. Митч — с семьей в своем особняке на западном склоне горы Квин-Энн — с видом на центр Сиэтла. А Джек — у девицы по имени Шэннон, которую подцепил в баре на берегу Лейк-Юнион. Из ее постели он выбрался лишь два часа назад и только-только поспел в свою квартиру в Киркленде, в дверь которой Митч, как и было условлено, постучал в пять утра. Теперь, на автостраде номер 2, гуляка наверстывал сон.
Митч, заядлый ходок по кручам, подбил Джека подняться на пару на Маунт-Брейтон — гору высотой в семь тысяч двести футов на северо-востоке от Сиэтла. По мысли Митча, это восхождение должно было укрепить их дух товарищества и научить действовать в связке, что и в повседневной работе весьма пригодится.
Митч съехал с асфальта на гравийную дорогу. Пять миль джип сражался с ухабами и озерцами жидкой грязи. Митч только улыбался: наконец-то его «Гранд-Чероки» сподобился получить боевое крещение по-настоящему паршивой дорогой. Ничего, вернется домой и вымоет как следует. У подножия Маунт-Брейтон, где начиналась тропа вверх, была лужайка для парковки. Митч остановил машину, выключил двигатель и тихонько толкнул Джека:
— Подъем! И с песней в гору!
Джек проморгался и посмотрел на часы.
— За сорок пять минут домчались? Ты что, гнал как сумасшедший?
Распахнули дверцы, и потянуло сырым холодом. До Дня благодарения оставалась еще неделя, но в последние дни повадился валить снег — правда, тут же таял. Было зябко. Предрассветное небо затягивали мрачные облака. Митч вышел, открыл заднюю дверь джипа и вытащил два рюкзака. При этом из багажника вывалился динозаврик Барни, надувной дружок его трехлетней Бритни. Митч улыбнулся, поднял Барни с земли, отряхнул и вернул на место.
Достав из пакета-холодильника завернутые в фольгу сандвичи, он спросил Джека:
— Тебе какие? С цыпленком или с тунцом?
Джек подошел ближе. Изо рта у него уже торчала зажженная сигарета.
У Митча слов не было: парень еще толком не проснулся, а уже дымит!
Джек сперва сладко затянулся, потом сказал:
— Мне все равно. Давай какие не жалко.
